На каменистом проходе между загонами с похрапывающими лошадьми, вилами, конской упряжью, сеном, жмыхом и овсом повисла, но почему-то не завибрировала пауза. Они стояли друг против друга, шесть человек с одной стороны и около двух десятков — с другой, и молча смотрели друг на друга. Все опытные, достаточно повидавшие, достаточно закаленные в боях и схватках воины теперь просто смотрели — и в глазах каждого читалась какая-то усталость. Шли секунды, секунды сменяли минуты — никто ничего не хотел говорить…

Потом наконец медленно набрал полную грудь воздуха и так же медленно выдохнул капитан Ош Гуяр. Неторопливо огляделся и остановился взглядом на стоявших рядом гвардейцах.

— Вы здесь кого-нибудь видите?

— Пусто, капитан, он ушел, верно, через забор или калитку… — Нестройный, но дружный гул голосов королевской гвардии наслаивался и перебивал друг друга, не оставляя сомнений в выборе.

Капитан опять набрал воздух, но уже не для тяжелого вздоха:

— Тогда какого борова вы еще здесь? Обыскать все, перекрыть все проходы, перекрыть все дороги… западную — через десять минут. Вперед! Дармоеды…

Проход мгновенно очистился — с улицы еще доносились отдельные отрывистые команды и возгласы.

— Сам капитан королевской гвардии Ош Гуяр. Капитан, который повыше армейских полковников… Известный человек. Спасибо, капитан. — Сват положил руку на плечо Сергею. — Пойдем, Ант, нам пора… Ант? Ант!

Сергей молча открыл калитку и зашел в вольер — черный конь всхрапнул и помотал головой, покосившись одним глазом, потом неожиданно сделал шаг и, шумно выдохнув воздух, прислонился мордой к руке…

— Мрак… Узнал.

Сват вздохнул и покорно оперся спиной об ограждение. Помолчали.

— Вы видели его глаза, капитан?

Гуяр только хмуро покачал головой:

— Видел. Ты хочешь сказать, что это я должен говорить спасибо?

Сват только опять вздохнул. Потом повернул голову к своим:

— Ребята, контролируйте выход.

Четверо наемников бесшумно растворились за дверью — Камбит хлопнул по плечу конюха.

Капитан посмотрел им вслед:

— Вы даже не обнажили мечи.

Сергей молча провел мимо коня — копыта гулко цокали по мощеной дорожке конюшни. Сват двинулся следом, но сразу обернулся:

— Еще никогда наемники и гвардия не обнажали мечи друг против друга. Я не хочу менять традицию.

Ош Гуяр усмехнулся:

— Да будет так. Поторопитесь…

На взгорке пятеро всадников остановились. Внизу, в лучах восходящего солнца, раскинулся город. Среди осенней пожелтевшей зелени поднимались черепичные крыши домов, кое-где двух и более этажей, почти на горизонте, ближе к центру, возвышались стены городской крепости.

Сергей удивленно огляделся:

— Это же Шаридан… кажется.

— Ого, вроде проснулся? — Уставший Шорник всегда был немного не в духе. — Доброе утро.

— Угомонись. — Остальные трое недовольно покосились на товарища. Тот виновато отвернулся. — Ант? Ты как, в порядке?

— Почему мы здесь? — Сергей устало провел рукой по лицу. Они гнали беспрерывно остаток дня и всю ночь, чтобы уйти от возможной погони.

— Все остальное перекрыто, извини, старик. — Гай отвел глаза в сторону. — Боюсь, у тебя только один путь…

— На границе наверняка ждут, — добавил Камбит. — Через вестовых голубей. Гуяр это понял, поэтому и дал западную дорогу.

— А где Сват?

— Поехал отчитываться к Шамуру, — глухо вставил молчаливый Люер. — За всех. Не забыл? Нас всех вызывал Шамур… Зачем это теперь? Ант? Ант…

Но Сергей уже опять ушел в себя. Вороной понуро опустил голову, как будто разделяя настроение хозяина.

— Будут прокляты все юбки на свете. — Гай помрачнел. — Вперед!

Пятерка уставших лошадей понеслась вниз по склону, забирая влево, чтобы обогнуть город с юга.

«…Так и должно быть — всему определено свое. Вольному — воля… Ты слишком высоко взлетел, слишком высоко, и в своих мечтах тоже. Но ты сам — не высотная птица и высоко летать не можешь. Случилось просто то, что все равно должно было случиться, рано или поздно. И лучше уж рано, потому что потом могло быть еще больнее — чем выше, тем хуже падать…»

Эния расхохоталась, призрачная — в свете колышущегося костра. «До чего же ты простодушный, Сергей, аж жуть просто… Ты мне нравишься, честно, но мне очень и очень жаль тебя — разве можно быть таким, как ты, таким простым и доверчивым? Ты что, не знал, что так все равно будет?»

Глаза отсвечивали в темноте насыщенной синевой. «Это дворец, Сережа, королевский дворец — ты хоть в книжках читал когда-нибудь про такое? Это определяется самой жизнью, той жизнью — которая с самых пеленок, с младенчества, с молока матери и няни. Это называется большая политика, ты ведь не раз слышал такие слова. Ты же телевизор частенько смотришь, вроде неглупый парень совсем, знаешь — иногда, правда только, что нельзя верить всему — что там рассказывают и загибают большие дяди… Смешной ты, ей-богу, смешной совсем».

«Глупости. Разве я такой доверчивый? Да меня чаще обвиняли в скептицизме…»

— Серый, может, чаю?

Сергей встряхнул головой — Гай протягивал ему дымящуюся кружку. Из-за деревьев появился Камбит и высыпал у костра большую охапку дров. Шорник их старательно ломал об колено, откладывая те, которые побольше, молчаливому Люеру. Невдалеке в просвете сверкал широкий боевой топор — толстые коряги вздрагивали, заставляя деревья вокруг звенеть от разлетающихся щепок.

— Спасибо. — Сергей взял кружку. — В какой стороне отсюда Рох?

— Туда. — Гай махнул рукой. — Тысячи две шагов… Подожди, сейчас будет Сват.

— А Наодок?

— Нельзя, Ант, и в Ишемир тоже. Туда придут в первую очередь. Только подставим твоих…

Сергей вздохнул и положил подбородок на руки, уставившись неподвижно в огонь.

«Дело совсем не в том, что у нас разные положения. — Эния опять смеялась. — Смешной ты, Сережа. Положение можно изменить, и оно изменяется. И не в знатностях и деньгах — это тоже меняется. Дело в головах. В твоей голове. Просто, Сережа, ты — птица не того полета, ты не можешь жить в высоте. Там, где видно далеко вокруг, и людей, и людские дела, и города, и даже будущее. Чем выше, тем необъятнее простор и тем сильнее понимается, что с земными мерками к облакам и к будущему не подойти. Это политика, это очень сложно, это судьбы многих людей, и поэтому там — другие взгляды и принципы, и другие критерии отбора, и другие мысли. Это — широта и стратегия, там выживают только генералы — в душе генералы, Сергей. Ты уже слышал такое — которые сумеют пожертвовать сотнями, но для того чтобы выжили тысячи».

«Чушь, все это чушь. Все — красивые слова. Я не хочу общаться с тем — который со спокойной душой может пожертвовать сотнями. И я не политик. Я сто раз говорил, что я — не птица высокого полета. Я вообще не люблю высоту. И жертвовать — другими».

«Но тогда зачем ты допускал эту мысль? Зачем принимал ее? Как будто то, что выросло здесь, с детства впитывая высоту и широту, может соответствовать твоим представлениям и быть твоим?»

Может, это и правда? Может, и правда. Только все равно ничего не меняет. Потому что боль остается, и сумрак, и тяжесть в душе…

— Пойду пройдусь немного… — Сергей вздохнул и поднялся, отряхивая руки — непонятно от чего, и неторопливо двинулся за деревья.

Все проводили его тревожными взглядами.

«Правильно ты сказал, Сережа, абсолютно правильно, каждому — свое. — Она опять улыбалась, даже как-то сочувствующе. — Хоть и написано это на воротах Бухенвальда. У каждого — своя голова, способная что-то вместить, и суметь, и показать — вот это и есть то, свое. Ты, Сережечка, может, и хороший семьянин… Но ты не воин, хоть и машешь мечом, как рубака. Потому что воин, дорогой, это прежде всего — победитель. Он не останавливается перед проблемами и трудностями, его не сломят всякие короли и страхи, страхи за будущее… Воин — сам кузнец своего счастья».

Опять все слова, возвышенные слова. Воин, победитель, кузнец… Сколько об этом снято фильмов, где зрители визжат от восторга, а потом лупят стариков в подворотнях и гордо грубят родителям и учителям. Кузнецы, елки-палки. Сколько написано книг и песен… Только вот счастье у каждого — разное. И то, что замечательным кажется тебе, совсем не подходит соседу. И то, что ты лезешь и добиваешься для себя, может всю жизнь испоганить другому. Это смахивает не на кузню, это больше похоже на эгоизм. Конечно, ломаться не надо, но и лезть напролом — не победа.