– Телеграмму получил? - спросил Трепанов. - Отзывают тебя обратно в Питер, а жаль. Лег ты мне на сердце, Коля.

– Я ему еще ночью позвонил, - сказал Афиноген. - Не видите, - они с вещами!

– В самом деле, - грустно сказал Трепанов. - А может, останетесь, братки? Я это дело мигом проверну, а?

– Нет, товарищ начальник, - ответил Коля. - Вы уж извините, но прикипел я к Питеру, не могу без него. Уедем мы. А вас я никогда не забуду!

– Ну так, значит, так, - вздохнул Трепанов. - Звонил лично Петерс. Просил всем, в том числе и вам, Мария Ивановна, передать самую горячую благодарность товарища Дзержинского. Очень крупное дело, братки. И скажем честно, раскрыли мы его благодаря Коле и Маше.

– Раскрыли потому, что все головой работали, - сказал Коля. - Мы с Машей ваши слова на свой счет никак принять не можем.

– Отчего же, - улыбнулась Маша. - Я вполне могу. Ты просто меня не ценишь, дорогой муженек!

Все рассмеялись. Трепанов, Никифоров и Афиноген вышли вслед за Кондратьевыми на улицу. Подъехал старенький автомобиль Трепанова. Коля смущенно сказал:

– Зачем? Мы на трамвае.

Маша села на заднее сиденье, сказала:

– А я с удовольствием прокачусь!

– Наплачешься ты с ней, - усмехнулся Никифоров. - Хорошая она барышня, но что ни говори, - кисея из нее так и прет!

– Ничего, - вздохнул Коля. - Мы псковские, мы справимся.

Автомобиль тронулся. Коля долго смотрел назад - до тех пор, пока трех дорогих ему людей не скрыл поворот улицы.

Весной 1922 года в жизни Кондратьевых произошло значительное событие: исполком выделил им комнату в старом доме на Фонтанке, неподалеку от Симеоновского моста. Комната была небольшая, в коммунальной квартире, с тихими, вполне порядочными соседями: Ганушкин вместе с женой Таей работал на Балтийском заводе, Бирюков был холост и служил в Госбанке начальником охраны. С первого же раза все друг другу понравились: Тая подарила Маше выкройку летнего платья, а Бирюков предложил, как он выразился, "поднять бокалы за коммунальную дружбу, совет да любовь". За столом разговорились. Ганушкин сказал:

– Все понимаю, одного понять не могу: совершили революцию, облегчение народу сделали, а что теперь?

– Снова всякая сволочь к сладкой жизни рвется, всё за деньги, всё купи-продай! - горячо поддержал Бирюков. - У нас в банке беседу товарищ из обкома проводил… Оборот, говорит, советской торговли - двадцать шесть миллионов рублей, а нэпманской - пятьдесят пять. Безработных в Питере сто пятьдесят тысяч! Шутка сказать!

– Мимо витрин лучше не ходи, - горько махнула рукой Тая. - Сплошное огорчение.

– На витринах, как при государе-императоре, - неопределенно хмыкнула Маша, и нельзя было понять, то ли она осуждает возврат к прошлому, то ли одобряет настоящее.

Коля посмотрел на нее с укором:

– Видел я это… Тяжело. А истерики закатывать - ни к чему. Вон Трепанов пишет из Москвы: к гастроному на Тверскую бегает разная не очень сознательная молодежь. Смотрят на икру, на копченую колбасу, кто за волосы хватается, кто за маузеры - мол, лучше застрелиться, чем продолжать такую гнилую жизнь. Отступаем, мол, сдаем позиции. Чепуха! Сознательность надо иметь, тогда поймешь: да, пока мы отступили. - Только временно это. А паникеров при отступлении расстреливают, между прочим. Товарищ Ленин так сказал.

– Оно, конечно, верно, - протянул Ганушкин. - Однако многие не понимают и осуждают.

– Все эти "отступления" рискованны, - сказал Бирюков. - Если государство хоть на миг перестанет контролировать торгашей и всяких деляг - плохо будет.

– Не перестанет, - сказал Коля. - А без деляг тоже нельзя. Как оживить торговлю?

Дискуссию прервал телефонный звонок. Коля вышел в коридор, снял трубку. Звонил Витька.

– Дядя Коля! - срывающимся голосом кричал он. - Тетя Маруся из Москвы приезжает! Телеграмму принесли! Поезд через час! Пойдете встречать?

– Пойду, - улыбнулся Коля. - Ты чего на новоселье не приходишь?

– Тетю Марусю жду! - крикнул Витька. - Только вместе с ней! Вагон третий, найдете?

– Найду, - Коля повесил трубку и вернулся в комнату. Соседи уже разошлись, Маша вытирала стаканы.

– Маруська приезжает, - сообщил Коля. - Пойдешь встречать?

Маша покачала головой:

– Сколько раз, Николай, я просила тебя не называть ее Маруськой!

– А как? - искренне удивился Коля. - Машей, что ли? Так для меня одна Маша - ты.

– Марусей называй, - улыбнулась Маша. - А вообще-то я до сих пор не могу понять: что это - просто совпадение имен или что-нибудь посложнее?

– Хватит тебе, - примирительно сказал Коля. - Обыкновенное совпадение, и ничего другого здесь нет, можешь мне поверить.

На вокзал ехали в трамвае. За окнами мелькали серые дома, шли уныло сгорбившиеся прохожие. Милиционеры с револьверами провели группу задержанных. Задержанные были одеты разношерстно, но шли весело, с прибаутками, словно никто из них и не догадывался, что многих ждет тюрьма, а некоторых - и "вышка". "А ведь каждый день попадают оголтелые, до мозга костей враги - настолько злобные и непримиримые, что иному "каэру", контрреволюционеру, позавидовать…" - подумал Коля. Он вдруг вспомнил, как они с Машей два года назад вернулись в Петроград из Москвы. Он часто вспоминал об этом. И не потому, что чувствовал себя виноватым перед Маруськой. Просто до сих пор стоял перед глазами пустой перрон и две одинокие фигурки у края платформы: Маруська и рядом с ней Витька. Вспоминалось и другое: как вынес чемодан, помог спуститься из вагона Маше, сказал:

– Здравствуй, Маруся. Здравствуй, Витя. А это - моя жена, Маша.

Маруська улыбнулась через силу:

– Имя у вас красивое, как у меня. Это хорошо. Вы только любите его всю жизнь, ладно?

– Да… - растерянно кивнул Коля и подумал про себя: вот ведь какой колоссальной выдержкой обладает Маруська. Ничего не знала, а смотри ты. Виду не подала. А Маша переживает. Коля посмотрел на Машу: у нее лицо пошло красными пятнами.

"Сейчас будет охо-хо…" - только и успел сказать себе Коля, как вдруг Маша вздохнула и… улыбнулась:

– Здравствуйте, Маруся… Рада познакомиться. Надеюсь, мы станем друзьями. Во всяком случае, нам с Колей этого бы очень хотелось.

И снова Коля подумал про себя, что в чем-то дворянское воспитание имеет свои очевидные преимущества.

А Витька заплакал злыми, непримиримыми слезами.

– Лучше бы вы меня не нашли тогда, на Дворцовой! - кричал он сквозь слезы. - Лучше бы вы навсегда остались в своей Москве! Насовсем!

Маша попыталась обнять его, успокоить, но он вырвался и убежал.

Маруська развела руками - расстроился парень, что с ним поделаешь, а Коля сказал:

– Разве виноват я, если жизнь так повернула!

– Конечно, виноват. - Маша решила все обратить в шутку. - Знаешь, что все в тебя влюбляются напропалую - и взрослые, и дети, так проявляй осторожность!

С вокзала поехали к Бушмакину. Он обрадовался, расцеловал Машу, и тут же начал укладывать чемодан. "И думать не думайте! - решительно заявил он Коле. - Вы - семья, новая, советская, а я - перст, мне и кабинета хватит. И кончили об этом!"

Прошла неделя, минула вторая. Коля очень боялся, как сложатся отношения Маши и Маруськи, но шел напролом: приглашал Маруську в гости; по вечерам, когда изредка бывал свободен, тащил к ней Машу и с ужасом ждал, когда же разразится скандал. Но ничего не произошло. Маша и Маруська вместе ходили стирать, иногда, если были продукты, готовили по воскресеньям; когда не было дежурств или вызова на задание, Маша водила всех по городу и рассказывала о прошлом Петербурга. Знала она множество интереснейших подробностей: про 47 букв в надписи на фронтоне Михайловского замка и сбывшееся предсказание юродивой Ксении, которая на всех углах кричала, что император Павел умрет на сорок седьмом году жизни; рассказывала о казни декабристов, о том, как их тела везли ночью на Голодай, чтобы тайно зарыть на берегу залива, - и все слушали восхищенно и только вздыхали, по-хорошему завидуя ее памяти и умению рассказывать… А с Витькой у Маши так ничего и не получилось. Мальчишка дичился, разговаривал неохотно и всячески давал понять, что слишком красивая Маша просто-напросто обобрала простофилю Маруську.