Женщина снова принялась хлопотать вокруг меня, помогая надеть нижний корсет и аккуратно затягивая его на моей талии. Я закрыла глаза, чувствуя, как он плотно охватывает моё тело. Это ощущение возвращало меня к реальности — так, как ничто другое. Меч в моей груди — он был таким настоящим. Я всё ещё могла ощущать это ужасающее чувство боли и холода, что проникли в каждую клеточку моего тела в тот миг, когда лезвие прошло сквозь моё сердце. Но сейчас, стоя здесь, живая, я чувствовала, как вся эта история становится далекой тенью.

— Ваше платье… оно словно создано богами, — произнесла она вновь с восхищением, расправляя белоснежные складки. —Какой же прекрасной невестой вы будете!

Свадебное платье действительно было великолепным: тяжёлый шелк с изысканной вышивкой золотыми нитями, украшенное тонким кружевом, скользившим по рукавам и подолу. В нём я выглядела бы так, как подобает дочери герцога, и чувствовала на себе вес ответственности. И это платье было мне прекрасно знакомо...

Агата все помогала в подготовке, заботливо укладывая мои светло-русые длинные волосы. Она заплела их в аккуратную косу, которая мягко обрамляла моё лицо, а затем уложила её, закрепляя на затылке и добавляя крошечные жемчужные заколки — последние штрихи, подчёркивающие мою невинность и элегантность.

Я подошла к зеркалу, глядя на своё отражение. Девушка, что смотрела на меня оттуда, казалась совсем другой. Это была я… но не та, которую я запомнила перед своей смертью. Эта Розалия была более юной, полной жизни и надежд что замужество спасет её от этой реальности, вот только теперь эти глаза изменились…Её большие светло-карие глаза словно уже не светились больше наивностью и ожиданием.

Пока Агата мазала меня ароматами роз и ландыша, я пыталась сложить все произошедшие события в единое целое. Смерть… возвращение к жизни… свадьба. Всё, что казалось реальностью, теперь было непостижимым.

Дверь вдруг распахнулась. В проеме показался мой отец — высокий, с гордым и строгим лицом. Его взгляд был пуст, как всегда, когда он смотрел на меня, будто я была просто ещё одной деталью в его замысловатой игре. Он шагнул в комнату, не потрудившись даже поздороваться.

— Дочь, ты наконец сможешь выполнить свой долг перед семьей и оплатить за то добро, что я тебе дал, — произнес он без какого-либо выражения, как будто это было само собой разумеющимся.

Сердце сжалось, и горло стало сухим. Он говорил так, будто не касался моей жизни, моих чувств. Всё, что я для него значила, — это инструмент, средство для достижения его целей. Я уже знала, что от меня требовалось, и, хотя я не могла отказаться от этого “добра”, мне хотелось кричать, рвать на себе волосы, убежать куда глаза глядят, но я была связана тем, что мне оставалось — долгом перед этим домом, семьей, если вообще можно так сказать. Ведь я не испытывала любви не к одному из членов так называемой семьи, и уверена, они ко мне тоже…

— Да, отец, — с трудом выдавила я, натянуто улыбаясь.

Его лицо оставалось бесстрастным. Он продолжал:

— Этот брак важен для укрепления нашего статуса. Ты станешь не просто женой, но и частью силы, которая обеспечит нам еще более сильное будущее. Я мог бы породниться с наследным принцем, но, увы, мне не повезло. Так что хотя бы так я могу использовать тебя, свою дочь, с максимальной пользой, на которую ты вообще способна.

Его слова отзывались эхом в моей голове. Я чувствовала, как что-то холодное и жестокое расползается внутри меня, когда я слушала его. Я была лишь пешкой на его шахматной доске, но даже будучи пешкой я была недостаточно хороша для него. Лишь неудачей, которая так и не стала тем, чем он надеялся. И в эти мгновения я вновь почувствовала, насколько я была чужой и ненужной для них.

Я улыбнулась ему в ответ, но эта улыбка была полна горечи. Я была лишней. И никогда не могла быть чем-то иным. Я не была ни важной, ни любимой, я была просто дочерью, которую можно было использовать, как что-то не столь ценное.

В этот момент в комнату вошла Констансия. Она с фальшивой улыбкой подбежала ко мне и крепко обняла.

— Дорогая, — прошептала она, — как я счастлива за тебя. Этот брак принесет тебе много хорошего. Ты заслуживаешь только лучшего.

Все они прекрасно знали слухи вокруг персоны Эдмунда Дюран. И как я позднее выяснила, эти слухи - лишь жалкие шепоты, едва касающиеся его истинной природы. На самом деле, то, что ходило среди народа, не передавало и десятой доли его жестокой натуры.

Это был не просто человек, это был хищник, суровый, но как не странно справедливый. А теперь меня, словно бездушную куклу, толкали в его объятия, не думая, что я когда-то могла бы оказать сопротивление.

Была ли я напугана? Нет. Напротив, я привыкла к жестокости, которую он не скрывал. Несмотря на все его пороки, Эдмунд никогда не наносил мне физического вреда, хотя его взгляд был таким, что от него морозило по коже. Привыкла жить подобно мыше в его владениях. Он был не таким, как мой отец.

Отец был тем, кто бесконечными наказаниями, от которых я в конце концов возненавидела его всем своим существом, растаптывал мою душу с рождения. Эдмунд был жесток, но его сила была не в боли, а в страхе, который он сеял вокруг себя.

Что же было мне страшного в том, что ждало меня впереди? Если только неминуемая смерть. Но я уже смирилась с тем, что буду вынуждена пожертвовать последний раз собой, во имя семьи своей смертью. Было что-то зловеще смешное в том, что мне пришлось в итоге отдать свою жизнь за причастность к тем, кого ненавидела всем сердцем.

Слова мачехи звучали как пустое эхо, возвращая меня из пучины мыслей. Её радость была столь же фальшивой, как и её улыбка. Мне было всё равно, что она говорила, ведь я уже знала, что ни один из них, будь то она или мой отец, не хотели меня такой, какая я есть. Лишь той, кто должна покорно сыграть свою роль.

— Мы скоро выезжаем в церковь, — напомнил отец, на секунду посмотрев на нас обоих. — Церемония важна. Нужно показать всем нашу силу и власть.

Я только кивнула, не зная, что сказать. Все в этом доме были как-то взаимосвязаны в своей холодной игре.

Когда мы вышли на улицу, я увидела, как стоит карета. Она была велика и тяжела, как сама судьба, которой мне не удалось вновь избежать. Красное дерево, украшенное резьбой, казалось мрачным, готовым скрыть все те ужасы, которые предстояло пережить. Массивные колеса казались не только средствами передвижения, но и символом того, что меня уже увозили в другое, неизбежное будущее.

У кареты стояли мои братья — старший и младший. Старшему было уже восемнадцать, и он готовился занять место наследника. Я была никем в их глазах — просто помехой на пути их собственного пути. Младший брат смотрел на меня с тем взглядом, который говорил одно — скорее бы ты исчезла. Они не радовались моему браку, не ожидали от него ничего хорошего. Для них это была лишь формальность, избавление от меня с наивыгодными условиями. Как лишний мазок, на картине их идеальной семьи.

Когда я подошла к карете, моя рука едва касалась холодной двери. Внутри всё казалось пустым и туманным. Одно было понятно точно — моя жизнь никогда мне не принадлежала, и я не могла ничего с этим поделать.

Мы взобрались в карету, и когда она двинулась, я почувствовала, как город исчезает за окнами. Мои мысли были пустыми, как туман за окном. Всё, что я могла сделать, это плыть по течению, понимая, что будет дальше, понимая что мне предстоит быть частью этого мракобесного мира, куда я попала под несчастливой звездой.

Каменные стены церкви возвышались под самый небесный свод, увенчанные витражами, изображавшими святых и сцены из Писания. Лучи света пробивались сквозь цветное стекло, рассыпая радугу на полированные мраморные полы. Массивные деревянные двери распахнулись, и я вошла под руку с отцом, чувствуя, как сотни глаз устремились на меня.

Оркестр заиграл торжественную мелодию, заполняя помещение звуками виол и лютен. Маленькие дети, одетые в белоснежные одеяния, словно ангелочки, рассыпали перед нами лепестки алых роз, которые покрывали дорожку, ведущую к алтарю. Я не могла слышать, о чём перешептывались знатные дамы и господа, но их взгляды скользили по мне, осматривая свадебное платье, жемчужные украшения и прическу. Они смотрели на меня, как на бриллиант из семейной сокровищницы герцога Вальмона, но только моя семья знала, насколько ничтожное место я занимала в этом доме.