Я знал, что Эрзинг не может оплодотворить женщину — но этот момент моего брата совершенно не заботил. С этой стороны Эрзинг был единственным гуманоидом в поле моего зрения, кому я, вроде бы, не мог причинить серьёзного вреда, но мне от осознания этого легче не становилось. Всё равно я боялся его трогать, потому что знал: планка может неожиданно слететь и в этом случае тоже: кэлнорец внутри меня осознавал, что, усовершенствуй я Эрзинга — он перестал бы быть стерильным… но от этих мыслей мне становилось жутко.

Прикосновения гуманоидов стали мне нестерпимы — всех гуманоидов, всех, тресни небо! Ты знаешь не хуже меня, Проныра: мейнцы развязно-нежны друг с другом, а их женщины всячески подчеркивают спокойную готовность к близости любой степени — лишь бы ты им нравился. Из-за местных манер я чувствовал себя, как голодный хищник, бродящий среди потенциальной добычи — но не мог же я заразить Кэлнором этот свободный мир! Мне представлялись ряды одинаковых зданий, стерильные улицы кэлнорского города, по которым ходят одинаковые кэлнорцы в униформе — и тут же скручивало желудок.

Иногда приступы омерзения случались такой силы, что мне казались прекрасными даже обдолбанные бичи у кабака или старая бандерша, которая пыталась кокетничать. Может, они и не были перлами творения и совершенством без изъяна, зато они делали, что хотели, никого не боялись и никому не подражали.

Можешь считать меня дураком, Проныра, но я до сих пор думаю: лучше какой-нибудь веселый распустёха, выбравший самый неправильный образ жизни, чем идеальный член идеального общества, знающий, как надо на самом деле. Я сравнивал — и знаю, чего стоят и тот, и другой.

В общем, я держал себя в железных тисках. А мейнцы этого не замечали. Они ко мне привыкли, перестали шарахаться за несколько лет, раскрылись. Мы ведь сражались вместе — стая знала, что на меня можно положиться в бою. Даже осмотрительныйШед уже не орал: «Почему не в скафандре?!» — если я приходил в штаб в гражданском, а его орлы уже не меряли уничтожающими взглядами… Это было плохо само по себе, но то, что они меня трогали, было безнадёжно худо.

Женщин я обходил, делая большой крюк. От мужчин пытался уворачиваться — а они ржали, полудурки: «Душа у Ли-Рэя ранимая и утонченная». Я на них орал ужасными словами или пытался объяснить, что кэлнорцу, когда он на взводе, все равно, какой расы и пола его подружка — но действовало слабо. «Хе, размечтался!» — вот и все, что я от них слышал.

То, что связано с сексом, здесь не принимали всерьёз — даже попадая порой в беду из-за этого.

Стая Шеда считала меня проверенным боевым товарищем, из-за этого мне прощали и расу, и тавро на морде. Но я-то не перестал быть кэлнорцем, Проныра — а этого они не могли осознать! Они не верили, что я опасен — но я-то знал! Я знал, что, по их меркам, я — законченный маньяк. Услыхали бы орлы, что я о них думаю — пристрелили бы. Если моя братская любовь надежно хранила Эрзинга и Дотти, то к прочим орлам я так тепло не относился — в моём подсознании все они были потенциальными контейнерами для генов.

Впрочем, с мужчинами было сравнительно проще — они же, скорее, подначивали, чем вправду цеплялись. Вот женщины…

С женщинами мне трудно. Мейнский кодекс запрещает их бить — многие пользуются этим довольно грубо, словно вынуждают этот кодекс нарушить. Одна таки вынудила.

Эвия. С Тэффы. Имела темно-красные волосы и здоровое тренированное тело — идеальный контейнер для драгоценных генов Кэлнора. Я наводился на нее, как баллистическая ракета; рядом с ней было не отвлечься — не позволяла.

Сперва она всё время оказывалась рядом, и показывала мне себя во всех видах, и превратилась в мой постоянный ночной кошмар — но это было еще начало. Совсем худо стало, когда начала дотрагиваться.

Когда она полезла лапиться, я её отодвинул и хотел уйти. А Эвия облизнула губы и распустила шнурок на вороте. И сказала:

— Ах, Ли-Рэй, как глупо, когда парень ведет себя недотрогой!

— Не хочу я тебя, отвали! — сказал я зло. Да я был просто в ярости! То, что она делала, здорово смахивало на пытку: физиология и воля во мне шли вразнос.

— Неумело врешь! — хихикнула она. — Невооруженным глазом видно, как ты не хочешь!

Она права была, конечно. Супердоминант эрекцию не скроет, даже если очень постарается. Но для любого недочеловека, вроде бы, эрекция кэлнорца — как пистолет, направленный в чужой висок! А Эвия в упор не понимала, чем недочеловеческая игрушка для секса отличается от кэлнорского оружия гуманного геноцида.

К тому времени я уже наигрался с гримом; тавро Железной Когорты закрывала пластмассовая пластинка, изображающая хирургическую сталь — будто у меня скула вдребезги разбита и восстанавливается. Я повернулся к Эвии правильной стороной и снял эту пластинку.

— Знаешь, — спросил, — что это за клеймо?

Она вздохнула — вытеки мой глаз! — восхищенно, Проныра! И сказала с придыханием:

— Железная Когорта. Ах, какие мальчики… Как мне всегда хотелось кэлнорца! Они такие крутые… Ты дуралей, что свалил с Кэлнора, Ли-Рэй! Кэлнор — это будущее, там настоящий порядок…

— Как интересно, — сказал я, думая, что сейчас напугаю её до полусмерти, если она сама лезет прямо в пасть зверюги. Что отучу искать приключения, чреватые мерзкими вещами. — Хочешь стать контейнером для наших святых генов? Для самки недочеловека это странно.

— Знаешь, милый, — сказала Эвия, — с любящей женщиной ты мог бы быть и полюбезнее.

Я усмехнулся — ну просто мышцы вспомнили кривую полуулыбочку, презрительную, про которую я сам уже почти забыл.

— Ты не смеешь одергивать кэлнорца, — сказал я. — И не лезь ко мне со своей блажью, пока не прикажу. Как забавно, что от тебя я могу ничего не скрывать. Ладно, ты родишь от меня первой.

У нее лицо вытянулось.

— Как это «родишь первой»? — спросила она возмущенно. — Я, вообще-то, не собиралась рожать пока…

— Я вообще-то не спрашиваю недочеловеков об их планах, — сказал я. — Ты — приличный контейнер, детей у тебя будет много, это хорошо. Ты станешь собственностью Кэлнора. Кэлнор — превыше всего.

Она отступила на шаг. У меня, видимо, было абсолютно кэлнорское лицо, потому что она вправду перепугалась. И пролепетала:

— Я пошутила.

— С Кэлнором не шутят, — сказал я. Меня несло, я перестал себя контролировать, возбуждение запустило программу — а прочее оказалось самообманом. — Кэлнору служат. Кэлнор — будущее. Твое единственное право — благоговеть.

Она дернулась, чтобы уйти, но я поймал ее за локоть. Я всё вспомнил. Кэлнор сдетонировал во мне глупостями Эвии, и я начал чётко раскручивать давным-давно заученный сценарий.

Женщина пришла в ужас, но супердоминанту с высоченным генетическим индексом было всё равно. Я отстраненно подумал, что всю одежду рвать не надо, заметят — но тут меня позвала Дотти.

Ага, бегала по космодрому и меня разыскивала, потому что я срочно понадобился Эрзингу. И, вероятно, женская интуиция чувствительной самочки недочеловека привела её в узкий проход между ангарами, где мы с Эвией выясняли отношения.

Я оглянулся — и Дотти увидела мое лицо. Я знаю, насколько отвратительно выглядел — по глазам Эвии было понятно — но Дотти не просто не испугалась, она даже не удивилась.

— Ли-Рэй, братишка, — сказала она сочувственно, — тебе очень плохо, да? Ты вспоминаешь?

— Да, — процедил я сквозь зубы. — Не подходи, милая, я опасен.

— Нет, — сказала Дотти и улыбнулась. — Тебе уже легче, я вижу. Сейчас отпустит совсем.

И я с удивлением понял, что — таки да, отпускает, я уже могу дышать.

А Дотти напустилась на Эвию:

— Тэффянка, ты что творишь?! Ты что, не понимаешь, что Ли-Рэй не владеет собой, когда доходит до секса?! Он же кэлнорец! Ты не понимаешь, что тебя пришлось бы пристрелить, если б он тебя трахнул?! Нет, на тебя-то мне плевать, но брат бы переживал, поэтому — как ты могла, вообще?! Ведь вся стая знает, откуда он родом!

Этот выговор, как ни странно, вернул на место мою сдвинутую крышу.