В библиотеке никого не было. Только Элеонора в красивом платье, с уложенными волосами шла куда-то. Богомир уставился на нее пустым взглядом, а затем каким-то неразумным началом осознал — что-то не так. Богомир пригляделся. Платье помятое и грязное, прическа скосилась. И взгляд… абсолютно отрешенный, жуткий взгляд.

— Почему ты тут бродишь? — спросил Богомир. Элеон резко метнула на него широко раскрытые глаза. Богомир вздрогнул и пошатнулся. — Что случилось? — Он подбежал к девочке.

Элеон смотрела как бы ничего не видя, судорожно пыталась закрыть что-то волосами. Богомир заметил, что на одном ухе у нее нет серьги и мочка разодрана.

— Ничего. Всё нормально. — И она улыбнулась так жутко, что Богомир побледнел.

— Это Юджин сделал? Что произошло? Что он с тобой сделал? — в гневе закричал Богомир. Вся эта жуткая маска Элеон рассыпалась, и она взревела.

— Нет, это не он, — шептала она. Ей не хватало воздуха, чтобы говорить. — Ничего, ничего…

— Элеон, милая, — боязно, стараясь быть ласковым, произнес Богомир. Он хотел обнять девочку, но она испугалась. Элеон стояла напротив него в красивом платье, закрывала опухшие глаза руками и горько плакала, а Богомир не понимал, что делать. — Если не хочешь, не рассказывай, — сказал он наконец. — Но мы с тобой прекрасно знаем, кто это сделал. Это вина Юджина. Зачем продолжать мучить себя рядом с ним? Ни одна любовь такого не стоит!

Слова Богомира странно подействовали на Элеон. Она перестала плакать и подняла глаза на старика. Спина ее начала выпрямляться, как механизм, а грудь и голова неестественно прогибаться вперед. В какой-то момент у девочки словно иссякли силы, и плечи снова упали. Глаза ее стали бешеными.

— Да что вы знаете об этом! — закричала Элеон. — Вы знаете, что значит быть никому не нужным? Когда всех кто-то любит, а ты как прокаженный? Знаете, что значит быть одному — всегда и везде одному? На свете нет ничего хуже одиночества!

Она замолчала так же неожиданно, как и начала кричать.

— Есть, — спокойно ответил Богомир. — Знать, что прожил жизнь ради человека, который не оценит твои старания. Знать, что ты почему-то выбрал боль вместо того, чтобы отыскать свое счастье. Одиночество можно исцелить. Но времени у нас не так много, Элеон.

Девочка смотрела на него со злостью, но затем взгляд ее начал меняться. Она опустила глаза.

— Вы правы, простите, — сказала она робко. — Только вот одна беда. Вы здесь, а меня здесь нет. И я вас не слышу. — Элеон закрыла уши руками. — И я одна.

Она развернулась медленно и, пошатываясь, пошла по коридору.

Черепушку как будто сдавило, и черные слепящие кляксы расползлись по глазам. Богомир почувствовал, что теряет сознание, и вышел на воздух. Море было спокойным. Мужчина прилег на песок, закрыл глаза и только через несколько минут в тишине почувствовал, как мельтешащая боль в мозгу уходит. Почему в Игре можно испытывать недомогание? Богомир видел лишь одно объяснение — тебе становится плохо не потому, что телу реально нехорошо, а потому, что в твоем сознании твоему телу должно стать плохо после такого.

Богомир открыл глаза, сел. Солнце, как всегда, садилось за горизонт. Это уже даже не смешно! Старик не мог больше видеть этот отвратительный пейзаж и ушел со своей клетки.

«Прощай, детка!» — сказала Аморф, глядя в последний раз на свое отражение. Повсюду зеркала, прозрачный пол, летают банки с краской. Аморф сама парит в воздухе в огромной комнате. Она пришла на клетку, где создавались новые аватары для игроков. Открывает желтую баночку, и в воздух проливается желтый цвет. Аморф касается его пальцем, и краска пристает к коже. Аморф, как ребенок, макает кисть в разные цвета и разукрашивает свою белую футболку. Зеленый цвет нечаянно разливается на волосы. «Всё равно я их никогда не любила», — думает девушка и ножницами отрезает шевелюру. Дальше перчатки — слишком черные. Хочу золотые. И тоньше. Сначала в ткани появились дырки, как у вязаной вещи, а после количество ниток так уменьшилось, что только по еле заметному отблеску стало можно увидеть на девушке перчатки. Глаза Аморф тоже менялись: то на красные, то на голубые, то на зеленые. В итоге она оставила радужный цвет. Тело ее начало утончаться — она помолодела лет на пять.

Теперь в десятках зеркал отражалась странная девочка. Вся футболка — в кляксах, короткие зеленовато-серые волосы. Кожа белая. На руках от кончиков пальцев до локтей сверкают золотыми нитями перчатки, глаза переливаются всеми цветами радуги. Аморф не могла отвести взгляда от своего отражения. Что-то невообразимо чудное и вместе с тем прекрасное глядело на нее из зеркал.

Богомир закрыл лицо руками и сжался в углу затопляемой комнаты. Он был по колено в воде, волосы все вымокли. Какой в этом смысл? Знать, что на свете столько боли и быть не в состоянии помочь даже самому себе! Сидеть в этой каюте тонущего корабля беспомощным, жалким, слабым! Даже этот прекрасный ангел, Элеон, страдает. И Богомир ничего не может с этим сделать. Не может воссоединить Михаила с сыном. Ничего не может!

Вода попала Богомиру в рот. Игрок приподнялся. С соседней стены ему подмигивало нарисованное оранжевое солнце. Богомир оскалился, схватил деревянный горшок и кинул его в рисунок, но попал в полку. Та накренилась, и внезапно за ней возникла дверь. Ручка повернулась, и в комнату аккуратно вошла Принцесса в розовом платье.

— О, привет! — поздоровалась она. Богомир аж подпрыгнул и подбежал к Принцессе. — Обожаю оставлять пасхалочки, и ты нашел одну из таких. Ура! Я скоро ухожу из Игры…

— Ты кто такая?

— …и вот решила, так сказать, оставить след в истории. И-и-и… ведь всегда интересно пообщаться с человеком, который был в Игре до тебя. Поэтому я создала версию себя, которая может рассказать о моей жизни и… Ой, я не представилась. Я — Ют Майерс! А ты?... Можешь найти меня на пересечение четырех клеток в уголке доски. Я перенесла свой мир под четыре мира, которые тоже построила. И так как это пасхалочка, она одноразовая и-и-и… встретимся на пересечение четырех клеток, в подземном мире. Жду!

И всё вдруг исчезло: и солнышко, и полка, и дверь, и Принцесса. Остался только Богомир.

Он тотчас же побежал к Михаилу. Тот с отрядом индейцев двигался на северо-запад за фазанами-убийцами. Богомир рассказал другу о послании Ют Майерс, которая знает, как выбраться из Игры. Михаил отстреливал птиц и размышлял о том, где может быть место, о котором говорила девочка. Король предположил, что она имеет в виду игру с Шахматистом. Но Богомира осенило:

— Оранжевая черепаха на A8!

Михаил не понял. Пришлось пояснять.

— Помнишь уровень, где я плыл на корабле и пытался достигнуть края света?

— Ага, где ты исполнял свою нереализованную детскую мечту быть мореплавателем. Помню.

— Да! — воскликнул Богомир, потом понял, что его только что оскорбили. — Не важно. В общем, я тогда еще подумал — почему этот мир стоит именно на оранжевой черепахе. Но Ют просто нравился этот цвет. Она всюду оставляла рисунки оранжевого цвета. Значит, четыре клетки: это A8, A7, B8, B7. Думаю, нужно прийти к углу, где они пересекаются и… в играх же в конце даются ключи. Вставим их с четырех сторон, и что-то откроется.

— Нас вообще-то двое, — возразил Михаил.

— Позови Королеву. И… Серого, что ли, звать?

— Я с ней в ссоре, — ответил Михаил. — И… Серого? Серьезно?

— А кого? Дину, да? И что ты опять сделал? — спросил Богомир. — Почему вы поссорились?

Михаил закатил глаза.

— У тебя есть эти ключи? — спросил Богомир.

— Конечно, нет. Я их всегда выкидываю. А у тебя?

— Тоже. Ладно… что-нибудь придумаем…

И Богомир придумал. Спереть ключи из хранилища Серого.

Снова мир вечной ночи. Кузнечики настороженно стрекочут. Тени из кошмаров Богомира с радостью перебегают в темный лес — они запрятались в кустах, их глаза сверкают из темноты. Богомир угрюмо шел по дороге и искал вход в хранилище. Старик визуально помнил место, где оно находилось. Река, в которую с неба стекает золотом лунный свет. Деревья там словно светятся изнутри. Их голубовато-зеленые листья издали похожи на скопление млечного пути.