Благословлённое имя Государя. Партнёру. Родному. Ра заставил себя улыбнуться, еле выравнивая дыхание:

– Это подло. То, что ты сделал.

– Это спасло твою жизнь.

– А может, она мне и не нужна!

– Она нужна мне, – Государь, не убирая меча, погладил Ра по щеке. – Ты не смеешь больше сопротивляться. Ты – трофей.

Ра уперся ладонью в его плечо – и вдруг почувствовал, что чёрный шёлк рубахи Государя промок от крови. Ра толкнул сильнее; по лицу Вэ-На прошла тень, тут же сменившись то ли болезненной, то ли мечтательной улыбкой.

Ра поднёс к глазам окровавленные пальцы:

– Я ранил тебя?

– Ты не так прост, как я думал, – и всё-таки соприкоснулись ладонями. Не совсем «зеркальное отражение» – рука Вэ-На чуть больше, подумал Ра, но отпускать пальцы Государя не хотелось.

– Крови не видно на чёрном…

– Это тактический ход… Кстати, что это шуршало у тебя в рукаве, Ра? Заговор на удачу?

– Твоё письмо.

Государь задрал рукав на запястье Ра, вынул и развернул измятый окровавленный листок.

– Я заберу его назад. Я хочу, чтобы его увидели наши дети, – сказал он тихо, пряча письмо в собственный рукав.

Ты стоишь того, чтобы быть твоим вассалом, подумал Ра. Я простил тебя. Теперь хорошо бы скорее… закончить скорее, подумал он, чувствуя, как его снова начинает мелко трясти.

– Вэ-Н, ты не… ты знаешь, как?.. Не искалечишь меня?

– Я знаю, – сказал Государь и встал, помогая Ра подняться. – Меня отлично учили. Мне жаль, Партнёр, правда, жаль – я не могу пообещать, что ты не будешь страдать.

– Я не боюсь, – сказал Ра. – Я почти хочу.

Толпа придворной челяди торчала в дверях, пожирая действо глазами. Вэ-Н бросил на свиту короткий взгляд:

– Мне нужен только лекарь. И всё.

Ра ткнулся лбом в его плечо.

– Не надо сейчас, – шепнул он. – Потом. Когда всё будет кончено. Не хочу, чтобы кто-нибудь сейчас дотрагивался до меня, – «кроме тебя», добавил он мысленно, но вслух не произнёс.

Как весело чувствовать себя диверсантом – ни в сказке сказать, ни пером описать!

Единственное, что годится для моих целей – это газовые капсулы со снотворным. Я использую их почти

все, без респиратора – нет его у меня – зато до отказа накачавшись стимулирующей бодрствование химией. От избытка стимулятора в крови я не то, что бодр, а взведён, взвинчен, двигаюсь быстрее и тише, координирован, как кошка – вообще чувствую себя какой-то хищной тварью.

Довольно приятное ощущение. Жаль, похмелье потом будет гадкое, поэтому стараюсь пользоваться этой наркотой пореже.

Рассчитываю время действия снотворного так, чтобы нам успеть проскочить до смены караулов. Удаётся на удивление легко: ну так честные бойцы с Нги-Унг-Лян и не ждут такой подставы от ночных визитёров! Эти орлы быстро и крепко засыпают, не сообразив, что произошло; я уложил их не хуже, чем нянечка в яслях – своих подопечных. После диверсии по Дворцу хожу, как по Эрмитажу в Ночь Музеев – интересно и красиво.

На самом деле, жилой флигель – это не весь Дворец, это всего лишь личные апартаменты членов Государева Дома, королевской семьи. Очевидно, самое уютное и приятное место во всём громадном дворцовом комплексе, состоящем из парка и десятка зданий. Внутри тепло. Стены гостиных обтянуты шёлком; кое-где – на них вышиты стеклярусом целые картины, в других местах – роспись, похожая на батик. Большей частью написаны цветы и пасторальные пейзажи с широко раскрытым горизонтом, восходами, закатами и цветущими садами в дымке. Любимые украшения интерьеров – вазы с удивительными композициями из сухих растений – зима всё-таки! – и неизбежное оружие. Я разглядываю доспехи с золотыми насечками на сияющем металле, более лёгкие, чем у рыцарей земной Европы, скорее, напоминающие древнеяпонские, и оружие антикварного вида – скорее, побрякушки в сиянии драгоценностей, чем нечто по-настоящему функциональное, а может, ритуальные вещицы. Живопись Кши-На истинно светла и прекрасна: в этом мире и в этом месте не знают масляных красок, зато у них есть аналоги темперы и акварели. Работы воздушны и прозрачны, выглядят очень живыми; жаль, они, вероятно, недолго существуют.

В домашней часовне на круглом алтаре, напоминающем половину колонны с замысловатой капителью – фигурки Дня и Ночи из белого и чёрного стекла, нежные, будто изваянные из воды. Вокруг них горят голубые фонарики с Добрым Словом: «Небеса хранят Дом Государев», «Добрая жизнь, честная смерть», «Тысяча лет впереди», – кроме голубых горят и красные фонарики с чёрными надписями, прощальные и поминальные слова умершему Королю. Его гравированный портрет, подсвеченный лиловым, задрапирован чёрным бархатом и алыми бантами; лицо на портрете принадлежит суровому мужчине лет сорока пяти – пятидесяти с усталыми глазами и сеткой морщин. Придворные художники не льстят августейшим моделям – тут ценится сохранение в портрете души, а не зализывание оригинала до дыр.

Меня одолевает искушение взглянуть на Принца, но не рискую. Ещё не хватало его разбудить – весь план пойдет насмарку. После экскурсии я возвращаюсь на постоялый двор забрать своих аристократов. Маршрут рассчитан. Время – часа три – половина четвертого. Тот час, когда разлепить глаза тяжелее всего.

По дороге до апартаментов Принца мои ребята устали, не столько физически, сколько морально. Я вижу, как они напряжены; Ра, похоже, на пределе, а Ар-Нелю – страшно, но он держит себя в руках.

Мы устраиваемся за ширмой в гостиной, наверное – или это приемная, не знаю. В это помещение ведут две двери – в одну вошли мы, за второй – караульные гвардейцы или дежурные слуги, не знаю: я слышал там людей. Зачем тут нужна такая широченная ширма – не представляю: она как специально сюда поставлена, разве что была придвинута к стене и наполовину сложена. Я ее тихонько раздвигаю, чтобы нам было удобнее.

Ра садится на пол и ухитряется тут же отключиться. Ар-Нель присаживается рядом на корточки; он ждёт и о чём-то размышляет; я сажусь рядом, поджимаю ноги. Неудобно, слишком тесно и жаль, что нельзя поговорить. Я вообще не создан для засад.

Кажется, я ухитряюсь некстати задремать. Меня будят тихие шаги в анфиладе комнат: лакей с розовым фонариком бросает на жаровни щепотки благовоний – ясно по запаху и розовому отсвету на ширме. Я поднимаю голову и встречаюсь с настороженным взглядом Ар-Неля. Киваю ему: «Всё в порядке». Он обнажает меч, думает, бесшумно задвигает его обратно в ножны. Прислушивается.

Дворец просыпается. Слуги передвигаются мягко, как кошки – зато спустя небольшое время в приёмной начинает собираться служилый люд, пришедший пожелать Принцу доброго утра, и эти не умеют вести себя по-настоящему тихо. Нам здорово помогает эта орава; если мы и создаём какой-то шум, то болтовня придворных сплетников совершенно его заглушает.

Более того – за ширму заглядывает какой-то любопытный крендель, слегка удивляется, но вопросов не задаёт. Видимо, дело в мече, лежащем у Ра на коленях – золотая собачья головка, украшение оружия Государева Дома, даёт любопытному понять, что мы – птицы не простые и, видимо, имеем право тут сидеть. Ар-Нель подносит палец к губам интернациональным жестом, призывающим к молчанию – и светский фантик молчит; он, очевидно, тут не из важных птиц.

Я слушаю светские сплетни, которые понимаю хуже, чем Ар-Нель. Милый-дорогой Господин Ча насторожен и внимателен, он запоминает и принимает к сведению; время от времени даже чуть улыбается. Я ему слегка завидую: здешние имена мне еще не знакомы, намеки непонятны – придворная интрига для меня пока – филькина грамота.

Ра просыпается тихо, трёт глаза, смахивает чёлку со лба. Смотрит на безупречного Ар-Неля – и Ар-Нель бесшумно поправляет на нём воротник, поправляет волосы. Ра хмур и почти зол; к моменту, когда Принц являет толпе челяди свой пресветлый лик, мой сюзерен – в полной боевой.

Ар-Нель ещё пытается давать последние инструкции – но им не внимают. Ра прёт напролом, отшвыривает ширму в сторону, задвигает кому-то подсунувшемуся эфесом по мордам и с места в карьер осведомляется, какого-растакого дьявола Принц ведёт себя, как свинья: «Ты – трус?!»