– Дорогой Гюстав, – поморщившись, но сохранив любезное выражение лица, процедил представитель британской короны, – путешествовать в непривычных условиях – часть нашей профессии. Зато в результате мне удалось ответить на все самые неудобные вопросы и снять любые подозрения в антигосударственной деятельности как с себя, так и с моих агентов в Петербурге.

Посол Британии, естественно, умолчал о том, что избавиться от обвинений русских получилось только переложив вину на французов. К сожалению, сделать это пришлось письменно, да еще добавить от себя для достоверности кое-какую легко проверяемую информацию. В противном случае визит к русскому монарху вполне мог закончиться в какой-нибудь проруби на бескрайних просторах Финского залива. Но именно такой запасной план был заранее им подготовлен и согласован с Форин Офис, как, впрочем, и некоторые легкие поправки, которые он позволил себе внести в документ, любезно предоставленный только что этому французскому болвану.

– Та-а-а-ак, – протянул посол Франции, читая документ, – стало быть «взаимное признание любых приобретений в Азии и Индокитае»? Интересно, и что конкретно подразумевается?

– А вот извольте, – движением индийского факира, достающего из мешка кобру, англичанин извлек еще один лист, исписанный каллиграфическим почерком. – Как видите, задумано все изящно и цинично. Россия не мешает кайзеру грабить Францию, а Германия закрывает глаза на ограбление царем Британии и ее союзников. Теперь вам понятен истинный смысл строительства Транссибирской магистрали и дороги «Берлин—Багдад»?

– Позвольте полюбопытствовать, – осторожно спросил посол Франции, – откуда у вас это богатство?

– Оттуда же, откуда и оригинальный текст договора, и во всех отношениях замечательное заключение о состоянии здоровья русского царя. Пока ваше Второе управление фабриковало дело несчастного Дрейфуса[165], наши люди не покладая рук трудились в Потсдаме и Царском Селе, устанавливая необходимые связи и оказывая услуги нужным людям. Поэтому мы узнали все детали русско-германских переговоров раньше, чем они закончились.

Теперь настала очередь поморщиться французу. Несмотря на более чем обширную сеть информаторов в России, сегодня он вынужден был питаться информационными «объедками» с британского стола. Собственные, щедро оплачиваемые агенты влияния оказались бесполезны из-за целого ряда громких отставок, валом катящихся по России последние два месяца.

– Вы разрешите взять это с собой или хотя бы сделать копию?

– Месье Ланн! Конечно же нет! Вы же убрали свой договор тут же, как я с ним ознакомился.

– Могу достать обратно… – спохватился посол Франции.

– Не трудитесь, вы и так узнали больше, чем я имел право до вас довести. Лучше скажите, как прошла эвакуация?

– Успешно. Группа уже в Финляндии. Точнее то, что от нее осталось. От раненых тоже пришлось избавиться.

– Печально, Гюстав, очень печально. Давайте признаемся, что это был фальстарт. Вместо того чтобы спокойно подготовить местных боевиков и по мере насыщения ими организаций революционеров раскручивать в России маховик террора, мы вынуждены были задействовать для разовой акции лучших своих инструкторов, часть из которых, увы, безвозвратно потеряны.

– Но согласитесь, Чарльз, момент был чрезвычайно удобный, а повод – весьма подходящий. Да, может быть, немного поспешили, но уверен – все не зря! В России и Германии среди знати началось брожение. На наших глазах формируется дворянская оппозиция и кайзеру, и царю. В России недовольны тем, что упускают Польшу, в Германии – тем, что надо отдавать Мемель. И, кроме того, я надеюсь, что после заявления немецких психиатров отношения между Петербургом и Берлином как минимум охладеют. На Дворцовой площади пролилась кровь, и что бы царь ни говорил и ни делал, это все равно останется несмываемым пятном на его царствовании. Пройдет немного времени, и мы подадим информацию о происшедшем в таком виде и под таким соусом, что все его реформы будут выглядеть людоедскими. Нет, определенно такой повод нельзя было упускать!

– Да, – кивнул головой англичанин, – повод был настолько хорош, что меня терзает смутное подозрение: а не специально ли его подстроили, чтобы мы очертя голову полезли рвать недозревшие орехи? Царь, хоть и с изрядно подмоченной репутацией, остался на троне. Временное правительство оказалось беззубым и безвольным. Настоящий бунт не получился. Выгода для наших банков не видна даже в морской бинокль. И сколько нам теперь нужно времени, чтобы восстановить штат инструкторов, обучить с их помощью аборигенов и восстановить боеспособность местных революционных организаций? Год? Два?

– Наш друг Фальк обещает, что к лету все будет готово, – заявил француз.

– Наш друг сам ходит по самому краю… Кстати, на него могут выйти через арестованных эсеров?

– Не получится. Команды передавались через связного, который сам получал их по телеграфу из Швейцарии… А туда они шли из Германии… Любой, кто захочет пройти по цепочке, должен будет вскрыть почтовые службы трех стран…

– Но вы ведь знаете…

– Только то, что рассказал. Как и откуда распоряжения поступали в Германию, мне уже неизвестно.

– Завидная конспирация, – позавидовал посол Британии.

– Да, и именно она – залог того, что в России у нас все получится. Рано или поздно… Как говорят русские – не мытьем, так катаньем…

После встречи со своим британским коллегой посол Франции решил не ехать сразу же к себе, а немного пройтись, чтобы привести в порядок мысли и решить, какой отчет следует представить Теофилю Делькассе – министру иностранных дел республики. Их связывала не только служба, но и членство в масонской ложе «Латинское братство» города Фуа. На своем посту Тео-филь занимал ярко выраженную антигерманскую позицию и старательно стремился разрушить систему союзов, разработанную канцлером Бисмарком в предыдущие десятилетия, связывающую Германскую империю с Австро-Венгерской империей, Италией и Россией. Маркиз старался не разочаровывать начальника, а сейчас вообще прыгнул выше головы, молниеносно разрешив Фальку для организации беспорядков в Петербурге отозвать офицеров Иностранного легиона из лагеря подготовки боевиков и использовать по своему усмотрению в течение двенадцати часов. Тем более что желание выслужиться удачно сочеталось с его личной ненавистью к этой заснеженной, угрюмой стране, которую так и не удалось завоевать ни в 1812 году, ни в 1855-м…

Серые тени, скользнувшие вслед за послом, тоже не желали огорчать свое начальство, поэтому не оставили никаких внешних следов своего усердия, гуманно оглушив француза и его охранника, использовав вместо дубинки плотно набитый солью рукав. Дворник, обнаруживший в сугробе двух иностранцев, подумал даже, что они жертвы перепоя, а не ограбления. Все содержимое посольского саквояжа оказалось порядочно распотрошенным, хотя исчезли только деньги, что по нынешним временам можно было охарактеризовать русским выражением «легко отделались». Отчаянно зевающий, вымотанный за последние сутки полицейский составил протокол происшествия, пробормотал дежурные извинения, пообещал разобраться со злоумышленниками «как только, так сразу» и спровадил очухавшихся дипломатов восвояси, выделив для сопровождения пару жандармов. Подождав, пока потерпевшие скроются за поворотом, столоначальник вернулся в участок, сел к бюро, начеркав пару строк, запечатал конверт и вызвал дежурного:

– Вот что, любезный, бросай все! Этот пакет – в канцелярию лейб-жандармерии. Быстро!..

«Кто ж тебя вел на таком коротком поводке, Николай Александрович, – думал император во время краткого промежутка между аудиенциями. – Кто ж так быстро и беспощадно реагирует на любые изменения? Социалисты? Они еще слишком слабы и неорганизованны. Англичане? Французы? При всем уважении к их разведкам, они не способны на такую скорость – бюрократию никто не отменял, а она забирает минуты, дни, недели, а то и месяцы между изменением обстоятельств и последующим принятым решением. Тогда кто? Банкиры? Масоны? У кого русский царь – как бактерия под микроскопом? Кто так нервно реагирует на любые его неплановые шаги? Бегство из Ливадии – и сразу два покушения подряд. Визит в Германию – получи международный заговор. И между ними одна общая черта – нет явного автора. Исполнителей разной степени значительности и виновности – сколько угодно! А главный дирижер как будто остается за кадром… История опять повторяется?»