– Нет. Между нами – поединок. Ничего, похожего на рабство, больше не будет. И вообще – мне кажется, ты не должен называть рабыней свою Мать.

– Я её не знал, – медленно проговорил Вэ-Н. – Она умерла оттого, что я родился. А если бы осталась жива, умер бы я – как все мои братья. Я же не глух и не слеп: она умерла оттого, что с ней обошлись, как с рабыней, мой Отец взял то, что ему дали… я не могу говорить об этом.

– Всегда-Господин… даже Государь не может безнаказанно изменить порядок вещей… но это уже в прошлом, ведь правда? Ты всё поправил…

– Ра, я ничего не знал… не понимал… если бы ты не объявилась во Дворце против этикета и всех мыслимых правил и не начала бы дразнить меня – вероятно, я так ничего и не понял бы никогда. Сейчас я думаю, что меня воспитывали, как сына рабыни – Всегда-Господин ведь всегда сын рабыни, каков бы ни был его статус… мне стыдно смотреть на тебя… я же просто послушался, я делал то, что от меня требовали, когда ты писала свои безумные письма – и думал, что и ты пишешь под диктовку! Ра, прости!

Я победила, подумала Ра. Я проиграла поединок и выиграла Вэ-На и жизнь. Друга и счастье. Благословение Небес.

Она притянула Вэ-На к себе, подняла его лицо, ловя взгляд, прижалась, усилив боль во всём теле и незнакомую прежде тёплую истому, вызывающую желание прижиматься крепче – и сказала:

– Сейчас это уже не имеет значения. Поединок всегда всё объясняет. В этом его смысл, я думаю… и я люблю тебя.

– Ты наивная девочка, Ра… Ра, хочешь видеть свою Мать? Или Отца? Я послал за ними.

– Хочу. Мать больше… моя Мать… И Братьев я хочу видеть… Вэ-Н, мне тяжело много говорить, но нужно страшно много рассказать. Потом, потом, когда станет легче – ты выслушаешь меня?

– Конечно, – Вэ-Н взял с низкого столика чашку из белого матового стекла, нежного, как скорлупа. – Выпей ещё, пожалуйста! Лекарь сказал – всю ночь, понемногу.

Ра поднесла чашку к губам, вдохнула резкий запах – и отдала её Вэ-Ну.

– Не хочется. От этого напитка всё кругом как в тумане. Не люблю быть пьяной.

– Тебе не больно?

– Мне больно. Неважно. Лучше держи меня. Я чувствую, что это правильно… Знаешь, говорят, трофеи начинают чувствовать такие вещи, о которых не знают мужчины – это как чувствительность открытой раны…

– Не трогай меня так! Мы больше не можем – я тебя покалечу…

– Нет. Я чувствую, что нет. Мне не только больно, понимаешь? Рабыня боится боли; я – нет.

И Ра снова удивилась тому, какие невероятные ощущения, не объяснимые ничем, могут прорастать из почти нестерпимой боли – потому что Вэ-Н, Государь, тоже ей принадлежал.

В каком-то смысле, подумала Ра, я его тоже создаю.

Юу дрыхнет, свернувшись клубком на циновке в и укрывшись плащом – по-походному, будто и не во Дворце. Мы с Ар-Нелем сидим на корточках у жаровни и беседуем.

К слову, Кши-На не знает стульев; я привык сидеть на полу или на корточках, как земной заключённый в древние времена, но аборигенам такая поза кажется абсолютно естественной. Своеобразный местный уют: за окнами, закрытыми пергаментом, глухая темень, а в гостиной светится жёлтый фонарик, мерцают угли на жаровне – лица делаются одухотворёнными и говорить очень приятно.

Юу, я думаю, устал от впечатлений. Он у нас теперь Брат Государыни; его подначивают и задирают, с ним кокетничают столичные жители, он дрался полушутя-полувсерьёз четырежды только за сегодняшний день – плюс беседовал с королём. Государь, чьего имени от большого уважения и любви не называют подданные, разумный парень и интересный- поговорил с Юу, сделав его своим фанатом, поговорил с Ар-Нелем, сделав его своим, по-моему, довольно ценным союзником, поговорил с родителями Юу и Ра, пригласив Господина и Госпожу Л-Та в Cовет – они, конечно, тоже этого не забудут. Вдобавок, он поговорил со мной.

Ра, похоже, серьёзно отнеслась к собственному, данному ещё в виде мальчика, обещанию сделать для меня всё мыслимое за спасение брата. Рассказала мужу. А он поинтересовался.

Когда разговариваешь с Государем, всё время чувствуется, что вложили в него немало. И задёргали изрядно. Повзрослел быстро, не по годам. Усталая, всепонимающая рожица: такие лица, по моим наблюдениям, часто бывают у детей с проблемами в семье, а не у холёных аристократов.

Интересное сочетание: знает, что кто угодно кинется со всех ног куда он скажет – и при этом тщательно обдумывает каждое слово. Вовсе не рвётся приказывать генералу становиться морской чайкой – не упивается властью. Взрослые не баловали и жизнь не баловала – к тому ж только что умер отец.

Не знаю, любимый ли. Но не могло не ранить, как бы там ни было.

Ближе к вечеру знаменательного дня Утверждения Государева Статуса, мы – друзья Государыни – собираемся в королевской опочивальне, как персонажи романа Дюма. Государь говорит мне с места в карьер:

– Ра считает тебя очень необычным человеком. Расскажи о себе.

Насколько я демон, что ли?

Не хочется что-то наворачивать, тем более, что рядом стоит Ар-Нель и весело наблюдает за всем происходящим. И Ра наблюдает; оперлась локтем на подушку, уже очень хороша – этакий болезненный ангел, все женственные чёрточки сделались явственнее. Еле заметно улыбается; я вдруг осознаю, что с первой встречи думал: «А девкой был бы краше». И Юу сидит на её постели и тоже внимает. Зато нет чужих, все мне свои, мои детки, как это ни забавно звучит. И я говорю совершенно честно, выбивая себя и их из легенды:

– Я и необычный. Я очень издалека. Живу в твоей стране, чтобы потом написать книгу о ней. Меня интересует жизнь твоих подданных, Государь – всё, что только можно, самые простые вещи, любые мелочи и частности, а больше всего – люди.

Юу смотрит на меня, приоткрыв рот. Ар-Нель хихикает в расшитый рукав. Ра кивает.

– Ты настолько учёный, что можешь написать книгу? – спрашивает Юу. – А я думал, Ма-И шутит…

– Я нисколько не удивлён, – говорит Ар-Нель. – Спрятать ум не менее сложно, чем скрыть глупость. А вы, дорогой Господин Второй Л-Та, не слишком наблюдательны, мягко говоря…

– Я хочу прочесть эту книгу, – говорит Государь. – Мне интересно.

Я кланяюсь, довольно неуклюже по меркам придворных – но имидж горца мне менять не хочется, да и ни к чему. Допрыгались: у меня правительственный грант на книгу – правительства Кши-На. Теперь бы ещё умудриться написать что-нибудь такое, что воспринималось бы записками местного жителя о других местных жителях!

Ра не общалась со мной так плотно, как Лью, поэтому она меня поминутно не зовёт, тем более, что вокруг неё толпа: лекари Государя, его Астролог, в смысле – Гадальщик, его камергер, да ещё заходят мать – Снежная Королева, братец Юу и сердечный друг Ар-Нель. Ра развлекают, утешают, дают пить обезболивающее – довольно слабый транквилизатор, вроде зверобоя или валерьянки, с мизерным наркотическим эффектом, но это лучше, чем ничего: боль метаморфозы снова кажется мне непомерно сильной.

Лью и не снилось такого внимания. Ра не оставляют одну ни на минуту – если она сама не отсылает от себя обожающих подданных. Её искупали в восхищении и преданности; Ра стоит намекнуть, как люди Государя готовы в лепёшку разбиться… Правда, Н-До почти не покидал Лью, а Государь вынужденно отлучается, порой надолго, так что – как знать, кому повезло… Впрочем, можно представить себе, каково изменяться простолюдинкам – на этом фоне любая наша аристократка выглядит счастливицей.

Меня отчасти предоставили самому себе. Я получил свою порцию восторгов и почестей: Снежная Королева держала меня за руки – это уже не барская ласка, а благодарность равному; со мной разговаривал управляющий дарёного клочка земли – пара выморочных деревень, но статус-то, статус! После всех подарков, благодарностей и церемоний, после рассматривания моей диковинной физиономии – состоялся обед у Государя, на котором я присутствовал. Весь обед у меня маячил в памяти андерсеновский «Волшебный холм», но и начинённые репейником шкурки ужей, и салаты с мочёными мышиными мордами и цикутой, в конце концов, слава Господу, закончились тоже. Хорошо, хоть ржавых гвоздей не подавали.