Я кивнула, глядя ему в глаза.

— Если ты готов бороться за этот народ, то и я готова быть рядом с тобой. И я буду бороться за тебя.

— Ты упрямая, — сказал он, наклоняясь для короткого поцелуя. — Только помни: ты обещала слушаться меня.

— Я помню, — ответила я, улыбнувшись в ответ. Но мы оба знали, что моё обещание может быть пустым.

Когда солнце клонилось к закату, лагерь был готов к выдвижению.

— Мы идём в столицу не только за себя, но и за тех, кто не может бороться. За наш дом, за будущее, за тех, кто верит в нас. Мы сделали шаг, который изменит всё. Теперь осталось дойти до конца.

Его слова разожгли решимость в сердцах. Гул голосов разнёсся по лагерю.

И вот лошади тронулись, ряды выстроились, и лагерь остался позади — символ прошлого, которое мы оставляли ради будущего.

Ландшафт, по которому двигалась армия, открывал перед нами печальную картину опустошения. Деревни встречали нас тишиной, что была хуже крика.

Покосившиеся дома тянулись вдоль дороги. Дети с впалыми глазами осторожно выглядывали из-за дверей, женщины с осунувшимися лицами тащили ведра с водой из пересохших колодцев, а мужчины, истощённые тяжёлым трудом, провожали нас безучастными взглядами.

Эти земли не знали мира уже долгие годы. Их состояние говорило само за себя: корона не заботилась ни о своём народе, ни о своих владениях. В этом молчании читалось больше, чем в книгах: нищета, голод, безысходность.

Эдмунд ехал впереди колонны, его силуэт выделялся на фоне серого горизонта, словно тёмный маяк для своей армии. Позади тянулись отряды: лучники, кавалерия, пешие солдаты. Каждый шаг сопровождался скрипом доспехов, бряцанием оружия и приглушёнными голосами.

Я ехала рядом с ним, стараясь держаться ровно, несмотря на усталость. Мой взгляд пробегал по пейзажу, задерживаясь на видах несчастных деревень. Жизнь за пределами столицы висела на волоске, и это ощущение поднимало в груди тяжесть.

— Как они могли этого допустить? — прошептала я, не в силах сдержать гнев и горечь.

Эдмунд слегка обернулся, его лицо было суровым, в глазах мелькала тень боли.

— Такова цена их жадности и страха, — ответил он тихо, но твёрдо. — Но мы изменим это. Народ больше не будет страдать.

Слова ударили меня сильнее, чем я ожидала. Они звучали как обещание.

К вечеру Эдмунд приказал сделать привал. Люди нуждались в отдыхе, лошади — в корме и воде. Мы остановились в небольшой роще, где деревья создавали иллюзию безопасности.

Лазутчики вскоре вернулись. Один из них, с пылью на лице и в измазанной одежде, склонился перед Эдмундом:

— Милорд, дороги к столице патрулируются. Мы обнаружили караван с оружием, направляющийся в город. Похоже, королевская армия наготове. Также местные жители говорят, что внутри стен люди на грани восстания: слухи о ваших победах заставляют их надеяться.

Эдмунд молча сжал рукоять меча, его взгляд устремился вдаль, словно он уже видел, как громадные врата столицы встают перед ним.

—Королева знает, что вы приближаетесь и укрепляет крепость, стягивая войска. Её величество вне себя от ярости после гибели наследного принца.

Лицо Эдмунда оставалось непроницаемым, но я заметила, как он сжал челюсть.

Когда лагерь погрузился в сумерки, солдаты начали собираться у костров. Где-то слышался смех, где-то — молитвы, а в иных местах — шёпот сдержанных разговоров.

— А помните, как лорд Дюран выбил дверь в крепости Тормелл? — громко начал один из воинов. — Да там целый отряд дрожал, когда он ворвался.

— Ну конечно, — усмехнулся другой. — Кто не задрожит, когда перед ним такой гигант с огромным мечом?

Смех разнёсся вокруг костра, но я видела, что за этими шутками скрывается напряжение. Они смеялись, будто пытались на мгновение вернуть себя к обычной жизни, где не было войн, крови и страха. Но в каждом взгляде, когда они смотрели на огонь, отражалось знание: скоро всё может закончиться.

Ночь окутала лагерь своей тишиной, костры постепенно начали угасать, и большинство воинов погрузились в короткий сон. Лишь дозорные стояли на страже, следя за границей лагеря. Я сидела у одного из угасающих костров, завернувшись в плащ. Взгляд был устремлён в пляшущие угольки, но мысли витали далеко. Я знала, что многие из этих людей могут не вернуться.

Шаги прозвучали мягко, но я почувствовала его присутствие ещё до того, как он заговорил. Эдмунд сел рядом, его тёплая рука легла мне на плечо.

— Почему ты не спишь? — спросил он, его голос звучал устало, но мягко.

— А ты? — я повернулась к нему. — Разве ты можешь позволить себе отдых?

Он усмехнулся.

— Ты ведь знаешь ответ. Время сейчас напряженное, и я как лидер не могу себе позволить такую роскошь, как сон.

Я внимательно посмотрела на него.

— Тебе стоит дать себе передышку, Эдмунд. Ты человек, твои силы не безграничны.

Он перевёл взгляд на меня, его глаза были полны глубокой нежности.

— Это говоришь ты, которая целый день ни разу не отдохнула?

Я улыбнулась, но улыбка быстро сменилась серьёзностью.

— Ты боишься? — спросила я, стараясь сделать голос спокойным.

Эдмунд перевёл взгляд на огонь.

— Конечно, боюсь, — ответил он тихо. — Боюсь сделать ошибку, потерять людей, которые доверились мне. Боюсь, что не смогу защитить тебя. Это ответственность, которую я принял. Каждый человек, который умирает по моему приказу, — это тяжесть, которую я несу. Но я делаю это не ради себя. Я делаю это ради мирного будущего.

Я смотрела на него с болью и восхищением.

— Ты сильнее, чем кто-либо, кого я знаю. Но — Я протянула руку, касаясь его лица. — Ты не один, Эдмунд. Все верят в тебя. И я буду с тобой до конца.

Он взял мою руку и поцеловал её.

—Ты — мой компас в этой буре. Без тебя я давно потерял бы путь — произнёс он, его голос звучал искренне.

Он поднялся и протянул мне руку.

— Пойдём. Ты устала больше, чем хочешь признаться.

Я позволила ему помочь мне встать, и мы направились к палатке, оставив за спиной угасающий костёр.

Внутри царила уютная тишина. Я с трудом сняла сапоги, но мои движения были неловкими от усталости. Эдмунд заметил это и, не говоря ни слова, опустился передо мной на колени.

— Дай сюда, — мягко сказал он, забирая сапог из моих рук.

Он поставил мои ноги к себе на колени и начал массировать ступни. Сначала я хотела возразить, но едва его пальцы коснулись моей кожи, я невольно расслабилась. Напряжение, сковывающее тело, начало уходить.Его руки касались моих ног с той же уверенностью, с какой он держал меч. Это был его способ напомнить мне, что даже в хаосе войны я для него важнее всего.

— Ты не должен этого делать, — прошептала я.

— Я делаю то, что хочу, — его голос был твёрдым, но тёплым. — И я хочу, чтобы ты хоть немного отдохнула.

Я наклонилась и обняла его.

— Я до смерти люблю тебя...

Эдмунд крепче прижал меня к себе.

Роднули, оставьте свое впечатление, очень приятно читать Ваши комментарии

— Даже думать не хочу о том, что будет если мы потеряем друг друга… — начала Розалия, но Эдмунд остановил её.

— Не думай об этом. — Он нежно взял её за подбородок и заставил взглянуть ему в глаза. — Я сделаю всё, чтобы мы пережили это вместе. Когда всё закончится, ты увидишь, как хорошо может быть в мире без войны.

Их губы встретились в поцелуе, полном страсти и горечи. Это была ночь, когда не существовало времени, правил или войны. Они уснули, держась за руки, вокруг царила тишина, а темнота была их убежищем.

Розалия проснулась раньше, чем обычно, но что-то было не так. Едва встав, она почувствовала резкую тошноту. Склонившись у края дерева, она потеряла остатки вчерашнего ужина.

Она знала, что это могло значить. Последние несколько дней её женские дни так и не начались. Вспомнились слова лекаря, произнесённые в прошлый раз, когда она потеряла ребёнка: “Ваша матка слишком слаба, миледи будет сложно вновь зачать, но если получится все же понести, шансы на выкидыш будут слишком высокими.”