— Позапчера эт дел был.

Жуков и Дубов переглянулись.

— В город его. Живо. Коня! — крикнул Жуков.

— Жуков, — позвал вполголоса Дубов.

Жуков обернулся. Дубов поднялся, шагнул к майору. В лихорадочной воспаленности глаз капитана провальными дырами чернели зрачки.

— Ты интересовался, где мы шлялись. У Хистир-Юрта шлялись. По личному приказу наркома Гачиева. Там же в балке Криволапов на немецкую засаду напоролся. Дошло?

— Доходит, — застегивал воротник подрагивающими пальцами майор. — Ну, пошли, что ли? А то доотдыхаемся. До ночи гору взять нужно, пока они там не очухались.

Атаева посадили на коня со связанными руками. Подстреленно билась у конского бока жена, захлебывалась в плаче. Конь всхрапывал, пугливо косил фиолетовым глазом, пятился вбок.

— Молчи, — сурово велел женщине Атаев. — Не показывай этим слез. Иди к Нурды. Пусть сегодня сделают все, как надо. До заката.

Лежал в сарае единственный сын, умерший утром от побоев. На немцах была его смерть, на этом проклятом Аллахом диком племени, порожденном от свиньи и шакала, на племени без стыда, без мужской чести. Но двойная смерть, двойная кровь была на наркоме Гачиеве, приходившем наниматься в батраки к этому племени.

Лишь об одном тоскливо и неутоленно ныла душа старика, глядевшего с лошади на родную Агиштинскую гору, которую он больше не увидит: не удастся взять с немцев и Гачиева кровь за Нурды своими руками. Их повязали, видно, до конца жизни. Так пусть хоть возьмут эту кровь русские. У них хватит на это сил, мужчины они. Атаев видел, как они умеют воевать.

И еще сутки прошли. Трое все так же сидели в кабинете Иванова. К ним прибавился четвертый — замнаркома НКВД республики Аврамов. Давила гнетущая тишина.

В горах шли бои. 141-й полк затягивал в железное кольцо осажденные райцентры Шарой и Итум-Кале. Гвоздил по ним из орудий. В воздух летели ошметки саманных стен, брызгала бордовой шрапнелью черепица, черными бешеными таранами по улицам неслись буйволы. Рев, смрад, грохот, собачий и людской вой висели над аулами. Банды, осадившие райцентры, таяли. Безумие паники охватывало все живое на улицах и в саклях.

Молчали в кабинете долго, случалось, по получасу. Трое спаялись в единомыслии — Иванов, Серов, Аврамов. Четвертый — Кобулов — отделен был от них месяцами надменного отчуждения, бесстыдным кощунством лесных оргий в компании наркома Гачиева, едким излучением Берии, чьим представителем он был. Всевластие последнего позволяло Кобулову все это время балансировать на незримом, но явственном постаменте любимчика со всеми вытекающими отсюда возможностями.

Так было до вчерашнего дня, пока Москва не облила панической яростью всех четверых. Звонок Берии расставил всех по новым местам: вознес Серова и мимоходом спихнул Кобулова. Это услышано было всеми и разъедало теперь Кобулова мстительным бессилием.

Двое присланных Берией заместителей — Меркулов и Круглов — выпирали в новой иерархической расфасовке лишними и потому были отправлены Серовым немедленно в Дагестан: там тоже стервенела активность банд.

Грянул звонок — внутренний, обкомовский. Иванов взял трубку, выслушал, сказал Серову:

— Сотрудник республиканского наркомата. Что-то срочное. Ждет в приемной.

— Сходи, — послал Серов Аврамова.

Аврамов торопливо вышел. Серов проводил его взглядом. Повернулся к Иванову, пожевал губами, поинтересовался:

— Виктор Александрович, у вас тут нечистая сила людей с чем-то употребляет, с пивом или с квасом? — Переждав оторопелое молчание первого, добавил: — Третьи сутки ведь Гачиева с Валиевым ищем. Не иначе как черти с квасом употребили.

— Это, Иван Александрович, не ко мне вопрос, — хмуро отозвался Иванов. — Думаю, ваш коллега товарищ Кобулов осведомлен лучше меня.

— Товарищ Кобулов, конечно, обязан знать, где шляются ваши, местные, кадры. Но что тогда обязан первый секретарь? — раздалось из затененного угла.

— С вашего позволения, первый секретарь обязан давать бензин фронту, — круто и жестко развернулся на голос Серов. — А мы обязаны обеспечить ему эту работу. Кстати, товарищ Кобулов, раз уж мы завели речь про обязанности… Кто обязал отряды Дубова и Криволапова быть под Хистир-Юртом? Полковник Аврамов моим личным приказом направил их к Агиштинской горе, к Жукову. Вы не внесете ясность в этот вопрос?

Фигура в темном углу источала молчание. Оно расползалось по кабинету, густое, липкое. «Ничего. Рано охамели. Жизнь, она — качели, сейчас внизу, потом, глядишь, наверх вынесет. Тогда и поговорим. Добраться бы до Папы… Я там вас всех, ублюдки…»

Вошел Аврамов, пересек торопливо кабинет. Наклонился к уху Серова, что-то зашептал. Серов выслушал, отстранился, глянул снизу вверх яростно-посветлевшими глазами.

— Та-а-ак. А чего шепотком? Новостишка занятная. Пусть секретарь послушает. И генерал-лейтенант тоже.

Аврамов выпрямился. Глядя на Иванова, погнал длинные, без заминок, фразы:

— Взятый в плен бандит Атаев показал на допросе Жукову, что нарком Гачиев встречался в сакле с немецким полковником Осман-Губе накануне восстания. За несколько дней до этого в его дом приходил еще один работник НКВД.

Роты Дубова и Криволапова были переправлены к Хистир-Юрту вместо Химоя и Агиштинской горы личным распоряжением Гачиева. Нарком изменил приказ Аврамова, то есть мой. Половина роты Криволапова выбито немецкой засадой, сам он убит. Сейчас Жуков и Дубов развивают наступление в направлении Агиштинской горы. На ваше имя пакет от Жукова.

Аврамов подал пакет Кобулову.

— Что скажете, Кобулов? — Серов, подавшись вперед, цепко глядел в угол.

Кобулов поднялся с кресла, выпрямился, согнал складки гимнастерки за спину, спросил Аврамова:

— Значит, Гачиев с немецким полковником в ауле лобзался?

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант. Встречались, в сакле Атаева.

— А меня с Гиммлером там Атаев твой не приметил? Где этот болван? Я сам допрошу его.

— Допрашивать пленного буду я, — встал, расставил ноги, сунул в карманы руки Серов. — Властью, данной мне наркомом Берией и Верховным Главнокомандующим, приказываю вам разыскать, арестовать и доставить ко мне Гачиева и Валиева. Ваше мнение, Виктор Александрович? — неожиданно и круто развернулся к первому секретарю Серов.

— Фактов предательства этих двоих накопилось достаточно. Сразу после боев соберем бюро.

— Выполняйте приказ, — повернулся к Кобулову Серов. Они встретились глазами — брезгливая воля и беспредельная ненависть.

Кобулов тяжело пошел к выходу.

— Если к полуночи не доставите арестованных, я доложу Верховному Главнокомандующему о вашем саботаже и покрывательстве предателей! — добил его в спину Серов.

За Кобуловым закрылась дверь.

В кабинете Гачиева страх, от которого закаменели мышцы, немного отпустил, и генерал обвис, растекся вялыми телесами по креслу. Позвонил Берии, сказал, не в силах удержать прыгающую нижнюю челюсть:

— Это я, Кобулов. У Серова данные, что Гачиев и Валиев работают на немцев. Навели отряд Криволапова на засаду. Половина отряда выбито, сам убит.

— Что-о? — свистящим шепотом спросил нарком. — Кто донес, откуда сведения?

— Пленный чечен. Серов приказал арестовать их, будет допрашивать сам. Пленного тоже не дал мне допросить. Иванов готовит бюро.

— Когда бюро?

— Сразу после боев.

— Сколько возиться с бандами будете?

— День-два. Очищают Махкеты, Шарой, Итум-Кале. Остатки рассыпаются по горам. В Дагестане тоже все идет на спад, радировали Круглов и Меркулов.

— Кроме показаний пленного, какой еще компромат на Гачиева?

— Докладная Жукова о приказе Гачиева. Гачиев изменил маршрут отрядов Дубова и Криволапова: от Агиштинской горы, куда они посланы были Серовым для соединения с Жуковым, к Хистир-Юрту.

— Где они?

— Жуков и Дубов?

— Нарком с Валиевым, идиот!

— Не можем найти.