Ресницы смерзлись, я с усилием раскрыл глаза. Снег. Лип к лицу и не таял, налипал тонкой коркой, я не видел ничего дальше метра. Руки начали коченеть, я решил перевернуться, и это стало ошибкой. Сесть не получилось, я увяз, попробовал еще, бесполезно.
Вокруг меня намело изрядный холмик, и я вдруг с какой-то веселостью подумал, что могу умереть. Вот так, глупо. Пять шагов, увяз в снегу, закоченел до смерти. Смешно, я посмеялся. После чего принялся бешено вертеться, стараясь подняться на ноги. Привело это лишь к тому, что я еще глубже просел и влип.
Снег напомнил топь. В нее тоже проваливаешься — сначала неглубоко, и кажется, что ерунда, несерьезно. Но пара неосторожных движений — и все, увяз. И стоит проявить активность, как засасывает окончательно, пять минут — и ты уже по уши, еще минута, и жрешь лягушачью шкуру.
Только здесь еще холодно.
Я лежал на спине, и меня заметало снегом.
Можно было попробовать покричать. Алиса и Егор вряд ли услышат, но хоть согреюсь.
Я крикнул. Получилось позорно, такое длинное безнадежное мычание, ветер подхватил его и растрепал, бесполезно орать. Еще минут десять. Китайский комбинезон, китайская броня, некоторое время они задержат тепло. Ненадолго.
Надо подняться.
Я перевернулся на живот. С усилиями, растянул что-то в шее. Оперся на ладони, подтянул колени…
Опять провалился.
И еще.
Барахтался минут, наверное, десять, может, меньше, время в холоде тоже подмерзает. Падал, поднимался, не хотелось совсем уж так бестолково.
Конечно же, я поднялся. Будильник моей жизни не исчерпал еще своего завода, так сказал бы Егор. Сделал несколько шагов на месте, утрамбовывая снег. Теперь к дому…
Я рассмеялся уже почти в голос. Направление. Я потерял направление. Шаг в сторону, упал, повернулся, все. Метров десять до стены дома, только куда? Теперь осторожно. Я не успел отойти далеко, я сумею вернуться, главное, определиться… Вот для этого и нужна веревка. Для направления. По следам не вернуться, их мгновенно заносит. Зрение бесполезно. Звук… Я не слышу собственного хрипа.
Пять минут осталось, я начинал чувствовать дрожь в кишках, надо выбираться скорее, я придумал, как это сделать за две с половиной. С помощью ремня. Он у меня длинный, двойной, четыре метра вокруг пояса. Если привязать к нему патронташ и ремешок от кобуры, вместе будет метров семь, вполне хватит.
Я снял шлем, привязал к нему лямку, вдавил каску в сугроб, все, вперед. Получившийся фал натянулся, и я пошагал по окружности, вглядываясь во мглу.
Через минуту наткнулся на стену. Еще через полминуты ввалился в окно. Шлем выдернул ремнем. Выбрался. Отряхнулся от снега, поспешил к Алисе с Егором. Зубы клацали, искусал все щеки.
Егор сидел возле стены, кипятил воду, я подошел к нему, выпил полкотелка. Полегчало. В другие полкотелка сунул пальцы, восстановить кровообращение чрезвычайно важно.
— Вот оно — спасение! — ехидно сказала Алиса. — Великий и могучий Дэв уединился в глубины, усердно помолился, и Зевс даровал ему говноступы!
Я поглядел на ноги. Снегоступы снять забыл. Так, смешно, на самом деле смешно.
— Воспоем же богам славу, вознесем им жертву. Егор, ты как насчет жертвы, а?
— Смотря чего в жертву…
— Это точно. Обычно в жертву приносят самого невинного.
— Что это ты имеешь в виду? — насторожился Егор.
— Не переживай, ты не годишься, — брезгливо сказала Алиса. — Прыщельгу в жертву не один уважающий себя бог не примет, прыщавых в жертвы не берут.
— Я не прыщавый, — буркнул Егор. — Это у меня шрамы.
— Шрамы от прыщей, — уточнила Алиса. — Так что ты в жертвы совсем не годишься. Рыбинск тоже отпадает, от него рыбой смердит, потому что он в детстве головастиками питался, весь насквозь пропах. Какому нормальному богу такие воняры нужны? Я… Я не подхожу.
— Почему это?
— Женщин в жертвы брать не положено, их не хватает. Вот и получается… А Чапу тоже нельзя, она крыса крысиная, недостойна. Ты мне книжек принес, Прыщельга?
— Да. Три раза ходил, вон в углу.
— Вон в углу — это твой дедушка трупоед, а мне подай сюда альбомы.
Егор проследовал в угол, достал тяжеленную стопку альбомов, с трудом подтащил ее к Алисе, опустил на пол.
Алиса взяла альбом, принялась листать. Задумчиво, слюнявя палец. Егор смотрел из-за плеча, тоже искусством интересовался, Алиса ткнула его локтем.
— Хватит нависать, Прыщага. Идите испытывайте говноступы, — с глаз моих, а то сейчас соплями измажуся…
Смотреть, как Алиса измазывается соплями, не хотелось, я удалился, Егор за мной.
— На улицу пойдем? — спросил Егор. — Мне кажется, надо вот эти штуки на самом деле испытать, вдруг пойдем, а они развалятся…
Мне не хотелось выходить на улицу и уж тем более не хотелось обучать Егора премудростям управления со снегоступами, да и Егору не хотелось, какому человеку хочется по морозу?
— Хорошо, — сказал я. — Снегоступы — это просто. Возьми их и ходи туда-сюда, главное, ноги повыше задирай.
— А ты?
— А я пойду… Погуляю.
— Погуляешь… Вот и правильно, а я тут недалеко поупражняюсь. Хорошо?
— Лучше не бывает.
Егор с усилиями обулся в зимнюю обувь и стал шлепать туда-сюда, стараясь держаться подальше от лестницы. Я поднялся на этаж, сунулся в первую же квартиру, сел на табуретку. И сидел. Не знаю сколько, часа три. Стена напротив была изрисована черными человечками, состоящими из палочек и кружочков, человечки ничем не занимались, стояли и смотрели на меня точками глазок, сразу сотни глазок. Как-то они меня сглазили, стал я на них смотреть, смотреть еле очнулся…
Спустился к своим. Егор уже не упражнялся в снегохождении.
Егор готовился к ночлегу, рубил журнальный столик. Он ловко разделывал мебель, с привычкой, в слоне привык, наверное. Журнальный столик оказался хороший, не клееный, из настоящих досок. Егор щепал столешницу на длинные лучины, обеспечивал нас светом на вечер.
Я занялся дровами для отопления, пустил на них высокий шкаф. Он тоже оказался неплох, тоже из дерева, с этим нам повезло, в доме оказалось неожиданно много подобной мебели, не знаю, чем уж это объяснить. Обычно нам попадается дрянная, спрессованная из опилок, с обилием клея и лака, топить такой опасно, потому что горит она неровно, пускает черный дым и невидимый угар, а когда разгорится как следует, начинает стрелять ядовитыми брызгами.
Наколол дров, сложил их возле стены. На завтра. Под батареей устроил очаг — несколько кирпичей вокруг, чтобы тепло дольше удерживалось. Заварил медленный костер. Огонь получился ровный и постепенный, как полагалось, тепло растекалось по стенам, через пару часов разогреется батарея и станет совсем хорошо…
Алиса лежала в коврах, плела. Она построила лампу из старой жестяной банки, шнурков от кед, масла и осколка зеркала. Тускло, но глаза у Алисы большие, света в них много попадает. Альбомы вокруг разбросаны и, что меня порадовало, полусплетеная веревка. Устав от просмотра старинной живописи, Алиса, видимо, взялась за веревку. Егор приволок штор, ободрал искусственную шкуру с кресел, нарезал на полоски, и теперь Алиса собирала из них веревку… Много у нее получилось уже, метры. Не совсем Алиса бесполезный человек, косички заплетать способна. Наверное, опыт есть, впрочем, все девчонки хорошие плетуньи, даже те, которые этому никогда не учились.
Плела, пальцы так и мелькали. А еще беседовала с Егором. Он ей рассказывал про наши приключения. Про то, куда мы шли, зачем шли и что из этого получилось, она, само собой, хмылилась, говорила «о!», «ого!», «да что ты говоришь», Егор же оставался серьезен.
— И тогда он понял, что все можно исправить, — Егор кивнул на меня.
— Да что ты? — переспросила Алиса с язвительным интересом. — Прямо так вот и понял? Не сходя с места! Это, конечно, да. А вообще, ты прав, Егор, наш Дэв — в высшей степени человек необычный… Просто… Погоди, сейчас придумаю, как его назвать…
Алиса смеялась и обзывалась. В основном на меня. В основном смешно. Поэтому, когда они начинали беседы, я отправлялся бродить по дому. Поднимался на пару этажей вверх и слушал ветер, опускался вниз и слушал хруст снега, а если совсем ниже, то тишину. Вот и сейчас отправился на чердак, но быстро вспомнил, что придется проходить мимо мертвой Маши, передумал, спустился вниз, в книжный, там мирные скелеты, скелетов я уважаю.