«Так вот почему летная форма!»

— А нельзя пешком? — вырвалось у нее.

— Далековато, — усмехнулся подполковник. — Это тебе не от Туапсе до Краснодара. С сегодняшнего дня больше не будешь ходить на занятия. Поселим в отдельной квартире. И имя отныне у тебя другое. Юнона. Не возражаешь?

Ей понравилось: то ли звезда, то ли планета — из давнего, школьного. Заглянула в энциклопедию. Оказывается, по древнеримской мифологии — богиня неба, покровительница брака, охранительница матерей во время родов. Это она-то!..

Вскоре познакомилась с остальными членами разведгруппы. К заданию готовились вместе. Переодевшись в пальто и куртки, ездили в Москву, в Центральный парк культуры и отдыха, забирались на парашютную вышку. Москва-река закована в лед. На пустынных аллеях толстый накат снега. Свирепо дует ветер, раскачивая вышку. Желающие прыгать толпились у лестницы, дожидаясь своей очереди. Все — в гражданской одежде, молодые, сосредоточенные. Такие же «отдыхающие», видать, как она. Нина подошла к краю площадки, глянула вниз и обмерла. А как же — с самолета?..

Потом возили их на аэродром, учили укладывать парашюты. Вкусным и душистым показался ей запах отработанного бензина — горячее дыхание самолетов.

Выдали полное снаряжение. Юноне — радиостанцию «Север», батареи запасного питания, автомат ППШ и диски к нему, пистолет ТТ, гранаты, продукты на неделю, комплект одежды, аптечку. А на ней самой еще и ватник, полушубок, валенки. Парашюты — основной и запасной. Колобок.

В самолет внесли.

— Зато хорошо приземляться, — обнадежил инструктор. — А то ты такая легкая, что ветер унесет за сто верст.

В полночь Ли-2 поднялся с подмосковного аэродрома.

Линия фронта, обозначенная пульсирующей огненной рекой, показалась с высоты даже красивой. Юнона прижалась лицом к холодному стеклу. Увидела лопающиеся в черном небе вспышки, но звуков не слышала — и только потом догадалась, что это их обстреляли зенитки. Летели долго. Все вокруг тонуло в темени. Где-то в стороне, внизу, заклубилось зарево огромного пожара. И снова — мрак. Только ветер сдувает искры из выхлопных труб двигателей.

Еще на земле предупредили: партизаны на месте приземления должны разжечь костры. Выложат их созвездием Малой Медведицы.

— Костры! Наши костры!

В темноте, будто опрокинулось небо, сверкали, образуя семизвездный ковш, партизанские огни.

Инструктор приказал приготовиться к десантированию. Еще раз проверил, как подогнано снаряжение. Пристегнул к тросу карабины вытяжных парашютных фал. Открыл люк:

— Пошел!

Первым прыгнул командир. За ним — Юнона. Плотный морозный воздух ударил в лицо. Она камнем стала падать к земле. Но тут же почувствовала рывок и хлопок над головой. Беспомощно-стремительное движение прекратилось. Легкая, как птица, она парила в воздухе. Ощущение было таким чудесным, что захотелось петь. Увидела: Малая Медведица уплывает в сторону. Вспомнила, как учили: чтобы далеко не унесло, надо увеличить скорость падения, натянув с одной стороны стропы, — «пригасить» купол парашюта. Начала тянуть, стропы выскальзывали. Вот так же не могла она удержать брошенный с борта катера мокрый канат. Вспомнила Шурку, ее разрубленное винтом тело. Зажмурилась от ужаса.

Удар. Треск. Глянула — сидит на самой вершине сосны. От поляны слышны голоса. Можно окликнуть. Но не хочется, чтобы вот такую, беспомощную, снимали ее, как игрушку с новогодней елки.

В разведшколе учили: надо обрезать стропы. Куда же запропастился нож?

Голоса затихли. В тишине стынущего на морозе леса ей стало жутко. Перед отлетом командир наставлял: действовать после приземления осторожно — недалеко от места десантирования находятся гитлеровцы. Почудилось: вон они, караулят за деревьями! Только спрыгнет — набросятся...

Послышался хруст приближающихся шагов. Стариковский застуженный голос снизу:

— Дочка, а дочка! Ну-тко слазь!

Она разглядела: под деревом остановился бородач в меховой шапке.

— Шукаем по всему бору, а ты — вона где! — Старик добродушно посмеялся.

— Нечем обрезать стропы, — отозвалась она.

Дед сбросил полушубок, начал карабкаться по сосне, протянул нож. Она освободилась от парашюта, спрыгнула. Провалилась в снег по грудь.

— Ан ят-т гляжу: чтой-то сосенка белая? С других дерев ветер пообдул снежок, а ента стоит как невеста. А оно и взаправду... — снова пошамкал, оглаживая бороденку, дед. — Не сломалась, не ушиблась?

— Спасибо, дедушка, все в порядке.

Вдвоем они стащили с ветвей полотнище. Старик вывел Нину на тропу. А там уже ожидали все остальные разведчики группы и партизаны. Потом, в землянке, хозяева леса отогревали десантников чаем с душистым брусничным листом, жадно расспрашивали:

— Как Москва? Что говорят на Большой земле? Скоро ли Красная Армия перейдет в наступление?

Будто держал с ними совет сам Верховный Главнокомандующий... Но не хотелось разочаровывать:

— По всему видать — скоро! Такая силища собирается!..

Спустя час Нина уже вышла на связь. Сообщила о благополучном приземлении, о том, что группа приступает к выполнению задания, и после третьей пятизначной группы впервые отстучала свое новое имя: Юнона.

Радистке отвели отдельную землянку. В ней всегда было тепло и сумрачно, а снаружи днем и ночью вышагивали часовые: радиостанция во вражеском тылу — самый важный объект. Единственный нерв, связывающий с Большой землей, с командованием, со всей страной.

Входить в землянку имел право только командир группы. Юнона получала от него тексты радиограмм и передавала их в Центр. Принимала задания штаба, записывала сводки Советского информбюро.

И так — много месяцев. Ни шагу за расположение партизанского лагеря. Эх, совсем иначе представляла она свою жизнь во вражеском тылу. Зачем ей ППШ, пистолет, гранаты? «Северок», конечно, нужен в лесу, но ей-то самой какая радость неделями сидеть в сырой землянке и узнавать о том, что происходит извне, только из листков скупых донесений? Оставалась бы она в Туапсе, как прежде, пробиралась бы на связь к Клавушке...

Начало надвигаться тревожное: наступление советских войск почему-то задерживалось, зато гитлеровское командование решило начать операцию по уничтожению партизанских баз в белорусских лесах. Эсэсовские и егерские карательные дивизии оттесняли партизан в топи. Фугасы ломали деревья, вспарывали болота. Егеря были натренированы для боев в лесах, фашистское начальство, видимо, не считалось с потерями.

Партизаны вынуждены были оставлять свои базы одну за другой. Поначалу Юнона узнавала об этом из донесений, которые передавала в Центр. Потом и сама простилась со своей землянкой. Начался многосуточный, многотрудный путь — через трясины, под бомбами. Вот когда пригодились ей и автомат, и гранаты, и боевая подготовка, полученная в подмосковной школе, — отходили с боями, прорываясь через вражеские заслоны.

С каждым километром идти становилось все тяжелей. Повозки и лошади проваливались в топи. Сколько людей погибло тогда... Во время боев посреди болот в условленное время связи Юнона устанавливала на пнях или кочках свой безотказный «Северок», забрасывала на дерево или поднимала на шесте антенну.

Еда кончилась. Собирали прошлогоднюю клюкву, жевали мох. Но уже слышали — с востока надвигается гул.

На каком-то хуторе, затерявшемся среди белорусских озер, их поредевшая разведгруппа встретилась с полковой разведкой наших наступающих войск.

Юнона вернулась в Москву. Узнала: за мужество, проявленное при выполнении боевого задания, награждена орденом Красной Звезды и медалью «Партизан Великой Отечественной войны». А еще бо́льшая радость — освобождены ее Севастополь, ее Балаклава!..

Приказом по разведшколе — десять суток отдыха.

Набралась смелости, заявилась к начальнику.

— Товарищ подполковник, разрешите съездить домой? Маму повидать, бабушку, сестренку!