Женщина улыбнулась ему навстречу и обняла его за шею, позволив лапать себя любым непотребным манером, на глазах у всех желающих смотреть. Н-До выскочил на улицу в злобе, тоске и крайнем возбуждении, досадуя на себя, на весь мир – и больше всего на Мать и Отца.

В тот момент ему казалось, что именно они лишили его всяких надежд на счастье. Скорбь смешалась с жестокостью в такую смесь, что ею можно было бы взорвать подкоп.

Н-До думал, что, возможно, не убьёт своего партнёра… по крайней мере, не убьёт его сразу. В последнее время он постоянно думал о женщинах – в день разговора с солдаткой у него, вероятно, хватило бы храбрости, любопытства и дерзости пойти к девкам. Н-До отправился бы прямо туда, не подойди к трактиру шальная парочка – Юноша У и Юноша Хи, ближайшие приятели.

Хи сходу принялся рассказывать о балагане на площади у храма, где за три гроша показывают морскую собаку, двухголовую змею и прочих мерзких тварей, а У добавил, что какой-то юный бродяжка там же танцует на барабане – и нельзя было сказать о непотребном квартале, чтобы это не выглядело глупо.

Н-До пошёл с ними к храму.

Морская собака оказалась совсем не похожей на собаку – скорее, на кошку, только без хвоста. На её круглой мокрой голове росли два пучка усов, как пышные плюмажи из белого конского волоса, а глаза напоминали круглые пуговицы; тварь плавала в кадке с водой, загребая лягушачьими лапами. Друзья посмеялись над ней, строя предположения о том, в воде ли спариваются такие твари или выходят на сушу, подивились странным монстрикам в клетках, похожим на храмовые картинки, изображающие мелких бесов – и вышли из шатра как раз к началу танца.

Танцор, очевидно, ровесник Третьего Брата Н-До, не старше, представлял собой куда более захватывающее зрелище, чем самые отвратительные звери. Начать с того, что он не носил меча. Его рубаха была завязана под грудью узлом, открывая полоску загорелой кожи на животе, а штаны не прикрывали лодыжек. Волосы, выгоревшие до почти серебряного цвета, он заплел в косу и закинул за спину. На миг Н-До встретился с ним взглядом: взгляд танцора, насмешливый, презрительный и обещающий одновременно, сразу обесценил разговор с солдаткой. Н-До залюбовался его нервным лицом с тонкими чертами, как любуются солнечными бликами на лезвии.

Пожилой флейтист завел мелодию в сложном прерывистом ритме – и танцор вспрыгнул на барабан босыми ногами. Большой плоский барабан отозвался глухим гулом; танцор заставил его тяжело зарокотать, чуть улыбнулся толпе – и выхватил из ножен, спрятанных в рукавах, два узких клинка, ослепительно сверкнувших на солнце. Старинный танец – «Укротитель Молний».

Флейта звенела и лилась дождевыми струями, барабан рокотал тяжело и угрожающе, как далекий гром, а танцор окружил себя сиянием ножей, вращая ими так, что едва можно было уследить за движениями его рук. Повинуясь мелодии, он то внезапно замирал вместе с ней в позах, похожих на позы атакующей змеи, то делал несколько стремительных выпадов, в смертоносности которых никто бы не усомнился. Безумное сочетание полудетской беззащитности и отточенной техники ловкого хищника создавало нервное напряжение, действительно, предгрозовое, которое овладело толпой зрителей целиком. Оно не спало сразу, как кончился танец.

Флейтист убрал в футляр инструмент и протянул танцору, спрятавшему ножи, медную тарелку для подаяния. У тут же бросил на медь горсть мелочи – и был вознаграждён яркой улыбкой.

– Эй! – окликнул танцора мужчина средних лет, одетый, как зажиточный горожанин. – Кому ты принадлежишь?

Танцор остановился. На тарелку, которую он держал, продолжали бросать монетки.

– Я свободный, – сказал танцор, чуть растягивая слова на южный манер. – Хочешь драться?

Горожанин облизнул губы, вынимая вышитый кошелек.

– Не вижу смысла. Ты без всяких драк мог бы поменять свои бесконечные дороги, холод, голод и базарные танцульки на счастливую жизнь в тепле и довольстве…

Танцор рассмеялся.

– В качестве твоей наложницы? Предполагается, что ты возьмешь меня без боя? Очень смешно – а когда я тебя убью, будет ещё смешнее!

Ответ доставил зевакам большое удовольствие. В толпе кто-то свистнул. Молодые женщины, укутанные в шерстяные накидки, хихикая, захлопали в ладоши. Флейтист взглянул на танцора с отцовской нежностью. Н-До положил на тарелку пару серебряных монет.

– Спасибо, богатый Господин, – сказал танцор, в чьем насмешливом тоне не слышалось ни нотки почтительности. – Это всё мне? Не ошибся?

– Если бы ты убил паршивца, который покушался тебя купить, я заплатил бы золотой, – сказал Н-До, тоже смеясь. – Иногда мне жаль, что таких, как ты, мало среди аристократов.

– Сразись со мной, – предложил танцор, непонятно, в шутку или всерьёз.

– Не дури, Таэ, – сказал флейтист, подходя. Танцор протянул ему тарелку.

– А что? У меня была бы жена-аристократка, а её богатая родня ненавидела бы нас, – сказал он весело.

– Маленькая дрянь, – усмехнулся Н-До, скрывая грусть притворным гневом. У хлопнул его по плечу, показывая, что пора уходить. – Мне, пожалуй, пришлось бы убить тебя.

– Жаль, что я так и не узнаю, хорош ли ты в бою, – сказал Таэ без тени обиды и махнул рукой.

Толпа расходилась, и приятели тоже пошли прочь.

– Представляешь, как бы выглядело это чудо после хорошей метаморфозы? – мечтательно спросил Хи вполголоса. – Не жена, конечно – но какая была бы наложница… Паршивец-то зорок…

– Воображаешь, что победил бы его? – хмыкнул Н-До. – И вообще – стал бы драться с плебеем? С профессиональным танцором с ножами? Сумасшедший риск за сомнительную радость…

– Не стал бы я с ним драться, – сказал Хи. – Знаешь, говорят, что можно заставить трофей отлично измениться и без поединка – нужно только вызвать у него злость, боль и страх перед тем, как обрезать. А это – не проблема.

– Ведешь себя, как насильник – и, скорее всего, имеешь калеку, которая тебя ненавидит, – с отвращением сказал Н-До. Ему вдруг стало очень неуютно.

У кивнул, изображая благородное негодование – но вышло как-то неубедительно.

– Это всё равно, – возразил Хи. – Я получил бы то, что на стыке девушки и юноши, а потом… Да какая разница! Я не собираюсь жениться на таком трофее – и детей не стал бы дожидаться.

– Подло, – сказал Н-До.

– Ты, говорят, убил двоих? – улыбаясь, спросил Хи.

Н-До развернулся и пошёл прочь.

– Ты приедешь на Праздник Листопада? – крикнул У вдогонку.

– Не знаю, – буркнул Н-До, не оборачиваясь.

Маленький Лью собирается к своему сюзерену на Праздник Листопада. Я намерен его сопровождать.

Хорошее было лето. Плодотворное. Я узнал по-настоящему много, но главное – я начинаю привыкать. Я чувствую себя очень славно: похоже, мои отношения с аборигенами налаживаются.

Мать Лью, Госпожа А-Нор, ко мне благоволит. Ещё бы – я из кожи вон лезу, чтобы стать в её маленьком хозяйстве незаменимым. Я – демонстративный бессребреник. Я успел ей объяснить, что на свете один, как перст, что, в сущности, просто искал замену семье и людей, в общении с которыми можно забыть горе – всё отлично сошло. Я получаю за работу гроши, но ем чуть ли не вместе с господами – Лью благоволит ко мне не меньше.

Да, он – старший. У него двое братишек, девяти и семи лет. С тех пор, как их отец умер от какой-то сердечной болезни, сюзерен не платит Семье – и они, непонятно как, существуют на скудный доход с земель. Клочок земли сдается крестьянам в аренду, арендная плата вносится, большей частью, не деньгами, а натурой – Госпожа А-Нор едва сводит концы с концами. Усадьба представляет собой небольшой дом, изрядно подбитый ветром, окруженный обширным и довольно сильно заросшим садом; крыша покрыта не черепицей, а тростником, внутри – чистенько прибранная нищета. Единственные предметы роскоши – книги, письменный прибор, оружие и несколько отличных картин на шёлке, оставшихся с лучших времён. Госпожа А-Нор бережет, как зеницу ока, выходную накидку – а собственное приданое постепенно перешивает в детские костюмчики. Она мне нравится, эта худая, жёсткая женщина с резкими движениями, которая смягчается только в обществе детей. Её моральные принципы неколебимы; в деревне говорят, что Госпожа А-Нор резко развернула к порогу какого-то состоятельного хлыща, пожелавшего на ней жениться. Сказала, что честная женщина принадлежит тому, кто сильнее, а не тому, кто богаче – а сила проверяется только поединком. Это в том смысле, что женщина не может сражаться: если ты проиграл – то это был последний поединок. Гордячка. Вероятно, очень любила мужа; за это говорит ещё и её фигура. По народным приметам, чем сильнее чувства, тем легче и точнее проходит метаморфоза – любящая буквально становится красавицей. Забавно, что у примет есть вполне научное обоснование: жаркая страсть – более сильный гормональный выброс.