Подошел Витька, взял одну, покачал на ладони и бросил.

– Сколько людей погибло, - сказал он тихо. - Вот ведь какие дела.

Рыкова увели.

– Ладно, - сказал Бушмакин. - Сообщите по цехам. Можно выдавать зарплату. - Он посмотрел на часы: было восемнадцать часов тридцать одна минута. Заканчивался шестой день.

Спустя час Коля пришел домой и бессильно повалился на диван.

– Нашел? - спросила Маша. - Все в порядке?

Коля молча кивнул и сказал:

– Трепанова я в Москве видел. Привет тебе.

– В самом деле? - обрадовалась Маша. - Как он там? А Никифоров и Афиноген?

– В порядке… - Коля вяло махнул рукой. - Ты знаешь… Афиноген-то - он, оказывается, тебя очень любил, Маша.

Она покраснела, отвернулась:

– Я это знала, Коля.

– Откуда? - удивился он.

– Чувствовала, - сказала она. - Все женщины это очень чувствуют. Он женился?

– Он погиб, Маша. Четыре года назад, в тридцатом. Ты извини, что я тебе сразу не сказал.

Маша долго молчала. Потом села на диван рядом с Колей, обняла его:

– Может быть, только теперь я начинаю понимать, какая у нас с тобой трудная жизнь, браток, - сказала она с нежностью. - Не очень мы с тобой были сыты, не слишком тепло одеты. Друзей сколько потеряли. И молодость наша уже прошла, Коля. И не было в ней балов и прогулок около Колизея. А я все равно счастлива, и другой жизни мне не надо! Только бы вместе, до конца.

В мае 1937 года Николаю Кондратьеву было присвоено звание майора милиции, и он был назначен заместителем начальника Ленинградского уголовного розыска.

Утром Колю вызвал Бушмакин и дал прочитать приказ.

– А вы? - невольно вырвалось у Коли.

Бушмакин обнял его:

– Помнишь, как мы встретились? Думал ли ты, что придешь вот к этому. Майор, на такой должности. А не зря я тратил на тебя время, ох не зря! - пошутил Бушмакин. - Что касается твоего покорного слуги… - Бушмакин улыбнулся и развел руками: - Тебе сколь минуло?

– Тридцать шесть, как из ружья.

– А мне шестьдесят пять. Это, мил друг, уже не из ружья. Это - из пушки. Пора на заслуженный отдых. Теперь уж вы, молодые, попрыгайте.

– Виктор сегодня вечером уезжает, - сказал Коля. - И мой сорванец - туда же. Ни сладу, ни ладу. Я ему говорю: в шестнадцать лет на войну не ходят! А он мне: "Гайдар в шестнадцать лет полком командовал!"

Бушмакин внимательно посмотрел на Колю:

– Гайдар Гайдаром, а ты-то сам намного старше был, когда мы посольство на Екатерининском защищали? Тебе же всего семнадцать было…

– То революция. Время другое.

– У молодых оно всегда другое, - грустно сказал Бушмакин. - В Испанию Виктор собрался?

Коля молча кивнул.

Вечером собрались на Фонтанке, у Кондратьевых. Маленькая комната не привыкла к такому наплыву гостей, рассохшийся паркет жалобно скрипел, под потолком густо завихрялся табачный дым. Маша, Маруська и Тая хлопотали у стола и без конца бегали из комнаты в кухню и обратно. Муж Таи, Ганушкин, любой разговор сводил к своему заводу: балтийцы только что выполнили важный правительственный заказ и удостоились поздравительной телеграммы ЦК. По этому поводу Ганушкин успел основательно "напоздравляться" и никому не давал рта открыть.

Чтобы остановить его, Маша поставила новую, только что купленую пластинку - это было танго "Брызги шампанского".

– Кавалеры, приглашайте дам! - крикнула она.

Подошел Коля, поклонился.

– Позвольте?

Маша положила ему руку на плечо, улыбнулась:

– Ты уже почти совсем ком иль фо, милый…

– Почему почти? - обиделся Коля.

– У тебя поклон не поставлен, - пошутила Маша. - Продолжай тренироваться, и ты превзойдешь Дугласа Фербенкса! А Витя какой? Ты взгляни!

На Викторе ладно сидел отменно сшитый костюм. Рубашка с галстуком и модные ботинки совершенно преобразили его. Он словно сошел с рекламной картинки. С ним танцевала яркая, очень красивая девица лет двадцати.

– Кто такая? - ревниво спросила Маша.

– Эксперт. Из НТО. Катей звать.

– Красива… слишком, - скептически поджала губы Маша.

– А Витька? - поправил Коля. - Он, по-твоему, урод?

– Глупо! - рассердилась Маша. - Она излишне красива! Такая женщина всегда на виду! Она его не дождется, уплывет, вот что я хотела сказать!

– Ты же не уплыла? - заметил Коля. - А ведь ты куда красивее. - Он посмотрел на жену влюбленно и горячо, словно было ему не под сорок, а только восемнадцать, как тогда, в Москве.

– Я - другое дело, - безапелляционно заявила Маша.

– И она тоже, - серьезно сказал Коля. - Лишь бы вернулся.

Подошла Маруська, пряча тревогу, сказала:

– Мой-то каков? Нарком иностранных дел! - И, сдерживая слезы, добавила: - Боюсь я, миленькие. Там ведь стреляют не так, как здесь.

– Там легче, - сказал Коля. - Мы выходим один на один с бандитами. Другой раз - и нож в спину можем получить. А там товарищи и слева и справа. И враг перед тобой. И все ясно.

Бушмакин поднял рюмку, встал:

– Два слова скажу. Здесь все свои, все привыкли хранить секрет, как зеницу ока. Поэтому говорю открыто: ты, Витя, наш боевой оперативный работник, наша, можно сказать, гордость. Ты едешь помочь рабочим Испанской республики. Не знаю, что тебя ждет, но уверен: ты всегда будешь достоин и своей профессии, и своей Родины, которая доверила тебе такое дело.

С улицы донесся гудок автомобиля. Генка выглянул в окно, бросился к Виктору:

– Воюй, Витя. А я за тобой очень скоро, это уж будь спок!

– Я вот покажу тебе "будь спок", - заметила Маша.

– Не удержишь, мать, - серьезно сказал Генка. - Когда надо, отцы и матери - не указ.

Все вышли на улицу.

Виктор обнял Маруську, Машу, Генку, распрощался со своей девушкой и подошел к Коле.

– Тебе одно скажу, Николай. - Виктор с трудом сдерживал волнение. - Ты ни разу не пожалел, что подобрал меня тогда, на Дворцовой?

– Что ты, Витька, - Коля даже рукой махнул. - О чем ты говоришь…

– А нынче и вовсе не пожалеешь. Я знаю, куда и на что иду. Я это делаю потому, что все люди, по моему разумению, должны для справедливого дела отдать все! И я должен…

…Автомобиль свернул на улицу Белинского и скрылся. Коля долго смотрел ему вслед, потом подошел к Бушмакину:

– Пойдем, батя, посидим.

– Нет, мне пора. - Бушмакин надел кепку. - Знаешь, мы тут прощались, и я все думал: вчера это было. А жизнь-то уже прошла - как один день пролетела. Ребят-то хоть наших помнишь? Васю, Григория, Никиту? Смотри, Николай. Про это никогда забывать не смей. Иди, я сам доберусь, у тебя завтра дела.

Бушмакин ушел. Коля облокотился на чугунный парапет, задумался. По воде шла легкая рябь, светлые дорожки фонарей подрагивали на черной, стекловидной поверхности. Откуда-то издалека, с залива, порыв ветра донес печальный пароходный гудок. "Переживает старик, - подумал Коля о Бушмакине. - Трудно вот так, сразу, уйти от привычных забот, от напряженного ритма розыскной службы. Надо будет ему какую-нибудь работенку подыскать. Чтобы по силам и чтобы не расставаться нам всем".

Потянуло холодком. У "Анны пророчицы" слабо ударил колокол. Коля вынул часы - подарок наркома: они, как назло, стояли. Коля оглянулся. Неподалеку, у парапета, темнел силуэт человека.

– Товарищ! - крикнул Коля. - Который час?

Человек шагнул было навстречу Коле, но тут же повернулся и торопливо начал уходить. Коля пожал плечами и вернулся домой.

На следующее утро Коля подошел к дверям бушмакинского кабинета в тот момент, когда комендант снимал табличку "Бушмакин И. А." и вешал другую: "Кондратьев Н. Ф.".