— Проходи, Вилли.

Эссертон с первых дней, попав в экспедицию, сразу установил дружеские отношения с этим замкнутым и скучным человеком, похожим на старую улитку. Но «старая улитка», «субъект с пожеванным верблюдом лицом», как про себя называл его Эссертон, был главным нервом связи военной экспедиции.

— Что нового, Вилли?

— Сообщение военного атташе из Москвы, сэр. Только расшифровал и сразу к вам. — Уильям выразительно повел своим маленьким скрюченным носом, улавливая в воздухе запахи виски. — Там насчет того русского эшелона с оружием… Ну и пекло здесь, сэр! Трудно даже языком шевелить.

— Это дело поправимое, — засмеялся Эссертон, кивнув в сторону маленького столика, что стоял у тахты. — Со льдом или так?

— Можно и со льдом. — Лицо Уильяма еще больше сморщилось от улыбки. — Эшелон выехал из Москвы, потом по русской реке Волге… Там у них оружие и боеприпасы, и еще, как сообщают, есть и золото.

— Разберемся, Вилли. Брось бумаги на стол и располагайся на тахте.

— С удовольствием, сэр. — Уильям положил папку на карту и подсел к низенькому столику. — Целые сутки сижу, как пес, в своей душной конуре… Одно расшифруешь, другое зашифруешь…

Жалуясь на свою судьбу, Уильям быстро действовал руками. Открыл бутылку с шотландским виски, наполнил больше половины бокала, потом посмотрел, подумал и долил еще чуть-чуть, опустил кусочек льда и добавил содовой воды. Поднес бокал к глазам, несколько мгновений любовался золотистой жидкостью.

— За ваши успехи, сэр!

Выпил быстро мелкими глотками и, чмокая губами, стал обсасывать кусочек льда.

— Там насчет золота весьма интересно. — Шифровальщик показал пальцем на папку: — Даже несколько тонн… В царских десятирублевках.

— Любопытно, — безразличным тоном произнес Эссертон, внутренне настораживаясь: «Откуда там золото? Какие царские десятирублевки?» И вслух добавил: — Не везет тебе, Вилли. Как ни старался тебя с собой взять, ничего не выходит.

— Знаю, шеф от себя ни на шаг не отпустит. — Уильям снова потянулся к бутылке. — Говорит, только вместе со штабом.

— А я завтра. Да еще навязали этих американцев.

— Тогда, сэр, за счастливую поездку! — Шифровальщик снова быстро наполнил бокал, добавил содовой.

— Шеф заходил? — поинтересовался полковник, когда тот выпил.

— Нет еще… Для меня плохой признак.

— Почему?

— Значит, сидит и скрипит пером… А мне потом всю ночь корпеть зашифровывать. Адская работа у меня! Только вы один понимаете и цените, сэр!

— Есть будешь? — спросил Эссертон, не переставая думать о новом сообщении.

В слове «золото» была какая-то магическая сила. Стоило его произнести шифровальщику, как мысли полковника волчком завертелись вокруг этого слова. Что поделаешь, золото есть золото! Эссертон с нетерпением ждал, когда же наконец уберется этот ублюдок.

— Спасибо, сэр… Я сыт… А там все же любопытные вещички. — Шифровальщик показал на бумаги.

— Любопытные вещи только начинаются, Вилли!.. Да, послушай, старина. — Полковник подошел вплотную, покачал головой: — В таком виде не попадайся шефу. На жаре тебя быстро разбирает.

— Плевать я хотел!.. Меня, конечно, можно наказать и даже посадить под арест… Но кто тогда будет заниматься всей этой мазней? — Он кивнул на бумаги и потом с гордостью потыкал пальцем в свою хилую грудь. — Только я один в этом крае являюсь носителем тайны, владею шифровальным кодом.

— Вот что, Вилли. Забирай-ка эту посудину, — Эссертон показал на початую бутылку виски, — и валяй-ка отдохни несколько часов. В случае чего, скажешь — я разрешил. А шефу я сам доложу.

Когда шифровальщик ушел, Эссертон принялся изучать сообщения. Очень ценными были вести из Москвы. Военный атташе информировал, что отряд Джангильдинова, прибыв в город Саратов, погрузился на пароход.

Другая бумага с грифом «срочно» и «сверхсекретно» заставила полковника задуматься. Он дважды ее перечел. Джангильдинов получил в Московском банке шестьдесят восемь миллионов рублей, в основном золотом. Восточный отдел управления разведки настоятельно предлагал ускорить принятие мер для перехвата отряда…

Третья бумага информировала командующего оккупационными войсками Закаспия, что в отряде Джангильдинова находится один человек, завербованный английской секретной службой при содействии левого эсера — сотрудника ЧК, а в настоящее время предпринимается попытка заслать в отряд второго агента.

Эссертон налил себе содовой воды, выпил залпом. «Шестьдесят восемь миллионов рублей. — Он стал в уме переводить на английские фунты. — Солидная сумма! Тонны золота!»

Полковник подошел к столу, отбросил папку на тахту и наклонился над картой. Она на сей раз была не сдобной лепешкой и не скороспелой дынькой, а самой настоящей стратегической военной картой. Эссертон провел пальцем от Саратова по голубой ленте реки Волги вниз до Астрахани.

— Плывут где-то здесь, — размышлял он вслух.

На карте цветными карандашами было нанесено положение на фронтах. До самой Астрахани на всем протяжении реки отряд Джангильдинова нигде не мог высадиться, ибо рисковал попасть в руки или к восставшим чехам, или казакам. Вокруг Астрахани тоже неспокойно, двигаться по суше бессмысленно: города Гурьев и Уральск взяты казаками Дутова…

Эссертон несколько минут сосредоточенно изучал карту, искал ответа на свои вопросы. Он, как артист, перевоплощался, ставил себя на место противника и размышлял так, словно именно ему доверили везти ценный груз.

— Каспийское море, — беззвучно шептал он тонкими губами. — Только Каспийское море…

Решительным жестом Эссертон прочертил карандашом жирную красную линию от Астрахани до Красноводска. Это единственно верный и надежный путь. Будь он большевистским комиссаром, то двигался бы таким же маршрутом. Другого нет! Эссертон самодовольно улыбнулся. Дальше, в Красноводске, отряд снова погрузится в эшелон и по Закаспийской дороге направится в Ташкент.

Он бросил на карту карандаш и снова засмеялся. Беззвучно, одними губами. Золото само идет к нему в руки. Судьба улыбается полковнику с самого начала экспедиции! Он снова наклонился над картой и очертил кружок вокруг порта Красноводск. Здесь, именно здесь он перехватят большевистский пароход!

Полковник Эссертон стал быстро складывать бумаги в свою папку. «Скорее доложить шефу, — думал он. — К черту верблюды и лошади! Надо брать самолет и сегодня же отправляться в Ашхабад!»

Второй день Габыш-бай Кобиев вместе со своими джигитами гостил в ауле Батпак у бая Ердыкеева.

Аул располагался на покатом берегу светлого и тихого озера Карагайлы. Карагайлы значит Сосновое. Но никаких сосен, да и других деревьев возле озера и на много верст вокруг не росло. На мелководье щетинился высокими зелеными стрелами камыш, а по берегам жались к воде густые, как верблюжья грива, заросли низкорослого кустарника. Однако старики рассказывают, что на противоположном крутом берегу, оголенном и выпуклом, как бритая макушка, некогда росли стройные сосны и березы. Деревья давно спилили и сожгли в холодную зиму, потом и пни раскорчевали. О тех временах сохранилось лишь одно название.

Бай Исамбет Ердыкеев, пожилой кряжистый степняк, невысокого роста, с мягкими, женственными чертами лица, на котором, словно приклеенная, была тощая, редкая борода, владел огромными стадами и обширными пастбищами. Он славился в округе своей ученостью: в юности отправился в Бухару и там в медресе несколько лет постигал священные книги, познал все тонкости исполнения разнообразных намазов — мусульманских молитв — и мог читать хатм[450], а читать хатм имеет право только кари — такое звание присуждается человеку, выучившему весь коран наизусть. Однако муллой он не стал. После смерти отца, получив большое наследство, его увлекла жизнь богатого степняка, полновластного феодала. В его просторной юрте на видном месте лежали привезенные из Бухары книги, а под руками всегда находился мухтасар — краткий сборник правил и догм шариата.