Революционеры не смогли даже восстановить производство и ликвидировать безработицу, достигшую восьмидесяти процентов. Город жил бедно. Триста тысяч парижан без денег и работы ежедневно ожидали тридцати су, а руководство коммуны в это время выпрашивало кредиты у Ротшильдов. Картина складывалась парадоксальная: коммунары хотели сделать революцию, прибегая к помощи ростовщиков. Некоторые исследователи выдвигали сомнения: а была ли вообще попытка пролетарской революции?

Снабжение солдат продовольствием и боеприпасами практически отсутствовало. Самым вопиющим оказался конфуз с оружием: нацгвардейцы были вооружены старыми ружьями, в то время как на складах пылились 300 тысяч современных ружей «шаспо», 200 тысяч магазинных винтовок и 14 тысяч карабинов Энфилда.

В отрядах нацгвардии постоянно проходили митинги и переизбирались командиры. Иногда войска коммуны по непонятным причинам вдруг покидали оборонительные укрепления, тут же занимаемые версальцами.

Революционная полиция бросалась из крайности в крайность. То она распускала всех заключенных из тюрем, то вдруг задерживала несколько сотен заложников. Из этих схваченных почти наобум несчастных в последние дни коммуны расстреляли 63 человека, в том числе парижского архиепископа.

Финансовыми делами коммуны тоже руководили неумехи. В подвалах Французского банка лежало три миллиарда франков наличными и ценными бумагами, но коммуна даже не знала об этой грандиозной сумме. Ее комиссар Белэ, инженер по образованию, выпросил в банке кредитов на общую сумму в 16 миллионов франков, в то время как версальское правительство легко получило тайный займ в 267 миллионов.

Революционное правительство Парижа умудрилось за такой короткий срок подорвать доверие к себе даже в рабочей среде. Решения коммуны по социальным вопросам были отрывочными и нелогичными. Был запрещен ночной труд, но почему-то только в пекарнях. И так далее и тому подобное…

Коммунары рубились по теоретическим вопросам и занимались разрушением исторических памятников, а в это время Тьер укреплял свою армию.

Маркс, Энгельс, а позднее и Ленин публично превозносили Парижскую коммуну как пример первого пролетарского государства, а причиной ее падения считали исключительно жестокость озверевшей буржуазии. В частных письмах классики марксизма-ленинизма были более откровенны. Энгельс, например, соглашался со словами Гарибальди: «Парижская коммуна пала, потому что в Париже не было никакой авторитетной власти, а лишь одна анархия».

Читая эти письма, бог весть как попавшие к императору, Дзержинский краснел до корней волос и особенно явственно понимал, что шанс построить что-то действительно новое и светлое будет всего один, поэтому нужно не семь, а семьдесят раз отмерить, прежде чем резать и перелицовывать…

И вот наконец-то, после детального знакомства по долгу службы с монастырским бытом и чиновничьей жизнью, он понял, каким должен быть слуга народа. По всем признакам и параметрам это обязательно монашествующая личность, но не из тех, кто прячется в кельи и пустыни от мира сего, а наоборот, активно вторгается в него, находясь круглосуточно на виду без физической возможности иметь вторую, тайную от общества жизнь. Этакий отшельник наоборот. Светский монах, даже если такое словосочетание является оксюмороном.

Дзержинский аккуратно вложил в папку еще один, последний листок, исписанный бисерным почерком, и с удовлетворением закрыл ее. Завтра доклад и обсуждение его проекта нового государственного аппарата. Надо хоть немного отдохнуть и еще раз перечитать весь материал. Будем считать, что это седьмая примерка – генеральная.

Принуждение к миру

– Прямо по курсу дымы на горизонте! – закричали сигнальщики и сразу же: – «Громобой» и «Россия» ускоряются! Ложатся на параллельный курс по правому борту!

– Русские начали забивать эфир!

– Сейчас все и решится, господа. Выполняйте свой долг перед императором. Флоту увеличить ход до пятнадцати узлов. Крейсерскому отряду быть готовым атаковать «Громовой» и «Россию».

– Русские корабли по носу опознаны! Разделены на два отряда. В первом отряде – головной «Виттельсбах», за ним два трехтрубных башенных крейсера, предположительно «Богатырь» и «Витязь», в сопровождении двух малых крейсеров. Во втором отряде – три трехтрубных крейсера и один четырехтрубный, в сопровождении дестройеров!

– Это тот самый бой, который мы искали. «Читосэ» произвести разведку сил Макарова. «Такасаго»…

– «Громовой» открыл огонь с дистанции восемьдесят! Отряд Макарова разворачивается «все вдруг», ложится на курс отхода! «Виттельсбах» замыкает колонну, дистанция до него сто двадцать! Падение залпа «Громовой» между вторым и третьим отрядами!

– Похоже, сегодня русские не столь точны, господин адмирал. Их снаряды ложатся достаточно далеко от «Канопу – сов» и от крейсеров.

– Вижу. Но они ведут огонь не по нам, господа. Почему-то они пытаются первым делом достать не броненосцы и даже не броненосные крейсера, а «Такасаго»!

– Не понимаю…

– Возможно, Макаров-сан собирается лишить нас глаз и ушей. «Такасаго» отойти за линию, «Ивате», «Якумо» и «Авроре» атаковать «Громовой» и «Россию». Прикажите им не приближаться к русским броненосцам…

– Попадание в «Такасаго»! Фугасным! Сбита грот-мачта, пожар!

– Запросите капитана Ёсимацу о повреждениях.

– Разбит радиотелеграфный аппарат, уничтожено кормовое восьмидюймовое орудие, ходовая часть и прочая артиллерия в порядке.

– Отлично!

Несмотря на это «отлично», что-то беспокоило адмирала. Русские вели бой не так, как вел бы его он сам. Уступая по числу тяжелых кораблей вдвое (три броненосца против шести и два броненосных крейсера против трех), он бы попытался соединить свои силы и, пользуясь превосходством в дальнобойности и меткости на дальних дистанциях, сначала сравнял счет, а потом…

Но Макаров, активно пользуясь той самой дальнобойностью, объединить свои силы не спешил. Напротив, «Варяг» и «Богини» ускорились.

– «Виттельсбах» начал обстрел «Читосэ»!

– Почему-то господин Макаров первым делом пытается выбить наши крейсера, – заметил командир «Микасы» Хаясаки. – И если «Читосэ» сам пошел на сближение, то «Така-саго» просто шел в ордере…

Адмирал Того задумался. Макаров показал себя грамотным, хотя и несколько авантюристичным противником, а значит, у этой странности должна быть своя причина.

– «Читосэ» поворачивает, ложится на курс возвращения! Русские крейсера его преследуют! Пытается передавать, но русские забивают искру!

Адмирал поднял бинокль. «Почему Макаров оставил при „Виттельсбахе“ еще двоих?» – пронеслось в его голове. Четверка русских больших бронепалубников пыталась перехватить отправленный на разведку крейсер, но разница в скорости была невелика, даже несмотря на турбины, позволяющие «Богиням» давать двадцать четыре узла. А вот «Газель» и «Новик»…

Море вокруг «Читосэ» кипело от разрывов шести- и четырехдюймовых снарядов, среди которых изредка вставали по два более высоких пенных столба от кормовых девятидюймовок «Виттельсбаха».

– «Новик» и «Газель» выходят в минную атаку! «Читосэ» пытается сигналить прожектором, но с такой дистанции сигнал невозможно разобрать за дымом!

«Газель» уже горела в двух местах – артиллеристы «Читосэ» достигли нескольких попаданий, – но скорость построенного немцами крейсера не снижалась. Оба корабля выпустили полный бортовой торпедный залп по небольшому бронепалубному крейсеру, вместо того чтобы приберечь торпеды для крупных кораблей.

– Они очень настойчивы, – словно бы сам себе сказал адмирал, – в попытках уничтожить наши быстроходные корабли. Этому должна быть причина. Лейтенант, – обратился он к почтительно стоящему рядом молодому офицеру, – мне говорили, что у вас великолепное зрение. Осмотрите русскую эскадру и сообщите мне любую странность, которую вы заметите.

Лейтенант с поклоном принял небрежно протянутый ему адмиральский бинокль.