По-видимому, Фут не получил хорошего образования, у него даже не было какой-либо определенной специальности. Иностранными языками он владел неважно: немного говорил по-немецки, лучше — по-французски, но сильно растягивал слова, будто заикался.

Но что особенно меня удивляло в Александре Футе — это отсутствие политического образования. Находчивый в решении некоторых технических или хозяйственных вопросов, он слабо разбирался в сложной международной политической обстановке. Более чем туманны были и его представления об истории рабочего движения.

После того как Соня с детьми покинула Швейцарию, мы получили радиограмму Директора, в которой содержалось распоряжение: Джиму перебраться на жительство в Лозанну и установить там Сонину радиостанцию; Джон остается в Женеве и поддерживает связь с Центром из этого города.

Решение Центра было разумным и своевременным. Эдуард, раздобыв детали, собрал довольно мощный передатчик и приемник. Станция работала хорошо, и Джон бесперебойно держал связь с Москвой. Теперь, когда мы имели две рации, оставлять обе в Женеве было нецелесообразно, учитывая возможность пеленгации.

Джим отправился в Лозанну, где нашел подходящую меблированную квартиру и выхлопотал право на жительство в кантоне Во (Лозанна находилась на его территории). Потом Джим перевез на свою квартиру радиопередатчик. В марте 1941 года он наладил устойчивую радиосвязь с Центром и сообщил мне об этом через Джона. Позднее, когда потребовали обстоятельства, мы с ним стали встречаться. Свой лозаннский адрес и номер телефона Джим передал также через своего приятеля Джона, с которым я изредка виделся в магазине Хамелей.

Джим оказался способным учеником Сони; стал прекрасным радистом. Обладая исключительной выносливостью, он способен был за ночь отстукать ключом большое число радиограмм. Тексты информации я переправлял ему через Джона, пока тот не уехал из Швейцарии. Потом стал передавать шифровки Джиму сам во время наших свиданий или же посылал к нему в Лозанну Лену — она выполняла роль связного.

К весне 1941 года Эдуард и Мауд, занимавшиеся с большим усердием, стали неплохими специалистами, и Джон мог считать свои обязанности педагога выполненными. В апреле он уехал из Швейцарии.

Таким образом, еще до нападения гитлеровской Германии на СССР наша группа обзавелась двумя линиями связи с Москвой, имея трех подготовленных радиооператоров.

Жизнь щедра на всякого рода сюрпризы.

Как-то Лена вернулась из города встревоженной.

— Ты знаешь, Алекс, я только что встретила одну старую знакомую и сослуживицу из Германии. Уж не знаю, хорошо это или плохо. Скорее, плохо. Она меня прекрасно знает по работе в Берлине в отделе агитпропа ЦК до фашистского переворота, она была там стенографисткой. — Давно уже я не видел в глазах жены такой тревоги. — Представляешь, какая встреча?! Как и мы, она тогда эмигрировала из Германии и поселилась в Женеве. Вышла замуж, но сейчас, кажется, развелась. Я что-то не очень поняла с ее слов. По-моему, это совсем ненужная встреча, как ты считаешь?

— Не только не нужная, а просто плохая. Ведь твоя приятельница знает и обо мне. Это может наделать нам неприятностей… Надо было тебе как-то пройти мимо, не заметить ее.

— Это было невозможно. Ты знаешь, я достаточно осмотрительна и не забываю о характере нашей работы, но мы столкнулись буквально нос к носу! В кафе. Я покупала печенье, и тут подошла она. Конечно, сразу меня узнала и кинулась целоваться. Что, по-твоему, я должна была делать?

— Но, надеюсь, ты ее в гости не пригласила?

— Я — нет, да и она, как ни странно, тоже не звала, то есть приглашала, но очень неопределенно, даже свой адрес не сообщила. Впрочем, она куда-то очень торопилась.

— Да… Нужно подумать, как нам быть с этой твоей знакомой в дальнейшем. Ведь вы можете опять случайно встретиться.

Однако ничего придумывать не пришлось. Все вышло гораздо проще, и так неожиданно, как нельзя было предположить.

В один из майских дней сорок первого года из Центра поступила радиограмма, которая меня сильно обескуражила: предлагалось, не откладывая, установить контакт с живущей в Женеве некоей Сиси. Давались адрес и настоящая фамилия этой женщины. К нашему общему с Леной удивлению, она оказалась той самой знакомой, с которой жена столкнулась в кафе. Директор давал мне такое указание: пойти к Сиси домой, назвать пароль и затем принять в свое подчинение ее группу.

Признаться, распоряжение Директора о подключении к нам новых людей удивило меня не менее, чем столь внезапная развязка с Лениной знакомой. На мой взгляд, совершенно не следовало делать нашу группу чересчур громоздкой, вводя в нее новых сотрудников, так как строгая изолированность отдельных групп лучше обеспечивает конспиративность в работе. Плохо было и то, что Сиси слишком много знала обо мне и Лене. Теперь придется дать ей наш адрес, приглашать хотя бы изредка в гости: как-никак старые товарищи по партийной работе. А ведь до сих пор никто, кроме трех работников Центра, не бывал у нас дома, не знал, где я живу. Казалось, Директор, сводя меня с Сиси, совершает ошибку. Но, как вскоре выяснилось, этот шаг был вынужденным.

Номер телефона знакомой Лены я нашел в справочной книге, созвонился с ней и вместе с женой отправился в гости. Квартира Сиси находилась на третьем этаже старого доходного дома. Дверь открыла статная, полная женщина. Увидя Лену, она радостно обняла ее и потащила за руку в прихожую.

— Входите, входите! Ведь тогда, в кафе, я совсем забыла дать тебе адрес!.. А это, как я понимаю, твой муж Алекс?

Хозяйка пригласила в комнаты.

— А у меня для вас сюрприз! — говорила она на ходу. — Сейчас я вас удивлю.

Да, нас ожидал еще один сюрприз. Из гостиной навстречу нам вышел высокий блондин лет пятидесяти. Импозантная фигура, бледно-голубые глаза, зачесанные на затылок волосы… Кто же это? Мужчина молча улыбался, поглядывая то на меня, то на Лену. Ну конечно же это Пауль Бётхер! Тот самый Бётхер, который помог нам с Леной, когда мы решили пожениться.

Потом за обедом мы вспоминали эту давнишнюю историю нашей молодости. В начале 20-х годов мы с Леной жили в Лейпциге и собирались юридически оформить наш брак. Но возникли затруднения. Дело в том, что, по тогдашним венгерским законам, совершеннолетними считались лица, достигшие двадцати четырех лет. А мне исполнилось лишь двадцать три. Значит, право на женитьбу без разрешения родителей или властей я не имел. Но, поскольку мы жили в Германии, разрешение на брак могли дать, в виде исключения, здешние власти. Пауль Бётхер в то время занимал в Дрездене пост начальника государственной канцелярии (вроде министра внутренних дел) рабочего правительства Саксонии. Меня познакомили с ним, и Бётхер выдал нам с Леной официальное разрешение на брак.

До первой мировой войны Пауль Бётхер был социал-демократом, работал наборщиком в типографии. За революционную пропаганду он подвергался репрессиям. Став в начале 20-х годов коммунистом, Бётхер активно работал в партии, был членом ЦК, депутатом Саксонского ландтага (парламента) и председателем его коммунистической фракции. Но позднее, во время фракционной борьбы, вышел из КПГ. А с установлением фашистской диктатуры эмигрировал в Швейцарию. Здесь он встретил Сиси, с которой был знаком раньше, и стал ее мужем. Фактически Бётхер жил на нелегальном положении — не имел вида на жительство — и не мог поэтому устроиться на службу. Зарабатывал тем, что писал статьи для газет под вымышленным именем.

Как выяснилось в разговоре, Пауль Бётхер давно знал, что я переехал с семьей в Женеву и являюсь директором Геопресса. Сиси, конечно, тоже об этом знала. Новость была не из приятных. Хорошо, что эти люди были свои, надежные товарищи. И более того — выполняли ту же работу, что и мы.

Сиси удалось получить швейцарское гражданство, что дало ей возможность устроиться машинисткой в Международное бюро труда — она хорошо владела французским и немецким языками. Одновременно она вела разведывательную работу. Сиси возглавляла небольшую группу, которая занималась сбором военно-экономической информации по Германии. С началом боевых действий в Европе регулярная связь с Центром нарушилась, и группа Сиси на время была законсервирована.