Анну понял, что затеяв это языческое представление, поступил совершенно правильно.

Нуллу не закричал.

Означал ли этот судорожный вздох запредельную боль или что-то больше боли – Анну не взялся бы объяснять. Но когда Винору брал женщину львиной крови, как военный трофей, под взглядами солдат, на разбитой мостовой – кажется, всем, кто это видел, открылась ещё одна новая истина.

И никто не хохотал, не свистел и не комментировал – будто осознание происходящего таинства прошило всех до костей. Винору опомнился только, когда поднял глаза от лица львицы – и увидел своего командира.

– Дай ей чем-нибудь прикрыться, – сказал Анну – и поймал на себе взгляд Нуллу, которая так и не разжала рук, продолжая держать Винору изо всех сил. – Ты всё ещё хочешь умереть? – спросил её Анну.

– Нет, – выдохнула Нуллу, не отводя взгляда. – Если твой волк останется со мной.

– Она уже не девочка, – сказал Винору. – Ей будет тяжело пережить метаморфозу и роды. Но я останусь. Прости её, командир… то есть, владыка.

– Помоги ей Творец, – сказал Анну. – Я не держу зла. Пережив всё, она будет лучшей женщиной, чем была мужчиной. Коня мне.

Подвели коня под синим чепраком, со сбруей в восьмиугольных звёздочках. Анну только усмехнулся про себя забавному положению: Бэру, видимо, действительно вообразил себя Святым Хоулу, открывающим Линору-Завоевателю врата в Царство Небесное – но возражать не стал.

– Позаботьтесь о мёртвых братьях, – сказал Анну Зухру и данхоретским командирам, оглаживая жеребца. – Обо всех моих мёртвых братьях и сёстрах. Мёртвый Лев станет окончательно мёртв не позднее заката – и его кровь успокоит святые души бойцов, которыми он заслонил от меня свой страх. Лев – не Нуллу, его уже не переделаешь и не простишь.

Хенту придержал стремя – и Анну вскочил в седло. Синий эскорт и верные волки пропустили к нему Львят с их Львицами, Ар-Неля и Бэру – и кавалькада направилась к Дворцу, через разбитые ворота, по тракту, залитому кровью – к опущенному мосту через канал, на котором братья Бэру подняли штандарты Синей Цитадели.

Бэру не удержался на полпути к Дворцу – Анну просто молчал и ждал, когда он, наконец, рискнёт высказаться.

– Лев Львов, – сказал Дракон, – ты, конечно, волен в решениях и действиях, но я в жизни не видал, чтобы так тешили гуо, как ты нынче на площади… Твоё решение раздать мёртвых Львят солдатам милосерднее, правильная казнь для них – но синим ангелам не годится видеть такие вещи…

– Простите, что снова встреваю не в своё дело, Глубокоуважаемый Учитель Бэру, – сказал Ар-Нель, – но мне кажется, что зрелище не лишнее. Вы, синие стражи, слишком много знаете о духовной любви, вы, полагаю, больше всех на свете знаете о ней – но вам вовсе неизвестна любовь мирская. Вы её не учитываете. Лев продемонстрировал её созидающую силу – вот и всё.

Бэру взглянул на него, скользнул взглядом по бледному, вымазанному копотью лицу Ви-Э, по до сих пор настороженной физиономии Кору – и вздохнул.

– Новое время создало новых женщин, – сказал он. – Летописи Линору не хранят воспоминаний о его боевых подругах… которых могло и не быть в его довольно-таки варварской вольнице…

– Это означает, что моя армия сильнее, – заметил Анну, не сумев скрыть самодовольства, и порадовался про себя, что решительно никто не думает возражать очевидному факту.

А конь Ар-Неля шёл бок о бок с конём Анну, не пытаясь затеять грызню – и Анну мучительно хотелось дотронуться до локтя или колена Ар-Неля, не дожидаясь завтрашнего дня. Но Ча, очевидно, ничего не желал замечать, а его лицо было так безмятежно, будто он не мог думать ни о чём, кроме архитектурных достоинств встающего перед всадниками Дворца Прайда…

Мы с Мариной сидим на широких тёплых ступенях, ведущих в Логово Львят. Здесь теперь – территория посольства Кши-На.

Лестница из какого-то мягкого минерала, похожего на песчаник, почти сплошь, как широкой ковровой дорожкой, заросла ярко-зелёным и пушистым растеньицем, здорово напоминающим земной мох. Кое-где он даже цветёт мелкими красными и розовыми цветами – и бесконечное хождение туда-сюда ему нипочём. Устойчивый «мох» – английский газон позавидует. Подозреваю, его разводят специально и ухаживают тщательно – он придаёт лестнице особый вид, фантастический, и таким же фантастическим образом поднимается по стенам приблизительно на ладонь в высоту. Но мрамор стен мху, похоже, «не по зубам» – и выше по специальным решёткам, расположенным прихотливым орнаментом, поднимаются вьющиеся розы, растущие справа и слева от входа в Логово, в больших и круглых мраморных вазонах.

Дворец – сотканная из цветов обитель эльфов, дворцовый сад – великолепен. Он напоминает сплошь цветущие джунгли; любимый лянчинцами миндаль – всего лишь рама, живая изгородь, а сама картина состоит из мальв всех оттенков розового цвета, серебряных кустов, похожих на олеандры, сплошь усыпанных крупными молочно-белыми и молочно-лиловыми цветами, из роз и пионов всех форм и расцветок – и высоких раскидистых деревьев, с широко разбросанных ветвей которых струящимися занавесами свисают соцветия, белые, жёлтые и розовые шарики на ниточках. Небывалый сад. Можно понять эстета Эткуру, которому казалось в Тай-Е тускло, грубо и холодно.

Волшебное местечко – этот Дворец. Такая тут обнажённая, раскрытая рукотворная красота – вот, смотрите, что может Лянчин, что могут Шаоя, Кри-Йа-На, Дальний Юг – кроме того, чтоб резать друг другу глотки. Ткать ковры. Ковать металлы и резать камень. Тянуть стекло, нежное, как текущая вода. Выращивать удивительные цветы. Книги писать. А кто бы мог подумать…

А мы – первые земляне и первые кшинассцы, допущенные лицезреть. Сидим на лестнице, смотрим на этот эдемский сад, залитый вечерним светом и тихо радуемся, что до разрушения Карфагена не дошло.

Так тихо, будто сегодняшний безумный день – чья-то дурная галлюцинация. Война – злая ложь. Ладно, в прошлом, в прошлом. Поединок Анну и «мёртвого Льва» – тоже в прошлом: не рискнул Анну запятнать себя казнью, предложил противнику честную смерть.

Подарок оценили. Он не такой трус был, как можно подумать, и далеко не дурак, бывший Лев Львов. Он, наверное, очень хорош внешне был в молодости – вроде Эткуру, с такими длинными раскосыми глазами и фараонскими скулами – и очень несчастен был, сам себя загнавший в те рамки, где нги-унг-лянец не может существовать и быть счастливым. И поймал клинок грудью, умер достойно, Сонну-Лев, очень и очень тяжёлый человек, политик, подлец и злодей. Элсу плакал о нём – но слова не сказал Анну поперёк, прекрасно помнил, во что ему обошлась отцовская любовь. Эткуру никак не проявился – Сонну-Лев успел бросить на Ви-Э ненавидящий взгляд напоследок.

Старшие Львята оказались пожиже отца. Не терпел Сонну противодействия даже в мелочах – уцелевшие дети выглядели форменной слякотью. Может, Анну отдал бы своим солдатам и наследных принцев, но время их метаморфозы миновало, а обрезать их, оставляя шанс на озлобление и мелкие подлости, он не решился. По ужасному древнему обычаю, принцев, лишённых прав, полагалось бы заколотить в деревянные ящики, обмотать их цепью и сжечь – но Анну и тут всё нарушил, ограничившись парой пуль и выслушав нотацию от Бэру.

Синий Дракон – теперь личный духовник Анну; Святой Совет формально объявлен вне закона. Впрочем, дело Бэру – проводить чистку в рядах святых отцов; у него, похоже, давно руки чесались – и реформы Анну дали ему возможность свести старые счёты. Святой Совет дискредитирован полностью – зато Синяя Цитадель, похоже, вернула себе былое величие и право первого, после львиного рыка, голоса. Анну и Бэру смотрят друг на друга с взаимным опасливым почтением – может, ещё не притёрлись и не сработались?

С Ар-Нелем Бэру общается вовсе не так, как полагалось бы столпу истинной веры общаться с необращённым язычником… дорого бы я дал, чтобы узнать, что между ними произошло в Синей Цитадели, когда Бэру выбирал, к кому примкнуть… Надеюсь, мне удастся это выпытать у милого-дорогого Ча хотя бы в общих чертах.