Пробурили они главный тоннель, но работы много все равно осталось — в порядке все это поддерживать, ремонтировать, воды усмирять, поэтому под землей оказалось много людей, все с высокой подготовкой, умеют работать, с хорошим образованием. Постепенно они перестали на поверхность вообще подниматься — зачем, если внизу все для жизни оборудовано? А потом произошла катастрофа.

Но и после нее сначала все шло более-менее нормально, подземный мир существовал отдельно от верхнего и мало с ним пересекался, удалось перекрыть тоннели от наводнений и укрепить своды, удалось уберечь фермы и пробурить вентиляционные шахты…

Но постепенно ситуация начала меняться. Стали пропадать люди. Стали находить мертвых. Люди изменялись, пришла подземная чума, от которой срастались пальцы на руках и ладони превращались в грабли, таких отселяли в дальние штреки, потому что чума была заразна.

Ну, а дальше, как у всех. Все меньше и меньше людей, все больше и больше чудовищ.

Скелет рассказывал про себя, и про подземную жизнь, и про некоторые странные непонятные вещи. Сам Скелет родился в семье чумовых, в дальнем штреке на самом юге, его родители не умели разговаривать, потому что ни у матери, ни у отца не было языка, и они только мычали. Они даже на руках его не могли нормально держать, потому что рук у них как таковых не было. Дети у чумовых не выживали, поэтому родители уложили Скелета в люльку, сплетенную из алюминиевой проволоки, и отнесли к кордону, так что своих родителей он не видел никогда. Они оставили ему немного — пацифик, сплетенный из медной проволоки, он до сих пор его носит. Скелета приняли шахтеры, вырастили и научили всем подземным премудростям, первый раз поверхность он увидел только в одиннадцать лет.

«Повезло», — подумал я.

Мы сидели в очередной полукруглой железной комнате, довольно просторной и чистой. В комнате располагалось множество приспособлений для счастливой шахтерской жизни — механические молотки, сверла на гусеницах, железные подземные кроты-ползучки, буровые машины, и все в блестящем порядке. Мастерская, наверное.

Посредине комнаты стоял стол, за ним мы и сидели. А с потолка банки еще свисали с водой, прозрачной до голубизны. И в этой воде медленно покачивались короткие белые змеи. С плоскими мордами, с рубиновыми жабрами, раскинутыми веером, с вуалевыми хвостами. А еще у них имелись ручки, это больше всего меня удивило. Маленькие ручки, сжатые в кулачки. Червяки.

Банок было много, они медленно поворачивались, и червяки поворачивались вместе с ними, пошевеливая хвостами и лапками, светились туманным белым молоком.

Я слишком долго на них смотрел, и Егор спросил робко:

— А это кто? Что за червяки?

— Это протеи, — объяснил Скелет. — Наши домашние животные. Они обитают в глубинных озерах, в подземных водопадах, в серебряных родниках. Только в самой чистой воде.

— А какая от них польза? — спросила Алиса.

— Никакой. Они странные. Красивые. И светятся в темноте.

Мне эти протеи понравились. Своей бесполезностью, это раз. И тем, что в темноте светятся.

— Это личинки, — Скелет постучал пальцем по банке. — Недоразвитые особи, и никто их взрослыми не видел.

— Они умирают, — сказал вдруг Лисичка.

— Да, действительно… Они умирают все чаще.

Скелет грустно улыбнулся, лицо быстро переползло справа налево, затем обратно.

— И что здесь удивительного? — спросила Алиса. — Все умирают. Вон у нас Прыщельга…

— Протеи бессмертны, — мягко перебил ее Скелет. — Они только рождаются, но никогда не умирают. Не умирали то есть. Живут, питаясь свежей водой, тишиной и светом. Считается, что это дети драконов. То есть при определенных условиях они вырастают в драконов… Красивая легенда. А теперь они умирают.

— Почему? — сочувственно спросил Егор.

— Никто не знает, — ответил Скелет. — Видимых причин нет. А невидимые…

Он замолчал, поглядел на меня, совершенно неожиданно сказал:

— Ты, кстати, седьмой.

— Какой это седьмой? — спросила Алиса, быстро отреагировала.

— Седьмой, — кивнул Скелет. — Мне отец рассказывал о четверых, а двое при мне еще были.

Скелет показал два заскорузлых пальца.

— Все туда пробирались, — Скелет указал пальцем в стену.

Скелет замолчал. И думал. Несколько минут, а мы его не перебивали, боялись спугнуть мысль. Лисичка полировал пирамидку пальцами, тер их о волосы, собирал сало, после чего втирал в металл, пирамидка матово поблескивала.

— Все одиночки? — негромко спросила Алиса.

— Нет, вроде бы и группа была, — ответил Скелет. — Кажется, пять человек. Только это недостоверно, давно очень… Пришли с оружием, со снаряжением всяким, с роботами, со взрывчаткой, проводников просили. Мы их до Кривого Штрека проводили, а там они уже сами, оттуда до Серебряной Собаки меньше километра, рукой подать. Но они не вернулись.

— Почему?

Скелет пожал плечами.

— Кто его знает. Оттуда никто не возвращается. Наши тоже пытались, и всегда…

Скелет сложил из пальцев крест.

— Никто. Потом тоже приходили. И все рассказывали ту же историю, что и вы, — улыбнулся Скелет. — Про Эксперимент, про Установку. Про гелевую бомбу.

Я поглядел на Егора.

— А я-то что? — тот пожал плечами. — Я… Да ты же сам видел пленку!

— Видел, — согласился я.

— Пленку, значит… — покивал головой Скелет. — Пленку…

А Лисичка рот открыл, язык выставил, а в языке круглая булавка в виде черепа.

— Пленку, — подтвердил я. — Кассету. Там показано, как все происходило. Конец Света.

Скелет почесал подбородок.

— Лисичка, сбегай-ка… — велел он. — Сам знаешь. Там, у меня.

Лисичка спрыгнул с табуретки, исчез.

Мы молчали. Сидели, стараясь не смотреть друг на друга. Егор возил пальцем по столу, иногда палец скрипел, мы вздрагивали. Над головами медленно ворочал лопастями вентилятор, теплый воздух пошевеливался, обдувал лицо.

Лисичка вернулся минут через пять с подозрительно знакомым мне пластиковым пакетом, стянутым по горлу зеленой веревкой. Под мышкой он держал продолговатый предмет, который я тоже раньше встречал. Видеоплеер.

— Четырнадцать копий. — Скелет развязал мешок, высыпал на стол кассеты. — Мы собираем кассеты, книги… Ну, вы видели, там, в библиотеке. Просматриваем все, что находим. Инцидент Белова, не так ли?

Он поместил кассету в плеер, запустил воспроизведение, повернул монитор к нам.

Белов. Проверяет камеру. Ну, и так далее. Еще раз смотреть это не хотелось.

— Распространенная запись. — Скелет отключил плеер. — Часто встречалась. И сейчас иногда встречается. Кто-то ее размножил и разместил по всему городу.

— Зачем? — спросил Егор.

— Чтобы все знали, как можно это остановить.

— Зачем? — спросила уже Алиса.

Скелет закашлялся, достал из внутреннего кармана куртки жестяную плоскую банку, подышал на пальцы, открыл. Табак, я сразу опознал. Но не рубленый, а в листьях, широкие, желтые и длинные. Скелет вытащил несколько листов табака, понюхал их с видимым удовольствием и ловко свернул длинную безбумажную папиросу.

— Кто-нибудь закурит? — поинтересовался гостеприимный Скелет.

Мы отказались, Скелет отгрыз кончик папиросы, достал зажигалку, построенную из винтовочной гильзы, чиркнул. Несколько раз с треском втянул воздух и выпустил в вентилятор синюю струю.

— Тут все просто, — Скелет с удовольствием сощурился. — Кому-то раньше очень было нужно, чтобы про Серебряную Собаку узнало как можно больше народа.

— Что ж тут удивительного? — Алиса помахала ладонью перед лицом. — Одна кассета, спрятанная в снеговике, могла и затеряться. А сотня, разбросанная по всему городу… Рано или поздно кто-нибудь да наткнулся. И вдохновился бы. А то что это — мир надо спасать, а дураков нет.

Наверное, так оно и есть. Скелет выпустил дым, у меня зачесались глаза и заодно голова.

— За сто лет семь дураков нашлись, один дурак на тринадцать лет.

— Почему дураки? — спросил Егор.

— Они вернулись? — Алиса повернулась к Скелету.