Другими ценными чертами характера Лены были самообладание и находчивость. Расскажу об одном случае, когда эти ее качества проявились особенно ярко.

Как уже говорилось, одно время Лена была секретарем отдела агитации и пропаганды ЦК Компартии Германии, но значилась она под чужой фамилией. Ее могли опознать во время нередких полицейских облав, поэтому в минуты опасности Лена скрывалась в самых дальних уголках большого здания ЦК, называвшегося в те годы домом имени Карла Либкнехта.

При одной из таких облав был схвачен курьер, молодой парень, знавший настоящую фамилию Лены, и он выдал ее полиции. Лену вызвали на очную ставку в Моабитскую тюрьму, где допрашивали арестованного курьера. Я отправился туда вместе с Леной и с уже упоминавшимся мною Куртом Розенфельдом, в прошлом министром юстиции Пруссии, у которого когда-то Лена работала секретарем и который консультировал нас по всем юридическим вопросам.

Неподалеку от Моабитской тюрьмы мы втроем зашли в маленькое кафе, чтобы еще раз обсудить, как вести себя Лене на очной ставке. Но так как мы не смогли придумать абсолютно убедительной версии, жена решила положиться при допросе на свою интуицию и находчивость. И, не слушая более наших советов, она отправилась к зданию тюрьмы. А там произошло следующее. Когда курьера ввели в комнату, Лена, не дав ему открыть рта, мгновенно подошла к нему и, глядя прямо в глаза, гневно бросила: «Кто вы такой? Я вас совершенно не знаю!» Парень не посмел утверждать обратное. Очная ставка провалилась.

Тем не менее полиция нагрянула с обыском к нам на квартиру. Сыщик в штатском вдруг положил передо мной на стол листовку с воззванием организации «Красные профсоюзы» и нагло потребовал, чтобы я заверил своей подписью, будто эту прокламацию они обнаружили в нашем доме. Обычная дешевая провокация! Я, разумеется, отказался дать подпись, и сыщики стушевались. Вслед за этим меня вызвали в полицей-президиум на Александрплац, где упорно расспрашивали о моих связях с «Красными профсоюзами». Я действительно не имел никакого отношения к этой, находившейся тогда под влиянием коммунистов, организации левого направления, хотя и знал, что она собой представляет. Допрос окончился ничем, меня отпустили. Лене же пришлось расстаться со своей секретарской работой в ЦК, так как полиция пригрозила выслать нас обоих из Германии как иностранных граждан (Лена, немка по национальности, в то время уже приняла венгерское подданство).

Лишь спустя многие годы я узнал об истинной причине моего допроса в берлинском полицей-президиуме. Оказывается, в то время в немецких «Красных профсоюзах» работал под псевдонимом Алекс Шандор Ногради (после второй мировой войны — видный деятель Венгерской Народной Республики). Полиция разнюхала о венгре по имени Алекс, и подозрение пало на меня — Алекса (Александра) Радо, поскольку я тоже был венгр.

Я излагаю подробно эту историю еще и потому, что считаю необходимым опровергнуть пересказываемую всеми моими «биографами» совершенно нелепую версию, будто бы еще в начале 20-х годов я был сотрудником советской разведки и даже окончил разведшколу. Если бы это соответствовало действительности, то моя жена не могла бы занимать официальную должность в отделе агитации и пропаганды ЦК Компартии, а я не посмел бы частенько заходить в здание ЦК, так как это противоречило элементарным требованиям конспирации, соблюдаемым любым разведчиком. То, что мог позволить себе коммунист-иностранец в период Веймарской республики (до установленного позже более строгого режима и, конечно, при определенной все-таки предосторожности), не имел права делать советский разведчик.

Моя же связь с ЦК КПГ была настолько тесной, что иной раз, особенно в ночные дежурства Лены, я даже подменял ее на работе. Ночной дежурный в ЦК кроме прочих обязанностей должен был сообщать по телефону всем редакциям партийных периферийных органов печати последние известия телеграфных агентств и другие новости. Так, например, однажды в пасхальные дни 1927 года Лена приболела, и я, замещая ее на ночном дежурстве, в четыре часа утра стал передавать на периферию свежие новости из информационного отдела ЦК партии.

Эта ночь врезалась в мою память потому, что все телеграфные агентства мира извещали о разрыве Чан Кай-ши с коммунистами, которые поддерживали его как лидера китайской революции. Внезапно захватив Шанхай, Чан Кай-ши и его сторонники устроили в городе кровавую резню коммунистов. Редакторы провинциальных коммунистических газет в Германии не хотели верить этому, и мне приходилось с болью в сердце по нескольку раз повторять им горькую ошеломляющую новость.

Легко понять, что если бы в то время я и в самом деле состоял на службе у советской разведки, то мне были бы строжайше запрещены подобные, привлекающие к себе внимание действия.

Таким образом, Лена прошла суровую школу политической борьбы. Она стала моим верным другом и надежным помощником. На нее можно было во всем положиться.

Пройдет некоторое время, и Лена примет деятельное участие в работе швейцарской группы. Под псевдонимом Мария она будет выполнять функции связной, встречаясь кое с кем из наших сотрудников, помогать мне в шифровании полученной информации и во многих других конспиративных делах, которыми в силу обстоятельств приходилось постоянно заниматься.

В октябре 1940 года мне пришлось совершить довольно рискованное путешествие — вроде того, какое в свое время проделал Кент. Причина была тоже весьма серьезная.

Как уже отмечалось, с началом войны коммерческие дела нашего агентства пошли на спад. Геопресс стал приносить лишь незначительную прибыль. На эти деньги можно было прожить семье, но их совершенно не хватало для обеспечения работы, связанной со сбором сведений. Более того, возникла угроза моему легальному положению, так как полиция стала особенно придирчива к иностранцам. Приходилось доказывать местным властям финансовую состоятельность фирмы. Правда, это нам пока удавалось делать, отчасти благодаря стараниям бухгалтера агентства госпожи Горобцофф. Но из-за недостатка средств подчас тормозилось решение задач, поставленных перед нами Центром.

О финансовом положении Геопресса в западной печати можно встретить всякого рода кривотолки. Некто Драго Арсеньевич (молодой югослав, по-видимому эмигрант, называющий себя швейцарским журналистом) выпустил в 1969 году в Париже книгу «Женева вызывает Москву», в которой приводятся интервью моих бывших знакомых и коллег, разысканных им в Швейцарии спустя четверть века. Вся книга Арсеньевича построена с расчетом на сенсацию, хотя он ограничивается простым повторением слухов, сплетен и искажений, которые кочуют из книги в книгу западных писак о нашей группе. Вряд ли стоило упоминать об этих мелких подтасовках, если бы они не подкреплялись полицейскими документами и фотографиями. Впрочем, Арсеньевич и сам не скрывает, что все данные получены им от швейцарской полиции и контрразведки. К этому я еще вернусь.

Какова степень достоверности названного опуса, можно судить хотя бы по такому примеру. Автор сообщает, будто бывший чертежник Геопресса однажды увидел у меня чеки на сумму тридцать тысяч швейцарских франков.

Что можно сказать по поводу этой «утки»? Я, разумеется, не допустил бы такой неосмотрительности — хотя бы по соображениям конспирации, — чтобы чеки на большую сумму увидел человек, не подозревающий о моей подпольной деятельности. Во всяком случае, располагай я тогда такими деньгами, у нас не возникли бы финансовые затруднения, о которых, в частности, косвенно упоминает в своем интервью Арсеньевичу наш бывший бухгалтер Дженни Горобцофф. Так или иначе, она признает, как мало чистого дохода приносило картографическое дело, как мало средств оставалось в кассе агентства после выдачи зарплаты сослуживцам, технических расходов и прочих издержек.

Действительно, положение у нас создалось довольно критическое.

В условиях военного времени Центру было необычайно сложно финансировать нашу группу. Первая попытка была предпринята с помощью Кента. Но даже он, с его находчивостью, не решился перевезти через границу предназначенные для нас деньги. При таможенном контроле его могли арестовать за контрабанду валюты. Попасть в тюрьму из-за денег руководителю конспиративной группы было бы крайне неблагоразумно.