Тревожит его пока лишь одно — а что, если все-таки кто-нибудь случайно проболтался? Это станет известно лишь после того, как саперы разведают подступы к переднему краю немцев в квадрате двадцать два — ноль пять. И в том случае, если обнаружат они там противотанковые препятствия, сразу же станет очевидным, что противник осведомлен о способе форсирования Гремучей. И тогда придется отказаться от проекта «ПЧН» и осуществлять запасной вариант переправы, разработанный штабом инженерных войск на всякий случай.

Весь день двадцать первого июня ефрейтор Голиков проводит в давно уже оборудованном им наблюдательном пункте в квадрате двадцать два — ноль пять. У немцев по-прежнему все спокойно, а на Голикова нахлынули воспоминания первого дня войны — завтра ведь третья годовщина...

Война застала его в Крыму, в доме отдыха железнодорожников. Слесарь паровозного депо Василий Голиков пробыл в нем всего одну неделю, и вдруг эта страшная весть — война!.. Он был еще слишком молод тогда и не понимал всей трагичности происшедшего. В первое мгновение он вообще ощущал лишь чувство досады оттого, что летит к черту заслуженный отдых в роскошном крымском дворце. А в том, что наши войска очень скоро вышибут немцев за пределы Родины, у него не возникало ни малейших сомнений.

Однако уже по тому, как трудно было выехать из Крыма и как встревожены были отдыхавшие там кадровые офицеры, понял он вскоре, что положение явно нешуточное. А наслушавшись противоречивых рассказов в тамбурах и на крышах вагонов, ибо ехать пришлось без билета (вернее, без компостера на имевшемся у него бесплатном билете), он совсем перестал понимать, что же такое все-таки происходит.

А дома уже ждала Голикова повестка из военкомата. Заплаканная мать торопливо приготовила ему все необходимое в дорогу. Отец, старый солдат, участник первой мировой и гражданской войны, подбадривал: «Не робей, Вася! Наши германца непременно расколошматят. Только сам смотри не подкачай».

А Вася и не робел вовсе. Он всего год назад отслужил срочную службу и имел специальность сапера. Его и зачислили в саперную часть, которая тотчас же была отправлена на фронт. И тут только понял он, что оно такое — настоящая война и каков на самом деле германец, расколошматить которого, по словам отца, не составляло будто бы большого труда. Оказался он пострашнее того, с которым пришлось воевать отцу. Зато не совсем ясное прежде понятие «фашизм» обрело с помощью этого германца жуткую конкретность. Василий Голиков был, однако, оптимистом и твердо верил, что даже из этих «германцев» можно выбить зверя, дав им познать почем фунт лиха, и уж во всяком случае отбить у них охоту зариться на чужие земли. И он лично делал все, что только было в его силах, чтобы дать им возможность хлебнуть этого лиха.

А когда пришло к нему известие о гибели его родителей и общее горе еще ощутимее стало и его личным горем, он уже не довольствовался тем, что взрывал во вражеских тылах мосты и дороги. Хотелось принять участие в операциях такого масштаба, в результате которых полетели бы к чертовой матери целые армии врага. И похоже было, что наступила наконец такая пора. Ему ведь известно, что в армейских тылах днем и ночью идет уже подготовка к летнему наступлению. Саперы его батальона и других инженерных частей оборудовали там оборонительные рубежи, подобные немецким, и войска армии все это время тренировались в преодолении их. Практиковались и сами саперы в форсировании рек, учили пехоту переправляться через водные препятствия при помощи табельных средств и подручных материалов.

А сам он со старшим сержантом Брагиным и еще несколькими саперами вот уже целую неделю ведет непрерывно наблюдение за немецким берегом. И участку этому, судя по всему, придается командованием большое значение. Иногда приходят к ним то капитан Кравченко, то капитан Туманов. Выслушивают доклад старшего сержанта, дают новые задания и уходят.

А сегодня в сумерки, когда очертания местных предметов теряют свою отчетливость, укрываясь за редкими кустиками и неровностями местности, подползает к Брагину пожилой сержант Демин. Он передает старшему сержанту какое-то приказание штаба инженерных войск и переползает в окопчик Голикова.

— Ну, что там новенького, товарищ сержант? — спрашивает его ефрейтор. — Долго еще мы будем тут загорать?

— Думаю, что не долго, — уверенно заявляет Демин. — Танки и самоходная артиллерия сосредоточиваются уже на исходных позициях. Пожалуй, этой ночью начнется.

«Но как?» — хочется спросить Голикову, однако он сдерживается — очень уж важный тон у Демина. Делает вид, что все знает, а известно ли ему на самом-то деле хоть что-нибудь?..

Между тем наступает вечерняя прохлада. Над поверхностью реки поднимается туман. Постепенно сгущаясь, он поднимается все выше и заполняет вскоре все ущелье до самой верхней кромки берега. Начинает казаться, что река внезапно вздулась и вот-вот зальет все вокруг.

Когда совсем темнеет, на берег приходят майор Черкасский-Невельской, капитан Туманов и капитан Кравченко с двумя взводами своей роты. Старший сержант докладывает о результатах наблюдений, а Голиков подходит к саперам своей роты. В темноте он не может разглядеть, что они принесли с собой, но из разговора с ними узнает, что у них есть шанцевый инструмент, малые надувные лодки и даже взрывчатка. Всех подробностей он не успевает выяснить, так как Брагин торопливо отзывает его в сторону и сообщает, что они втроем — Брагин, Демин и Голиков — должны переправиться на тот берег.

Когда саперы спускаются с крутого берега к реке, на воде уже покачивается малая надувная лодка. А когда они садятся в нее, к ним присоединяется майор Черкасский-Невельской. Брагин берется за весла и начинает осторожно грести. Вскоре лодка мягко толкается резиновым бортом о противоположный берег.

— А мы точно выплыли? — шепотом спрашивает Брагина Черкасский-Невельской. — Не снесло нас течением?

— Точно, товарищ майор. Я еще днем приметил надежные ориентиры. Мы сейчас как раз в центре разминированной полосы. Вон на тот белый камень держите равнение.

— А от него пять метров вправо и пять влево?

— Так точно, товарищ майор. Мы с Деминым сейчас вешки там поставим.

«Понятно теперь, зачем они ночью сюда переправлялись», — соображает Голиков, вспоминая, как Брагин с Деминым спускались под утро к реке с надувной лодкой. Тогда ему еще непонятно было, почему затеяли они это во время дождя, а теперь ясно — дождь должен был смыть следы их пребывания на том берегу.

Спустя несколько минут Брагин с Деминым возвращаются и докладывают майору, что вешки, ограничивающие разминированный участок, установлены. А тем временем к берегу подплывают еще три лодки с саперами. Вместе с ними прибывает и капитан Туманов.

— Товарищ Брагин, — обращается он к старшему сержанту. — Вам ясно ваше задание?

— Так точно, товарищ капитан.

— Кого берете с собой?

— Демина и Голикова.

— А справитесь втроем?

— Справимся. Снимать ведь ничего не нужно?

— Пока разведайте только характер минирования. Если минные поля окажутся лишь противопехотными, мы вообще не будем их снимать. Ну — желаю успеха!

Брагин отводит Демина и Голикова в сторону и объясняет им их задачу. Потом они берут из лодки миноискатель и щупы и вслед за старшим сержантом карабкаются вверх по крутому откосу. Чем выше поднимаются, тем реже становится туман. А когда руки саперов касаются травы, растущей на верхней площадке берега, над головами их взвивается ракета. Приходится снова сползти вниз.

— Хорошо хоть, что обыкновенная, — шепчет Демин.

— В полночь непременно «люстру» подвесят, — разочаровывает его Голиков. — Можешь в этом не сомневаться. Я систему их иллюминации досконально изучил.

— А мы должны успеть за это время со своей задачей справиться, — решает старший сержант. — Как только ракета погаснет, сразу же вперед. Будем двигаться треугольником, на расстоянии полутора метров друг от друга.