А потом начались пески.

Они лежали пологими буграми, как холмы.

Нежный песочек, как яичный желток, и мелкий-мелкий, словно его просеяли сквозь сито. На песчаных буграх кое-где пробивалась полузасохшая трава.

Красноармейцы с удивлением и тревогой глядели на бескрайнее песчаное море. Оно обступало со всех сторон, поднималось песчаными холмами и равнодушно смотрело на пришельцев.

Тягучая тишина вечности окутывала со всех сторон. Звуки глохли и растворялись, пропал привычный шум двигающейся большой массы людей, животных, повозок. Копыта коней по щиколотку уходили в жаркий песок, и колеса, обычно постукивающие железными ободами по плотной глине и мелким камням, здесь мягко месили песок…

День незаметно угасал, и покрасневший, словно от чрезмерного старания, огненный шар скользил к горизонту. Лучи его постепенно меняли окраску, из золотистых становились розово-красными, потом темно-красными, бордовыми. И такие же огненно-бордовые блики заиграли на макушках песчаных бугров, лишенных даже малейшей растительности. Лишь над головой прежним оставалось чистое, прозрачно-голубое небо, слегка порозовевшее на западе.

Отряд все дальше и дальше углублялся в пустыню.

Песок, песок, песок…

И нигде, ни с какой стороны не видать ничего живого!..

Пунцовый шар солнца мягко светил над красно-бурой песчаной равниной, испещренной длинными тенями, ставшей полосатой, словно гигантская тигровая шкура. Колотубин так и подумал, оглядывая пустое, безжизненное пространство песчаных барханов, и вслух произнес:

— Чисто тигриная шкура.

Джангильдинов, ехавший рядом на коне, переспросил:

— Что?

— Тигриная шкура, говорю. — Степан показал плеткой в сторону заката на пестрые, ставшие полосатыми от длинных теней, барханы. — Днем ничего не видать, кажется, все вокруг ровное, как стол, бугры эти самые, песчаные, не различишь. А под вечер, как солнце сядет на горизонте, каждый этот самый бархан свои очертания получает. Пестрота сплошная.

Джангильдинов утвердительно кивнул головой. Он знал пустыню, видел не только внешние краски, но и ее сущность.

— Да, пески злые, хуже тигра бывают.

Командир с комиссаром, как обычно они делали перед ночевкой, объезжали стоянку каравана, проверяя ближние посты. После боя в горах оба стали более требовательно относиться к соблюдению мер предосторожности, охраны.

Уставшие кони, увязая по щиколотку в песке, неторопливо взобрались на очередной бархан. Его вершина, словно морская волна, имела нависающий гребень. Колотубин в который раз удивлялся здешней природе, любуясь гребнем, мысленно называя его «языком». Ведь его из одного песка, да притом сухого, без капли воды, сотворил ветер.

Не успели они подняться на бархан, как вдруг там выросла темная фигура бойца, четко очерченная на фоне пунцового заката. Звонко щелкнул затвор.

— Стой! Кто идет?

Колотубин переглянулся с командиром. По нерусскому выговору, но долговязой фигуре они уже узнали мадьяра Яноша Сабо из интернациональной роты.

Сразу же, словно вынырнули из песка, выросли еще два бойца и застыли перед начальством.

— Пост номер пять несет боевое дежурство, — доложил Янош Сабо, отдавая честь.

— Пообедали?

— Хорошо, командир.

— Махры-то совсем маловато, — вставил низкорослый боец. — Всю ночь дымить не хватит.

Колотубин протянул рыжеусому кисет:

— Отсыпь половину.

Тот осторожно, боясь просыпать хоть щепотку, переложил часть самодельной махорки из комиссарского кисета в свой.

— Большое спасибо!

Махорка, как и вода, ценилась дорого. Колотубин часто свою норму раздавал бойцам, несущим ночную охрану. Ночью курить особенно хочется. Махра отгоняет сон.

Проверив посты, Джангильдинов с Колотубиным повернули коней к походному лагерю.

Тускло-пунцовый солнечный круг утонул за дальними песками, окрасив край неба в оранжево-алые отблески. Извилистые цепи барханов убегали к пустынному горизонту и там сливались, теряясь в оранжевой мгле. Небо быстро темнело, и фиолетовый сумрак сгущался в лощинах между барханами. Он размывал тени, сглаживал резкие очертания барханов. В эти вечерние часы Колотубин явственно чувствовал запах пустыни. Барханы пахли жженым кирпичом и чуть-чуть горьковатой полынью.

Впереди, в просторной лощине, где остановился отряд, возвышался круглой луковицей кирпичный купол необычного строения, окруженный полуразвалившейся глинобитной оградой. В вечерних сумерках живыми оранжевыми слитками светились костры, от них к небу поднимались струйки белесого дыма. Доносился приглушенный гомон большого лагеря — голоса людей, ржание коней, пиликанье на гармошке…

Колотубин указал плеткой на купол и спросил командира:

— Как по-здешнему называется вон тот дом над колодцем?

— Сардоба, — ответил Джангильдинов. — На главных караванных путях часто встречаются такие кирпичные купола. Они охраняют воду от песков, от солнца.

— Что-то раньше мы сардобы эти не встречали.

— Мы идем забытыми тропами, тайными тропами.

Колотубин с нескрываемым любопытством рассматривал странное кирпичное сооружение. Его заметили еще днем, оно четко вырисовывалось на пустом горизонте и казалось неимоверно большим. Кто-то даже пустил слух: «Впереди город, церква мусульманская уже виднеется».

Конечно, города никакого они не встретили. Лишь под вечер, когда подошли ближе, увидели одинокое куполообразное строение, сложенное из кирпича. Внутри его находился колодец. Вода в нем оказалась вкусной и холодной до ломоты в зубах.

Здесь у купола и остановился отряд на ночлег.

— Жудырык говорит, что скоро мертвый город встретим, — сказал Джангильдинов.

— Какой еще мертвый город? — удивился Колотубин. — Название, что ли, такое?

— Самый по-настоящему мертвый. И мечети есть, и минареты, и дома, и заборы… Только жизни нет, людей нет. Много-много лет назад вода покинула город, жизнь пропала. Люди ушли навсегда. Пустой город.

Степан уже привык ко всяким неожиданностям и странностям, но рассказ о городе, в котором нет ни одной человечьей души, не укладывался в его представлении. Он хорошо знал цену крыши над головой, видел годами, в каких тесных каморках и трущобах живут рабочие люди, и не хотел, не мог поверить, что где-то может существовать пустой город с домами, улицами…

— И в том городе никого нет? Ничего живого?

— Кое-что есть. Например, птицы всякие, ящерицы, шакалы…

— Чудно слушать, даже не верится.

— Придем туда, сам увидишь.

У самого лагеря Степан спросил:

— Скажи мне, Алимбей, как наш проводник находит дорогу? Ведь кругом все одинаковое, одни пески, даже приметного камня или там деревца нету. Сплошное однообразие, как в море, когда берегов не видать. А мы ни разу не сбились, не прошли мимо колодца, хотя легко протопать мимо.

— Пески не такие одинаковые, как тебе кажется. Они различие имеют. И еще по звездам путь находят. Местные охотники, чабаны, по звездам дорогу определяют, как в море капитаны. Смотри, видишь появились звезды. Смотри сюда, вот Жетти-Каракши, Семь Разбойников, — Джангильдинов показал на ковш Большой Медведицы, — а выше маленькая голубая звездочка. Это Темир-Казык, Железный Кол.

— Полярная звезда по-нашему, — вставил Колотубин.

— Да, верно, Полярная звезда. А наш народ называет ее Железный Кол, потому что все другие звезды послушны ей, как будто привязаны, как кони у столба, и ходят всю ночь вокруг. Темир-Казык — главная звезда. По ней и находят дорогу.

И Джангильдинов стал рассказывать о сложном искусстве определения пути по звездам.

А в это самое время в другом конце походного лагеря, пользуясь темнотой, в пески углубились два человека: Брисли и Краузе. Скрывшись за барханом, они вполголоса вели разговор.

— Надо любыми средствами повернуть караван на юг, к Ашхабаду, — быстро говорил Бернард. — Упустим момент, и тогда прощай все надежды, золото ускользнет мимо наших пальцев.