– Хорошо, Генри, пусть будет по-вашему. Подготовьте соответствующий манифест. А вы, Роберт, передайте Китченеру, что у нас нет времени и желания вести затяжные кампании. К осени все должно быть закончено!

10 апреля 1902 года. Желтое море. Учебная эскадра Израиля

Крейсер «Африка», построенный как рейсовый пароход, успевший поработать на линии Нью-Йорк – Гавана, никогда не претендовал на роль грозы морей, даже переоборудованный на верфях Крампа и вооруженный пятью 20-калиберными шестидюймовками и шестью такими же древними противоминными 107-миллиметровыми пушками. Одинокая труба, задранный полубак и весьма скромная, всего двенадцать узлов скорость выдавали его глубоко штатскую сущность. Но зато как учебная база корабль был незаменим благодаря просторным вспомогательным помещениям и вместительным трюмам.

Именно поэтому «Африка» была выбрана в качестве базового судна для обучения израильских гардемаринов. После утомительного учебного дня их миноноски притулились к «мамаше» и, притираясь на волне к высоким бортам базового судна, дружно скрипели, жалуясь на свою миноносную судьбу.

Командно-преподавательский состав крейсера, обычно придирчивый и строгий, под вечер позволял себе расслабиться и неформально побалагурить, тем более что большинство из них были уроженцами одного южного города, о котором по всей России ходят легенды, полные неимоверной доброты и оптимизма. Сегодня, оторванные от своего привычного занятия файф-о-клок, они с тревогой вглядывались в ту сторону, где находилась Порт-Артурская крепость.

– Поднимитесь к дальномеру, поглядите, кто там бежит, Яков Самуилович.

– А смисл? Кгоме «Бугакова» там таки никто не сможет так бежать, Алексей Дмитгиевич. На полных тгидцати идет, тогопится, шо моя Циля на Пгивоз за бичками, ну и шоб увидеться со мною. Пгавда, она так бегала тгидцать лет назад, а сейчас она гогдо шествует, но я-то помню…

– Лейтенант, сигнал на миноносцы. Подойти к бортам, принять уголь.

– Господин капитан, «Бураков» передает: в крепости бунт. Генерал Стессель приказал гарнизону не сопротивляться и спустил флаг! Новый комендант обратился за помощью к японцам и англичанам, их войска уже высаживаются в Порт-Артуре!

– Нариш тухес.

– Вынужден согласиться, Яков Самуилович. Объявляйте общий аврал. Всех незанятых – грузить уголь в мешки и передавать на миноносцы. Шлюпки вывесить после отхода миноносцев. Корабль – к бою! Кочегаров – к топкам, поднимать пары до марки. Комендоров – к орудиям, кранцы первых выстрелов поднять, минные аппараты зарядить. Пожарные магистрали – в готовность, разнести шланги.

– Слушаюсь, господин капитан втогого ганга! Боцман, кочегагов к топкам, остальных – навегх! Бистго, янгеле, бистго!

– Запросите «Бураков» об остатке угля: возможно, его придется загружать первым.

– «Бураков» с полными ямами, торпед не имеет: влепил единственную, что была, в японский транспорт. Тот сел на грунт. Запрашивает о наличии у нас пятнадцатидюймовых.

– У нас только немецкие были, да и те отстреляли на учениях. Кто у японцев в Артуре?

– Корнильев семафорит о четырех крейсерах: «Чиода», «Мацусима», «Ицукусима», «Хасидатэ». Шесть миноносцев: четыре «Хаябусы» и «Котака» с «Сиратакой». «Сиратака», уворачиваясь от тарана «Буракова», сел на мель.

– Так… Это, видимо, их минари на горизонте и дымят. Идут они на двадцати четырех, вряд ли больше, и догонят нас через минут сорок. Все! Этим двоим хватит. Прикажите им уступить место «Навину» и «Давиду», пусть примут, сколько успеют. Яков Самуилович, перейдете на «Давида»…

– Осмелюсь-таки спгосить, почему и зачем, господин капитан втогого ганга?

– Потому что ваше досье, с которым меня ознакомили господа жандармы, занимает не одну папку, а три, и каждая с кирпич толщиной, и на всех страницах – описания удивительных по своей лихости и наглости способов ухода от погони на суше и море.

– Однако!..

– Полагаю, вы лично оплатили не меньше половины миноносца со своей контрабанды…

– Да ой же вэй, господин капитан, какая у бедного иегуди-гыбака контгабанда?! Но то, шо год назад я сделал небольшой пгезент господину Ногману, шобы он согласился считать четыге уже заложенных киля не узкоглазыми, а немножечко пейсатыми, таки совегшеннейшая пгавда!

– Весьма разнообразная контрабанда, господин прапорщик по адмиралтейству. Я аж зачитывался. Так вот. Чтобы довести молодежь до Циндао…

– До Циндао, господин капитан? Таки що мы можем такого натогговать в Циндао, чего нам так остго не хватает в жизни, кгоме угля и тогпед? Но уголь и тогпеды мой племянник Додик, котогый живет в этой дыге с пгошлого, извините, года, уже немножечко купил, и уже даже немножечко поггузил на пагоход, котогый уже давно стоит в Пусане, где тепло и пока нет японцев! Так зачем нам Циндао? Шобы пага японских или даже, на минуточку, английских кгейсегов нас там зажали, как я зажал свою Цилечку, когда она была на тгидцать лет моложе и весила вдвое меньше? Нет, немцы, конечно, культугная нация, но в сей момент в Циндао нет такого гешефта, котогый стоит необходимости до конца войны смотгеть на эти постные гожи!

Еще уголь? Таки еще уголь лучше бгать у самих японцев: вгяд ли их тгампы успели попгятаться. И даже совегшенно наобогот, сейчас они навегняка везут в Когею очень много всякого, шо может опгавдать хогоший гоп-стоп! А их утюги сейчас либо, пгостите, здесь, либо во Владивостоке, так шо этот гоп-стоп будет еще и дешевле!

– Давайте, господин прапорщик. Вам пора. Вестовой ваш сундучок уже доставил. Корабельную кассу тоже возьмите, под подпись.

– Андгей Дмитгиевич. Я, конечно, дико извинюсь, но могу я еще спгосить? – Старый еврей отложил ручку-самописку и поднял взгляд на командира.

– Почему нет?

– Ой вэй, я все вгемя забываю, шо хоть ви и из кантонистов, но все же таки тоже да! Могу я сказать своим янгеле, когда мы отойдем, что ви, пегед тем как вас гаскатают до состояния мацы… Ми, конечно, помолимся, шоб этого не случилось, но какая уж тут гагантия… Так вот, смогу ли я объявить, шо ви взяли и пегеименовали, пгостите, «Афгику» в «Масаду»?

– Разве ж я смогу вам это запретить? Все! На «Давид», прапорщик. Пока идем вместе, чтобы нам из своих музейных экспонатов выбить столько минарей, сколько сможем… А как подтянутся крейсера… Ход у них узла на четыре больше нашего, так что… «Масада» так «Масада». Но в рапорт этого не включать!

– Мальчикам нужны легенды, господин капитан, а начальству они пготивопоказаны. И господам адмигалам все сообщим в точности. А чего не в точности, того, наобогот, не сообщим. Мазлтов, ‘ав-Алуф.

– Мазлтов, Тааль.

В это же время. Персидский залив

Бесчисленные поэты, воспевавшие тишину персидских ночей и волшебство, иногда коварное и опасное, на сей раз были бы посрамлены. Ночь, разрезаемая длинными мечами русских прожекторов и вспышками осветительных ракет[290], разрывалась гулкими залпами противоминного и среднего калибра, сминалась взрывами торпед и якорных мин.

– Три больших истребителя, правее пятнадцать, дистанция десять!

Короткие рыла сорокадвухлинейных орудий, снятых с канонерок за явной устарелостью и установленных на спешно возведенной береговой батарее, довернулись, нащупывая цель.

– По головному! Скорость цели двадцать пять! Упреждение один корпус! Огонь!

Орудия ухнули, из распахнутых настежь затворов по позиции растекся кисло-сладкий запах сгоревшего пороха. Наводчики приникли к прицелам, пытаясь разглядеть цели за клубами порохового дыма. Если бы подул легкий ветерок… Но душная ночь была не на стороне артиллеристов: жаркий воздух был неподвижен.

– Недолет полкабельтова! Дистанция восемь! Упреждение три четверти…

Дымная тьма озарилась вспышками: истребители огрызались из своих шести- и двенадцатифунтовок, пока, слава богу, безуспешно.

– Вижу! Вижу!