— Ада.

— Ада. То, что Алвин втягивает в себя, попадает туда, вниз, в нём не задерживается. Ему нечем задерживать — и он вечно голоден. И если мы не остановим этот кошмар, ад будет тянуть из нашего мира, пока Алвин не умрёт.

Сэдрик сжал кулак.

— Я понял. Кончать с ним. Отправить его в его любимую преисподнюю. Лео, ты как?

— Я готов нарушить Кодекс ради Святой Земли, — сказал Лео решительно.

Но тут Эральд вдруг нахмурился и покачал головой.

— Нет.

— Что «нет»? — поразился Сэдрик.

— Почему?! — почти в один голос с ним воскликнул Лео.

— Нет, нельзя убивать Алвина, — медленно и твёрдо сказал Эральд. — Он не виноват, понимаете? Его отдали аду, его душу отдали, не спросив согласия, его обокрали до нитки — собственный отец. Как мы можем его убить? Я уже сто раз пожалел, что сунулся в его сон. Ему было больно, кажется — во всяком случае, я так почувствовал…

Сэдрик улыбнулся, тронул короля за руку:

— Замучился, да, государь? Заговариваешься? Вторую ночь во сне не спишь, а возишься с нечистью-нежитью… не дёргайся, отдохнёшь и обсудим. Вовсе не обязательно, чтобы ты сам…

— Сэдрик, — перебил Эральд, — послушай внимательно. Нельзя убивать Алвина. Вообще нельзя. Ни мне, ни тебе, никому. Во-первых, это подло. А во-вторых, будет хуже.

— Да почему, прах побери?! Он же — тварь, вообще не человек!

— Не знаю, — Эральд взглянул устало и, пожалуй, виновато. — Не злись, пожалуйста. Просто послушай. Алвина убивать нельзя, скажи об этом вампирам. Это приказ. Мой. Короля.

— Просто приказ?

— Сэдрик, — вздохнул Эральд, — ну, подумай сам. Допустим, мы убили Алвина. Отомстили, да? Наказали. Его. За то, что его обокрали и подставили, за то, что он — марионетка ада, мы наказали его, если смерть — это вообще наказание. А дальше-то что? Что это изменит? Как быть с Марбеллом? С канцлером, который наверняка что-то имеет с этой кошмарной налоговой системы? С монахами? С разбойниками? С тем подонком, который поджёг мельницу? С солдатами, которые крестьянку изнасиловали и убили, а потом её мужа повесили? С ними что делать?

Сэдрик не стал спорить. Всё верно.

— Ад — во всех, — тихо сказал Лео. — Или почти во всех.

— Вот именно! — с жаром подхватил Эральд. — Вы правы, Лео. Но мы должны за все преступления казнить именно Алвина, который, будем уж честны, виноват меньше всех, потому что себе не принадлежит? Ведь другие-то — с душами, отвечают за себя, их ведёт не ад, а собственная жестокость, жадность, подлость… По сути, главный виновник — Бриан, но ему уже прилетело и так, он уже давно всё искупил, страшно перемучился — нам не тягаться с адом, который карает по-настоящему жестоко. Вот и выходит, что нет смысла мстить одному какому-то Абсолютному Врагу. Вообще — нет смысла мстить. Надо лечить, чинить, штопать дыры, которые ад прогрыз… И дыру в моём несчастном брате — тоже. Да что там! Ребята, как было бы круто, как здорово, если бы на Святой Земле всё было устроено по типу дурной книжки, где стоит белому рыцарю убить тёмного властелина, как чары немедленно развеиваются, а по всей стране расцветают гладиолусы и настаёт любовь и благорастворение воздухов! Жаль, так бывает только в сказках, плохих к тому же.

В колыбельке хныкнул младенец — и его мать всхрапнула и застонала на печи.

— Тихо вы! — шикнул Сэдрик, снижая голос до еле слышного шёпота. — Всё ясно. Я понял, король. Лео, скажи вампирам: Алвина не трогать. А дальше государь решит.

Лео попытался церемониально поклониться, ударился призрачным коленом об лавку, зацепился за механизм из реек, оказавшийся примитивным ткацким станком — просто кивнул, прижимая руку к сердцу и вышел сквозь стену.

— Вот и славно, — улыбнулся Эральд и зевнул. — Братишка, я ещё посплю, можно?

Ну что он спрашивает, подумал Сэдрик, чувствуя полнейшую готовность идти за короля на смерть — но не успел ничего ответить. Эральд спал, а в оконце, заделанном слюдой, тёмные небеса ещё и не думали рассветно сереть.

Марбелл постоял с закрытыми глазами, прижимая ладони к выжженному на стене силуэту человеческой фигуры — и улыбнулся. Почти блаженно.

А наёмники и прочее воюющее отребье знают: если твоего дружка подстрелил притаившийся в засаде стрелок, не стоит, сломя голову, нестись к нему на помощь — ляжешь рядом. Вот он ты — второй человек на Святой Земле после Марбелла. Вот он — след твоего Дара. Мальчик ты ещё. Сильный мальчик — но мальчик. Наивный, жалостливый, глупый.

А Лео, значит, думает, что ты защитишь его и его младших от меня. Недаром же Сумеречный Кодекс запрещает обращать детей — вампиры фактически не меняются. Как правило, неумерший ребёнок не может повзрослеть. Лео — вечный подросток, которого пожалела Княгиня; кто бы мог подумать, что когда-нибудь взрослых не останется, и он сам станет Сумеречным Князем! Ах, ты, Те Самые вас возьми! Сумерки Святой Земли… детки. Дружба мальчишек. Как трогательно…

Марбелл поднёс ладонь с еле заметным следом чужого Дара к лицу, вдохнул его, как запах — и тут же раздражённо сплюнул на пол. Перед его мысленным взором на миг отчётливо появилась мрачная тень старой стервы в благоухании ладана и мяты. Это было омерзительно, но это объяснило всё или почти всё.

Вампирский выкормыш. Вот почему Марбелл всё время ощущает упрямое противодействие, чью-то тихую неприязнь, может — ненависть. Вот почему даже уцелевшие вампиры, дохлые щенята, смеют смотреть ему в глаза. Старая ведьма воспитала проклятую деточку. Живой молочный братец Лео. Превосходно.

И не ново. Ах, сто лет назад, в Междугорье, на троне… Срань Господня, этого ещё не хватало…

Сильный некромант, вампирский воспитанник. Любимый Сумерками, ненавидящими Марбелла за упокоенную тёмную мамашу. Гадёныш. Ну, ничего.

Марбелл, не торопясь, вытер зеркало чёрным платком, смоченным в смеси отвара омелы и мочи козла. Пальцами, смоченными в том же отваре, медленно начертил третий глаз некроманта — и несколько секунд чётко видел хмурое полудетское лицо, располосованное шрамами, обращённое к луне. Приёмыш Зельды только моргнул, когда Марбелл поймал его взгляд. Сопляк.

Уж не метит ли в новые фавориты демона? Собирает силы, устраивает какие-то детские интриги с Сумерками… что-то сдвинул в равновесии сил…

Марбелл обеими руками раздвинул око Дара. Деревушка. Лес. Монастырь Блаженного Луцилия. Вот ты где, сынок. Ну-ну.

Можно было бы отправить туда солдат, а с ними — монаха, знающего, как взять за глотку проклятую душонку. Даже кое-какой артефакт ему с собой дать — чтобы справился с мальчишкой наверняка. Можно. Но — ни к чему. Потому что нехорошо выйдет, если тебя убьют чужие, малыш.

Твой Дар пропадёт впустую. Слишком расточительно.

Надо подождать. Марбелл всегда умел ждать, ждать и рассчитывать. Он когда-то пересчитал старую хитрую Княгиню Сумерек — дождётся удобного момента и для юного некроманта. И получит его живым, вместе с Даром и вампирской Силой.

Вот тут, подумал Марбелл, мы и поиграем, детка. Неумерших мне всегда немного жаль, но ты — живой, да ещё пытаешься на что-то претендовать. Перед смертью ты поймёшь, как опасно бунтовать против сильных мира сего — жаль, что тебе уже не понадобится этот опыт. Я выпью твой Дар по капле. Растворю в себе твою самоуверенную душонку. Ты будешь умирать так долго, как мне понадобится, чтобы подобрать все твои возможности до последней крошки — и твои вампиры тебе не помогут, вот увидишь. А заодно я выясню, что ты такое натворил, отчего на душе беспокойно и тревожно — и даже воздух Святой Земли пахнет как-то иначе.

В конце концов, ты расскажешь. А потом я вырежу твоё сердце.

А всё потому, что ты пожалел Лео, деточка. Жалость — смертельна, мой маленький дурачок.

Марбелл потянулся, как человек, сделавший трудную работу и удовлетворённый её результатами, и отправился в свои покои.

К Агнессе. Бедная Агнесса, на неё вечно не хватает времени… но если ты фаворит демона, то любые любовные дела надёжнее скрывать от всех глаз.