Трофим после этого много чего вырезал, целая полка, да сыть вот пожаловала, пришлось все сжечь, такая вот культура.

— Понятно, что нету у вас никакой культуры, — сказала Алиса пренебрежительно. — Вы же там тритонами одними питаетесь, какая культура от тритонов?

Я немного разозлился на нее за это, она мне своим задавачеством уже надоедать начала, но сделать все равно ничего нельзя пока было, и я промолчал, продолжил разглядывать эту настенную живопись.

Хорошо нарисовано, что и говорить. Все узнаваемые. На жнеце каждую секиру можно разглядеть, каждую зазубринку на лезвии. На мрецах червяки, желтые, жирные, и кажется, что даже и шевелятся. Остальная погань тоже, натурально так, похоже выглядела.

Бодун. Гласила подпись. Кого-кого, а бодуна я узнал прекрасно. Слово отличное, здешние умели придумывать названия, лучше, чем бодяга. Тогда меня чуть совсем не забодал, еле жив остался. Запомнил, ребра до сих пор иногда побаливают, особенно ночью.

Или Кастро вот. На лобстера вообще-то похож, у нас в Синем Ручье такие примерно. Точно лобстер, а написано «кастро».

— Почему кастро? — поинтересовался я. — Это же лобстер!

— Это ты лобстер, — тут же ответила мне Алиса. — У вас в Рыбинске все лобстеры, бошки у вас там у всех чугунные. А это Кастро. Они небольшие такие, меньше ладошки. Редко встречаются. К мужчинам ночью подкрадывается, впрыскивает обезболивающее, а потом… Чик-чик — и все.

Алиса злорадно ухмыльнулась.

— Что все?

— Все, невеста тебе больше не понадобится.

Мерзость какая, не пожалел слюны.

— Плюй не плюй, никуда не денешься, — зевнула Алиса. — Можно кольчугу специальную использовать. Или железные гульфики, у нас многие с такими.

Железные гульфики…

Следующий персонаж по виду был гораздо хуже, чем кастро. Чем-то похож на человека, но только укатанного в шар, затошнило меня от этого глазастого шара.

— Такое разве бывает? — спросил я.

Алиса пожала плечами.

— Тут все может быть. А может, и не быть, может, придумано. Я этого тоже не видела, а остальные вроде есть, во всяком случае, встречались. Не мне, так другим. Гадости тут много разной, это да…

Алиса поморщилась.

— Но полезные вещи тоже встречаются. Железные слезы, например.

Сунула руку в свой комбинезон, достала патрон для мазера.

— В Нижнем Метро. На одной стороне туннеля правые слезы, на другой левые. Вместе они не могут находиться — в разные стороны разлетаются. Из правых делают гильзу для мазера, из левых — они тверже, пулю. Специальным прессом объединяют. А когда стреляешь, пуля в одну сторону, гильза в другую. Все прошибить могут, ну, ты видел. Из них, кстати, вечный двигатель можно сделать.

— Чего? — не понял я.

— Вечный двигатель. Тут просто все, надо взять колесо, на него левые слезы крепишь, а на основание правые. Они и отталкиваются. А колесо крутится, электричество вырабатывает, освещает все… Ты хоть знаешь, что такое электричество, Калич?

— Молния это, — ответил я. — Знаю.

— Мо-олния… — передразнила Алиса. — Вы в своем Рыбинске, наверное, до сих пор при лучине сидите.

Я не ответил, разглядывал следующую картину.

Существо, похожее на крота. Здоровенный такой крот, с острыми когтистыми лапами… В каске. И рыло — вроде как бы тоже человеческое, но вытянутое, проросшее толстыми белесыми волосками, нос расчетверенный в пучок розовых отростков. И очки. Примерно такие же, как на противогазе, — черные, плотные, с выпуклыми стеклами. И жилет. Желтый такой жилет, напяленный на черное твердое тело. Мречь поганая. Написано: «Маркшейдер».

— А это кто еще? — спросил я. — Что за маркшейдер? Кто такой?

— Маркшейдер — это… — махнула рукой Алиса. — Считается, что он шахтерами руководит, типа, главный у них. Хотя его никто не видел, он там.

Алиса топнула землю.

Я не сомневался, что там. Этот маркшейдер здорово смахивал на сатану, только без копыт и рогов, впрочем, Гомер всегда говорил, что поганый легко принимает любые обличья.

Двинулись дальше.

Еще там была картина, которая меня даже напугала. Сначала я думал, что картина совершенно обычная, просто красная стена, мало ли красных стен? Но, приглядевшись, я понял, что не все так просто. Потому что из стены торчали пальцы. Самые обычные человеческие пальцы. И ботинок тоже торчит. Но только снизу. А красное — это не краска вовсе, а кровь, она как раз выжимается из того, кто погряз в стене.

— Это затяг, — объяснила Алиса. — У нас не встречается, на Западе, говорят, есть.

— И что он делает? — спросил я осторожно.

— Затягивает, — пояснила Алиса. — Идешь мимо, а оно раз!

— Стена?

— Не стена — затяг. Короче, со стеной что-то происходит, и она как бы больше не стеной делается.

— А чем? — тупо спросил я.

— Не знаю. То ли стена, то ли черт-те что. Никто вырваться не может, так в стену и всасывает. А потом из стены кровь течет.

Алиса кивнула на стену.

— Мерзость редкая, хуже трупера. У вас в Рыбинске нет такого?

— Нет…

— Понятно. Живете там себе спокойно, а все жалуетесь…

— Я не жалуюсь, — перебил я. — И никогда не жаловался.

Я на самом деле не жалуюсь. Чего мне жаловаться, живому жаловаться нечего.

Да, полезная стена, конечно. Всех можно узнать. Жаль только, что не написано, как бороться с ними. Ну, жнеца можно из мазеpa, это понятно. А вот как с затягом быть? И вообще, это существо или место?

Захотелось домой. К себе. Только нет вот дома больше, заново надо все налаживать. Ничего. Вернусь, возьмемся за дело. Теперь я много чего знаю, много полезного.

— Слушай, Алис, а это кто вообще нарисовал? — я указал на стену. — Недавно ведь, краски еще выцвести не успели.

— Айваз-Бомбила. Он вообще много чего тут разрисовал, рисовальщик известный.

Я решил, что этот Айваз скорее всего какой-нибудь сатанист или монстролог — нарисовано было с тщанием и даже с любовью, будто все эти чудища художнику близкой родней приходились, вместе за грибами ходили. Одни чудища, а людей вообще никаких, такая адская длинная картина. Не, по-моему, надо по-другому рисовать. Пусть монстры будут, ладно. Но нужно, чтобы там и люди присутствовали, чтобы они с этими монстрами всячески расправлялись, очищая сердце мира от всякой наползшей на него пакости.

— Айваз хотел даже Вышку покрасить — чтобы полосатой была, разноцветной такой, веселой, но тамошние лешие не позволили. Сейчас он опять за Третье Кольцо отправился, — сказала Алиса. — Вдохновения искать. Тут ему уже не страшно, он хочет увидеть самого…

Алиса замолчала.

— Кого он хочет увидеть?

Воображение принялось подсказывать мне чудищ совершенно ужасающих, с многими головами, с паучьими глазками, с щупальцами, гноящиеся желтые глаза там тоже были, вонь тухлого мяса, прах. А может, даже сам…

— Короче, на Запад двинул, на Западе там жестко, не то, что тут…

— В Центре? — спросил я.

— В каком еще Центре?

— Ты говорила про Центр. Цао. Что там?

Алиса не ответила.

Я стал представлять, что может находиться в середке зла, в самом его сердце.

А потом я увидел Алису.

Самую натуральную, какая рядом со мной стояла. Тот же костюм, те же волосы, лицо. Красивая, только оскал какой-то неприятный, зубы острые. А в руке голова.

Человеческая.

— Это что? — спросил я.

— Я, — ответила Алиса. — Похожа ведь, правда?

Она встала рядом с забором и сделала такое же свирепое лицо, прорычала что-то.

— Ну да, похоже… — кивнул я. — А почему… Почему ты здесь?

— Почему-почему — потому. Из-за Айвазика. Видишь ли, Айвазик хотел, чтобы я с ним жила. Он сам на Мосту теперь живет, там у него виды. Два года приставал — давай со мной на Мосту жить, давай со мной на Мосту жить, так надоел, что я ему нос переломала. Он рассердился, ну и это…

Алиса кивнула на свое изображение.

— И нарисовал. Сволочь…

Алиса пнула стену.

— Сволочь. Ничего, я ему еще припомню…

Забор продолжался далеко, и наверняка там рисовалось много еще чего интересного, но, к счастью, плиты не выдержали изображенной на них мерзости и обрушились. Мы свернули за них и оказались на улице…