– Но, сэр…

– Сообщите об этом армии и морской пехоте на берегу. Русским лодкам, броненосцам и миноносцам нужно минимум трое суток на возвращение в Ригу, пополнение боекомплекта и возвращение. Так что время на эвакуацию у наших есть. Уведомите командование Либавской экспедиции: если будут кочевряжиться, через семьдесят два часа останутся один на один с армией царя, без нашей артиллерийской поддержки и очень скоро – без снабжения по морю. Дайте телеграмму в адмиралтейство, и, Алан… Я буду признателен, если его величество узнает о нашем отходе к Борнхольму как можно скорее.

Ставка Верховного главнокомандования

– Таким образом, антиправительственные выступления, грамотно организованные и хорошо подготовленные, охватили в настоящее время все Финляндское княжество: на севере – Виленскую, Ковенскую губернию, на западе – всю Лифляндию…

Зубатов сделал паузу и выжидающе посмотрел на императора. Тот уставился в окно на ускользающий весенний закат и, казалось, был полностью отрешен от всех мирских дел и тревожных известий.

– Продолжайте, Сергей Васильевич, я внимательно слушаю, – не поворачиваясь, устало произнес монарх, правой рукой нащупывая на подоконнике пачку любимых папирос.

– Транссиб блокирован от Красноярска до Читы. Губерния почти полностью в руках бунтовщиков. Во всех городах захват власти идет по одному и тому же сценарию: мосты, телеграф, вокзал и затем – осада государственных учреждений. В Иркутске объявился революционный штаб, так называемое Временное правительство, призывающее к низложению существующей правящей династии и выборам в Учредительное собрание. Оно пользуется поддержкой на селе благодаря взятому на вооружение лозунгу социал-революционеров «Земля – крестьянам!». Один из первых манифестов – амнистия кулакам и помещикам, как они пишут, «аграриям, пострадавшим от царского произвола».

– Да, ничто не ново под луной, все повторяется… – неожиданно вставил император непонятную для Зубатова реплику. – Мосты, телеграф, вокзал… Аграрный вопрос – это, конечно, важно. Какими еще политическими изысками балуют российских подданных катилинарии?[320]

– «Временные» напирают на половинчатость, поспешность и неграмотность проводимых реформ, указывают на негодную внешнюю политику, допустившую смертельное противостояние с самой сильной державой мира, поставившую Отечество на грань гибели. Вспоминают в качестве примера военного столкновения с Британией печальные итоги Крымской войны, пугают, что на этот раз только Черноморским флотом не отделаемся, объявляют себя спасителями России и намекают на наличие предварительной договоренности с Лондоном о благосклонности британской монархии в случае смены режима в России.

– Временные… Это вы хорошо сказали, Сергей Васильевич, политически верно… А что скажете про конфуз с вашим рабочим заводоуправлением? Вы, спевшись с Дзержинским, на нем так настаивали…

Зубатов потупился. Управляющие производством фабричные и заводские комитеты как высшее проявление промышленной демократии казались ему самым естественным продолжением долгой кропотливой работы с рабочими кружками и Обществом взаимного вспомоществования. Он полагал, что таким образом будет ликвидирована любая возможность радикализации пролетариата, исчезнет база для революционной агитации, а сами предприятия покажут пример производительности и дисциплины[321].

В действительности все оказалось наоборот. Именно предприятия, управляемые выборными комитетами, почти сразу продемонстрировали редкую склочность при налаживании связей производственной кооперации, а в кризисной обстановке оказались самыми политически неустойчивыми, где всего пара говорунов легко блокировали всю хозяйственную деятельность и превращали производственный процесс в сплошной митинг трудящихся.

– Не краснейте и не кручиньтесь, Сергей Васильевич, – махнул рукой император, – у вас и у Феликса Эдмундовича нет опыта организации рабочего самоуправления, а следовательно, понимания пределов его полезности. Зато теперь вы сможете квалифицированно пояснить некоторым горячим головам, почему выборность начальника не является такой уж хорошей идеей и тем более – панацеей. А то наши умники-африканеры, насмотревшись на военную организацию буров, стремятся внедрить выборность командиров солдатскими комитетами… Расскажите им, как выглядит излишняя увлеченность политическими новациями в нашем, а не в субтропическом климате. Как планируете исправлять ошибки и восстанавливать работоспособность предприятий?

– Дзержинский со своими «инквизиторами» уже выехал на Урал…

– Хм… Ну вот и еще один урок, Сергей Васильевич. Неоправданный либерализм в руководстве всегда заканчивается террором со стороны управляющих, желающих вернуть контроль над ситуацией, или со стороны управляемых, стремящихся избавиться от любых рудиментов контроля. Я полностью разделяю вашу стратегию. Чтобы погасить в зародыше русский бунт, бессмысленный и беспощадный, действующая власть должна стать радикальнее самих революционеров.

Но даже в этом случае следует помнить: недовольные будут всегда. «Дайте человеку необходимое, и он захочет удобств. Обеспечьте его удобствами – он будет стремиться к роскоши. Осыпьте его роскошью – он начнет вздыхать по изысканному. Позвольте ему получать изысканное, и он возжаждет безумств. Одарите его всем, что он пожелает, и он будет жаловаться, что его обманули и что он получил совсем не то, что хотел»[322]. Но довольно об этом. Что в Петербурге?

– Как сообщает Ратаев, вопрос о слиянии партии социалистов-революционеров с социал-демократами для совместных террористических действий продвигается вперед быстрыми шагами. Положение становится день ото дня серьезнее и опаснее[323].

– Парвус?

– Да, а также Гершуни и Макдональд… Сегодня должно состояться очередное совещание, и велика вероятность, что стороны договорятся по всем вопросам.

– В таком случае и мы тянуть больше не будем. Передайте Лаврову: пусть сегодня же от имени адмирала Хау шлет условный сигнал Петербургскому ревкому о прорыве британской эскадры в Финский залив. Надеюсь, наш Цифирный комитет и лично Эрнст Феттерлейн[324] не напрасно корпели над расшифровкой телеграфной переписки английских резидентов…

Император проводил Зубатова до самого выхода из здания Сената. Такой шаг мог трактоваться как знак исключительного благоволения, и Сергей Васильевич чувствовал себя польщенным. В действительности монарху просто захотелось выйти из душного кабинета и пройтись по брусчатке Кремля, проинспектировав собственные мысли, похожие на солдат перед атакой в ожидании приказа.

Никто из его подчиненных, благожелателей и врагов во всем этом новом для него старом мире не мог даже догадаться, каким образом он собирается использовать каждого из них и какая конфигурация выстроится на шахматной доске в ближайшее время. Использовать… Такая формулировка ничуть не смущала императора. Политика не место для «сердечных согласий», особенно в России начала XX века, где экономические противоречия настолько тесно переплетены с национальными и социальными, что становится неважно, на какую клавишу политического музыкального инструмента нажимать: все равно будут затронуты все струны. Важно, чтобы звучал гармонично.

«Та-а-ак, что у нас на повестке дня. Зубатов немного взбодрился, а то после откровенного провала эксперимента с рабочим самоуправлением ходил как тень». Император опасался, не задумал ли Сергей Васильевич что-нибудь суицидальное. А ведь предупреждал, увещевал, но не мог рассказать, что все это уже видел, трогал руками и даже разгребал революционные авгиевы конюшни… Как же давно это было…