– Мне жаловался на вас начальник полиции, господин обер–лейтенант, – сказал он Азарову. Теперь он вообще называет Азарова только по новому званию, полагая, что ему это очень приятно. – Вы, оказывается, заминировали подступы к своим баракам, и на ваших минах подорвались два его полицая. Почему вы не поставили начальника полиции в известность об этом минировании?

– Виноват, господин майор. Просто не успел сообщить ему, ибо минирование это произвели мы только сегодня ночью в порядке учебного занятия. И, честно говоря, для самозащиты, так как на подчиненных господина Дыбина не велика у нас надежда. Я почти не сомневаюсь, что по ночам его полицейские преспокойно спят.

– Но двое из них подорвались же на ваших минах, значит, они ходили вокруг бараков.

– Это ничего еще не значит, господин майор. Подорвались ведь не те, которые должны были охранить нашу школу, а совсем другие, которым Дыбин поручил шпионить за нами.

– Шпионить?

– Да, господин майор. Он приказал им подглядывать да подслушивать… И не столько за курсантами, сколько лично за мною. Впрочем, может быть, это по вашему поручению, тогда…

– Нет, господин обер–лейтенант! – прервал его Вейцзеккер. – Это не по моему поручению. Если бы у меня возникла необходимость следить за вами, я бы не назначил вас начальником школы. А если возникнут хоть какие–нибудь сомнения, я просто сниму вас с этого поста безо всякой слежки и подслушивания» И, как вы сами понимаете, не только сниму… Учтите это, господин Стецюк!

– Понятно, господин майор.

В тот же день у Азарова состоялся секретный разговор с Нефедовым. Майор сообщил ему, что вместо Мельникова, «по неосторожности» подорвавшегося на учебном занятии, в его отделение зачислен партизан Буранов, принятый недавно на строительство ветки и показавший образец дисциплинированности и производительности труда. Биография его тоже вполне приемлема.

– Вот и отлично! – обрадовался Азаров. – С этим, однако, следует пока повременить.

– С чем – с этим? – не понял его Нефедов.

– С подрыванием на минах «по неосторожности». Это может привлечь внимание Вейцзеккера. А нам сейчас нельзя вызывать ни малейших подозрений. У нас теперь одна цель – мост. И не позже двадцать пятого. Вернее, я ночь на двадцать пятое.

– А как?

– Вот об этом и должны быть все наши мысли. Одно пока бесспорно – с помощью паровоза, который наконец отвоевал для нас Вейцзеккер.

– А я снова спрашиваю: как?

– Нужно, видимо, использовать то обстоятельство, что дважды в сутки, выходя из депо узловой станции и возвращаясь в него, он проходит по этому мосту.

– А машиниста вы не имели в виду?..

– Нет, машинист исключается. Меня предупредили, чтобы мы и не пытались даже вступать с ним в какие–либо отношения. Он пошел на службу к немцам добровольно.

– Но ведь паровоз без машиниста мало чего стоит…

– А я бы этого не сказал. Во всяком случае, будьте готовы к тому, чтобы начинить его тендер взрывчаткой. К ночи на двадцать пятое она должна быть наготове.

– Вы думаете, что нам удастся использовать мину замедленного действия?

– А вот этого я как раз и не думаю. Разве рассчитаешь так точно, чтобы она сработала в тот момент, когда паровоз будет проходить через мост?

– Да, едва ли… – с сомнением покачал головой Нефедов. – Для этого нужно, чтобы паровоз, шел со специально заданной скоростью.

– В том–то и дело! Но об этом мы еще подумаем. Позаботьтесь пока о взрывчатке.

– Сколько же ее понадобится? У меня ведь нет расчетных таблиц, а память может и подвести. Я уже столько лет не занимался такими расчетами!..

– Давайте вспомним сообща, – предложил Азаров. – Насколько мне помнится, для подрывания одного пролета стального моста длиной до сорока метров требуется примерно восемьдесят – сто килограммов взрывчатки.

– Это в тех случаях, если мы будем подвязывать ее к элементам мостовой фермы, – уточнил Нефедов. – Но и тут без учета размеров сечения ее поясов, раскосов и связей. Думаю, что с поправкой на это общий вес заряда должен составить не менее двухсот килограммов тола. И тоже лишь в случае крепления взрывчатки к элементам мостовой фермы. А у нас будет лишь начиненный взрывчаткой паровоз…

– Но ведь мы взорвем и котел этого паровоза. Следовательно, четырнадцать атмосфер его пара, выпущенные на волю, тоже сделают свое дело.

– Все равно вес заряда нужно увеличить до двухсот тридцати килограммов. На это уйдет все, что есть на складе нашей школы. А как же мы потом…

– «Потом» для нас уже не будет. Как только взорвется мост, нас уже не должно быть в этой школе.

Вот уже третий день работает на учебном участке овражковской железнодорожной ветки не раз побывавший в ремонте товарный паровоз. Все это время курсанты отрабатывали на нем методы установки управляемых мир разных типов. Сегодня они будут проделывать это в ночное время.

– И вообще с сегодняшнего дня для нас будет существовать только ночь, – торжественно говорит перед строем курсантов Азаров. – Пора привыкать к жизни ночных хищников, зрение, слух и жестокость которых мы возьмем на свое вооружение. И уж только от нашего усердия будет зависеть, станем мы по ту сторону границы бесстрашными тиграми или трусливыми шакалами.

Майор Вейцзеккер, слушающий эту речь, одобрительно кивает головой.

С каждым днем он проникается все большим доверием и даже уважением к Азарову. Нравится ему и метод его практических занятий. Конечно, под паровоз кладут пока очень слабые заряды, не приносящие ему никакого вреда, но ведь взрыватели, капсюли и замыкатели срабатывают под ним безукоризненно. Значит, боевые мины, когда придет время, будут разрушать железнодорожное полотно и сбрасывать паровозы под откос безотказно.

Тревожат теперь Вейцзеккера лишь занятия по технике радиосвязи. Их проводит пока Дерюгин, но он и сам считает себя плохим специалистом по этой части. А где найти хорошего? Не приглашать же кого–нибудь из немецких связистов? Это нарушит принцип комплектования школы только из русских, пожелавших добровольно и честно служить Германии.

Первые ночные занятия начинаются в двадцать два ноль–ноль. Моросит начавшийся еще с вечера мелкий, холодный, ни на минуту не перестающий дождь.

– Такой на всю ночь, – мрачно пророчит начальник полиции Дыбин, приехавший на первое ночное занятие вместе с Вейцзеккером.

– А вам–то что? – удивляется Азаров. – Вам можно и не мокнуть. Господин майор и без вас тут…

– В самом деле, Дыбин, ехали бы домой, – оборачивается к нему Вейцзеккер. – Я вас не держу.

– Как прикажете, господин майор. Домой–то мне еще рановато, но в городе есть кое–какие дела… А с вами тут Козюра побудет. Один из моих помощников.

И он с плохо скрываемым удовольствием уезжает, а Вейцзеккер в сопровождении полицейского Козюры и Азарова идет к месту ночных занятий. Черный непромокаемый плащ майора с накинутым на фуражку капюшоном делает его почти невидимым. Не видно вообще ничего – ни балластного слоя дороги, ни курсантов, распростершихся на мокрых шпалах и рельсах. Даже бараки и опушка леса растворились во тьме.

– Ну и ночка, – зябко поеживается под своим плащом Вейцзеккер.

– Самая ночка для диверсий, господин майор, – бодро отзывается Азаров. – Надо, чтобы наши ребята привыкли к тьме, дождям и прочим ненастьям. Теперь их зрение выключается полностью. Один лишь слух, а вернее, интуиция – шестое чувство сапера–подрывника. Этому нужно учиться, и я их этому научу.

– Что у них сейчас?

– Установка колесного замыкателя.

– На ощупь?

– Да, на ощупь, и притом так, чтобы охрана не смогла его обнаружить. Слышите свисток? Это Дерюгин подает сигнал охране. Она пойдет сейчас по шпалам с фонарями, и, если обнаружит мину, тем, кто устанавливал ее, придется проделать это еще раз. А может быть, и много раз, пока не научатся работать без брака. Вон охрана приступила к поискам колесного замыкателя!