В течение марта и апреля наши радисты чуть ли не ежедневно или, вернее, еженощно отстукивали подобные сообщения.

Не следует думать, однако, что вся информация швейцарской группы была безукоризненно достоверной, что она всегда в точности отражала состояние и вооружение гитлеровских войск или, скажем, их потери в боях с Красной Армией. К большому сожалению, это было не так. Не раз в наши донесения вкрадывались цифры и данные, не соответствующие действительному положению дел. По тем всеобъемлющим военно-историческим материалам, которые теперь имеются в нашем распоряжении, легко выверить, когда и в чем мы были дезинформированы. На одну ошибку я уже указывал в связи с данными Луизы о количестве имевшихся у Германии воздушных флотов и производстве самолетов. Вот еще несколько примеров.

Досадные расхождения с подлинными данными оказались в одной из октябрьских информации Лонга в 1941 году. По сообщениям его источников, вооруженные силы Германии на конец сентября 1941 года состояли якобы из 400 дивизий различных родов войск плюс полтора миллиона солдат военно-строительной организации генерала Тодта и миллион человек, находящихся в воздушных округах. Цифры эти чрезмерно раздуты. В действительности у гитлеровцев в 1941 году было 214 дивизий, включая танковые, моторизованные и пехотные. Если даже сюда добавить те свежие формирования, которые восполняли потери гитлеровцев, то все равно не набралось бы 400 дивизий. Сильно преувеличенной оказалась также численность армейских формирований Тодта.

Плохо проверенные сведения дал в апреле 1942 года Зальтер. Надеясь на осведомленность его людей, мы радировали в Москву о том, что немцы готовят для удара в сторону Волги 150 свежих дивизий из резерва и что якобы эти соединения — дополнение к тем войскам, которые уже находятся на Восточном фронте. Цифра оказалась совершенно неправильной. Подобными людскими резервами фашистская Германия не могла располагать.

Проникали в донесения и другие ошибки. Так, в январе 1942 года Луиза сообщила, что, согласно данным немецкого интендантского управления, потери германской армии в России составили до 1 декабря 1941 года 1390 тысяч убитыми и 4,5 миллиона ранеными. По сведениям другого информатора, вермахт потерял за зиму 1941/42 года полмиллиона убитыми и свыше двух миллионов ранеными и обмороженными. Расхождения налицо. Хотя у нас, конечно, были сомнения, мы все-таки передали в Центр и те и другие сведения.

Критический анализ, который можно сделать сегодня, показывает, что не все в нашей работе было хорошо. Должен это признать. Читатель может спросить: не слишком ли Дора и его помощники были доверчивы? Не считали ли они верной любую информацию, поступавшую от источников? Нет, это далеко не так. Информация отбиралась, часть ее отсеивалась, а в Центр посылалось лишь то, что, по нашему мнению, могло представлять интерес для командования Красной Армии. Но чем же все-таки объяснить грубые ошибки в некоторых донесениях?

Из ряда причин, затруднявших нашу работу, есть две, которые следует подчеркнуть. Первая — активное противодействие германских секретных служб, которое выражалось в продуманной и широко применяемой системе дезинформации разведки противника. Методы были различны. Например, намеренное «выбалтывание» собеседнику с глазу на глаз, часто старому знакомому, «государственной тайны» рейха, к режиму которого этот «осведомленный» человек якобы питает скрытую ненависть, и т. п. Очевидно, наши информаторы попадались на такие уловки. Вторая причина состоит в том, что служебное положение и, следовательно, степень и глубина осведомленности многих наших информаторов в 1941—1942 годах оставляли желать лучшего. Мы еще не располагали теми возможностями, которые заполучили потом, а именно — со времени сражения под Сталинградом, когда наше тайное антифашистское содружество пополнилось новой группой ценных источников. Хотя, надо сказать, и эти прекрасные информаторы иной раз ошибались.

Из сказанного понятно, что наш Центр при составлении оперативных сводок не мог делать выводов, исходя лишь из информации швейцарской группы. Между тем такое искаженное представление у читателей на Западе пытаются создать в своих писаниях Флике, Карел, Аккос и Кё и подобные им авторы. Как мне представляется, наш Центр докладывал свои окончательные выводы в высших военных инстанциях только после кропотливейшего анализа массы сведений, стекавшихся от самых различных источников: из глубокого вражеского тыла, от партизан и подпольщиков, фронтовой и воздушной разведок и т. д. Это следует учитывать тем, кто хочет в наши дни всерьез разобраться, каков вклад швейцарской группы или других групп советской разведки в общее дело победы.

Можно сказать, что и в сорок первом, и в сорок втором годах наша организация оправдала свое назначение, несмотря на отдельные промахи. Что же касается такой крупной акции, как подготовка германской армии к летнему наступлению сорок второго года, то переданная нами информация в основе своей оказалась верной. Надо полагать, разведывательное управление Генштаба Красной Армии получало нужные сведения и по другим своим каналам. Так или иначе, планы противника своевременно были разгаданы. Генеральный штаб знал, что на этот раз фашистские войска не смогут повторить наступление на широком фронте; центр тяжести весеннего наступления немцев переносился на южный сектор фронта с вспомогательным ударом на севере, при одновременной демонстрации на центральном фронте против Москвы. Известен был и наиболее вероятный срок намечавшегося наступления — середина апреля или начало мая 1942 года[271].

Весной и летом 1942 года произошли события, впервые серьезно встревожившие руководство Центра и лично меня. Речь идет о безопасности нашей группы. Как теперь стало известно, приблизительно в середине июня 1941 года пеленгаторы дальнего действия немецкой военной разведки, находившиеся на побережье Балтийского моря, в городе Кранце, впервые засекли сильную станцию, которая вела интенсивный радиообмен с какими-то станциями на Западе. Гитлеровцы предположили, что работавший в районе Москвы узел связи является станцией Центра советской разведки. После нападения Германии на СССР были запеленгованы нелегальные передатчики в Берлине и Брюсселе, посылавшие шифрованные сообщения в Москву. Радиослужба абвера получила нити, ухватившись за которые германская контрразведка начала поиски квартир, где стояли рации советских разведчиков.

В начале июля та же служба радиоперехвата в Кранце засекла женевский передатчик нашей группы. Сначала местоположение радиостанции Эдуарда и Мауд было определено приблизительно. Спустя год немцы точно установили, что подпольная станция находится в Женеве. Они регулярно слушали все передачи женевской станции, а через какое-то время обнаружили также передатчик Джима в Лозанне.

Незримая опасность нависла над нашей группой. Мы же совершенно не ведали о том, что враг знает о нашем существовании. Правда, до того дня, когда немцы смогли предпринять действенные меры по ликвидации нашей организации, было еще очень далеко. Однако притаившаяся где-то за тысячу километров от нас, на берегу Балтийского моря, опасность уже существовала.

Центр радиотехнической разведки на Матейкирхплац в Берлине взял дело в свои руки. По интенсивности радиообмена между Москвой и Швейцарией нацисты определили, что в этой стране действует крупная советская разведывательная организация. Круглые сутки дальние пеленгаторы абвера держали под контролем обнаруженные подпольные станции. Однако дальше этого дело не двигалось: попытки немецких специалистов проникнуть в тайну нашего шифра были пока безуспешны. Правда, теперь они предполагали, что, очевидно, в районе Женевы и Лозанны работают три передатчика. По их числу служба абвера окрестила нашу группу кодовым названием «Красная тройка».