Полковник Лавров взглянул в глаза императора и, забыв, что одет не в военный мундир, а во франтоватый купеческий костюм с котелком, вскинул руку к виску со словами «так точно!», развернулся через правое плечо и сделал несколько шагов строевым шагом. Но, опомнившись, оглянулся по сторонам и вольной походкой покинул место рандеву.
По-стариковски подволакивая ногу, в противоположную сторону удалился монарх. А бабочка-махаон, все это время неподвижно покоившаяся в листве, взмахнула бархатными крыльями и вознеслась в безоблачное синее небо. Поднявшись выше кроны столетнего дерева, выше золотых маковок кремлевских церквей, она улетала туда, куда отправляются души людей, полностью выполнивших свой долг и успокоенных тем, что на земле их дела не забыли и оценили по достоинству.
Накануне. Либава и окрестности
Болванка шестидюймового снаряда срезала как скальпелем молодую зелень и забросала комьями земли машущих лопатами служивых. Рослый унтер, протерев засыпанные песком глаза, сплюнул, стряхнул застрявшую в складках обмундирования грязь и погрозил богатырским кулачищем невидимым комендорам.
– Не отвлекаться, черти! – прикрикнул он на своих молодых испуганных подчиненных и, подавая пример, опять взялся за кайло пугающих размеров.
Умный – в артиллерии, щеголь – в кавалерии, пьяница – во флоте, а дурак – в пехоте. Поговорка была старой и не учитывала множества новых реалий, поэтому адаптировать ее для Императорских инженерно-дорожных войск не успели. Да и характеристика «трудолюбивые» плохо вписывалась в стихотворный размер. К тому же ее не без основания оспаривали Императорские инженерно-саперные войска, которые за «умных» конкурировали еще и с артиллеристами, причем тоже довольно аргументированно. А дорожники вдобавок были храбрыми: чинить, к примеру, рельсовый путь под огнем противника – занятие не для трусов.
Когда передовые линии англичан под Либавой дрогнули, приданный Второй дорожной бригаде штурмовой отряд отбросил британские пикеты за версту, но редкие пули и малочисленные снаряды все равно долетали до стройки, внезапно развернувшейся на месте разрушенной ветки. Работавшие над восстановлением путей солдаты и офицеры обращали на них внимание не больше, чем на слепней.
– Все, господин капитан, путь готов. Мы проверили, за рощей им эту бандуру видно не будет.
– Реперы целы? А то артиллеристы нам всю плешь проедят. – Лысый как коленка и усатый капитан вытер лоб подолом офицерской рабочей рубахи.
– А что им сделается? Господа британцы даже и не поняли, зачем рядом с порушенными путями нужны эти столбы. Пехота-с, да еще и, прости господи, морская. Или вообще, – поручик скривил лицо в гримасе, полной презрения, – гусары.
– Ну ладно… Давайте сигнал. Через полчаса наши снова атакуют, и островитянам станет совсем не до нас.
* * *
Два могучих паровоза тащили огромный многоосный транспортер медленно и осторожно. Полковник-артиллерист подавал сигналы машинисту, пока отметка на борту транспортера не заняла нужное положение относительно бетонного столбика с цифрой 7.
Паровозы выпустили облака пара, застучал нобель-генератор, опоры опустились и встали на отлитые рядом с полотном бетонные плиты. Длиннющая труба двенадцатидюймового ствола поползла вверх, задираясь почти под сорок пять градусов, а кран в то же время плавно опускал на исполинский лоток тысячефунтовый фугасный снаряд для следующего выстрела.
* * *
– Русские! Русские ведут обстрел! Броненосцы!
– Нет, господа, это не броненосцы. Это двенадцать дюймов, а не девять и четыре. И стрельба ведется одиночными. Они как-то умудрились притащить сюда береговую пушку.
Людское море цвета хаки волновалось – солдаты его величества пытались пробиться к сходням, чтобы наконец оказаться на борту кораблей, которые увезут их домой, подальше от снайперских выстрелов, пулеметных очередей, ночных ножей пластунов, почти бесшумных револьверных пуль, от шрапнели, гранат и фугасов.
Стоявшая у пирса «Звезда Темзы», казалось, сначала вжалась в волны, а потом подпрыгнула. Ошметки цвета крови и хаки взлетели вверх вместе с щепками палубного настила. Солдатское море колыхнулось, ограждения упали, и несколько десятков фигур рухнули в воду Раздался многоголосый вопль.
– Уильям, дайте очередь из «виккерса» над головами этих баранов. Морской пехоте применить штыки, если толпа прорвет ограждение.
– Но…
– Мы уходим сегодня. Грузим всех, кого успеем, в том числе на палубы броненосцев…
– А остальные, сэр? Те, кто сейчас сдерживает русских?
– Остальным не повезло.
Тогда же. Йокосука
– Русские превосходили нас во всем, сэр. В ходе: они, судя по всему, врали о том, что с их машинами что-то не в порядке или им не хватает угля. В бронировании: их оконечности явно были усилены, и наши фугасные снаряды не нанесли им никакого вреда. В огневой мощи: дальнобойность их орудий превосходила нашу на двадцать кабельтовых, они не испытывали затруднений, ведя огонь с больших дистанций, и снарядов у них было вдоволь. В средствах наблюдения, в связи наконец.
Они заняли позицию в шестидесяти кабельтовых от нас, а мы просто до них не добивали. Они расстреливали нас, как на учениях. У нас горело все. По «Бленхейму» били коммонами, пробивая ему палубу, и он перевернулся уже на восьмом или девятом залпе, сэр. К тому времени дым от пожаров заволакивал нас от бака до юта, мы просто не могли стрелять… Когда «Барфлер» начал рыскать на курсе и отстал, они пошли на сближение, расстреляли его с пятнадцати кабельтовых и пустили торпеды. Я сам видел след с головного. И торпеды дошли, сэр. С полутора миль. А потом они начали вколачивать снаряды прямо нам в борта, по двое на одного, чередуя залпы, и почти не использовали средний калибр.
– Вот как, лейтенант? Выпейте, успокойтесь. Ваш рассказ крайне важен для империи.
Зубы молодого офицера несколько раз звякнули о стекло.
– Благодарю, сэр. Мне кажется, средний калибр полностью бесполезен в современном бою, сэр. Мы несколько раз попали по ним из шестидюймовок, повредили трубу одному из «Пересветов», но было уже поздно. Мы оба уже не могли дать больше двенадцати узлов: эти их фугасы по-настоящему ужасают. Наши носовые и кормовые оконечности были размочалены еще в первой фазе боя. Мне кажется, «Виттельсбах» и тот «Пересвет», что шел последним, перешли на бронебойные еще с сорока кабельтовых, и они пробивали пояс «Ринауна», сэр…
– Семь дюймов Гарвея – это слишком мало, – вздохнул один из адмиралов. – И даже семь дюймов Круппа… Нам придется придумать, что теперь делать с «Дунканами», джентльмены.
– Мы надеялись на наши двенадцать дюймов никелевой стали. Выдержали четыре залпа, по одному с каждого броненосца… С двадцати пяти кабельтовых хоть один снаряд из залпа да попадал, а мы… Дальномеры были давно разбиты, еще на сближении, наводчики десятидюймовых башен просто не видели цели из-за дыма пожаров… Мне кажется, «Ри-наун» попал одному из этих дьяволов в борт, но ничего не произошло, он шел как заговоренный. А потом меня ударило в руку и… Больше я ничего не помню.
– Всегда кажется, – задумчиво прокомментировал Того, – что противник бьет без промаха…
– Потом кто-то неплохо зацепил двоих из них, – помотал головой лейтенант, – но я не знаю кто, это было уже после моего ранения. «Пересвету» сбили дальномерную будку, а «Серж оф Радонеж»… Я видел его уже на острове: носовая башня и как минимум левое орудие не подлежат восстановлению. Потом, – глаза лейтенанта затуманились, – потом, когда я уже был без сознания, Старик приказал спускать то, что осталось от шлюпок. А не осталось ничего, сэр. И он… заперся в рубке. А я очнулся уже в русском плену, после операции, сэр. – Он взмахнул культей левой руки.
– По крайней мере, ты выполнил свой долг до конца, сынок. Значит, Бонины?
– Да, сэр. Я видел очертания бухты, когда нас грузили на транспорт, который привел русский крейсер. Я узнал этот остров. Кажется, он называется Огасавара. Русские успели возвести там несколько причалов, склады, краны, батареи старых шестидюймовок в тридцать пять калибров… Они устраиваются там довольно солидно и вряд ли бросят все это, сэр.