Не переносящий эту напыщенную публику, сосредоточенный всеми мыслями на побеге, Джугашвили сошелся с местными артельщиками. Эти «артельные ребята» были уголовные, но крепкие, основательные и, по-своему, честные. «Как ни странно, но они никогда не опускались до какого-нибудь свинства вроде доносов… А вот ”политики” – среди них было много сволочей», – рассказывал уже после войны своим молодым соратникам Сталин.
За крайне скудную информацию о возможностях перемещения по бескрайним холодным просторам приходилось платить здоровьем, а точнее – похмельным токсикозом. Трезвые артельщики были на редкость немногословны, и только после многочасовых сидений в кабаках у них можно было узнать хоть что-то полезное – как идти, куда идти и что делать, чтобы добраться до Тифлиса или до Питера и при этом не сгинуть в дикой, недружелюбной местности. Отлеживаясь после одного из таких «интервью», Джугашвили сквозь тяжелую дремоту услышал разговор, где он был главным действующим лицом:
– Ну, куды ты его трогать! – раздраженно шептала Марфа. – Не видишь, болеет!..
– Некогда мне тут сидеть, пока он поправится, – отвечал Литвинцевой рокочущий басок, – бечь, значит, собрался твердо?
Последовала пауза. Было слышно, как Марфа переставляла горшки и звенела какими-то склянками.
– Скажи ему, чтобы к Еремею более со своими расспросами не приставал, – продолжил после паузы невидимый из-за занавески гость, – ничего путного он все равно у артельщиков не разведает, а то, что они ему расскажут, и гроша ломаного не стоит. Сгинет ни за понюшку табака страдалец… А я через неделю с шишкарями обратно буду, тогда и поговорим…
Хлопнула входная дверь. Марфа завозилась в сенях и буквально вплыла, не касаясь пола, в комнату, где спал ссыльный, и присела у краешка стола, теребя кончик платка и внимательно изучая лицо грузина…
– Не спишь? – осторожно поинтересовалась она, заметив подрагивание ресниц постояльца.
– Кто был? – проглатывая колючий комок, застрявший в горле, хрипло спросил ссыльный, не открывая глаз.
– Та, Петро, сродственник, из хожалых людей…
– Что значит «из хожалых»?
– Ну, то и значит, что из самоходов, что по своей воле за каменный пояс подались…
– Из бегунов[152], что ли? – припомнил Сосо знакомое слово из разговоров с артельщиками…
– Не, – Марфа решительно мотнула головой, – Петро наш, правильный – из поморского согласия[153]. Он на все руки мастер – и охотничать, и золотничать, и вартачить может. Прознал про твои посиделки с артельщиками и пришел предупредить тебя, чтоб поберегся…
– А что ему за дело до меня, – насупился ссыльный, недовольный, что его задушевные разговоры с местными мужиками, оказывается, уже известны всей тайге.
– А ему, мил человек, до всего есть дело, он в этих краях наставничает и тому, кому посчитает нужным, помогает. Вот и тебя приметил – узнал, что из никонианской семинарии сбежал, с инородцами не якшаешься, в бега податься хочешь, вот и решил помочь – предостеречь от лихости. Ну а слушать его или нет – тут только тебе решать. Он неволить не станет…
– Ладно-ладно, – успокоился революционер, сообразив, что советы местного охотника, «гуляющего» по тайге на сотни верст вокруг, действительно бесценны, – не сердись, Марфа, ты же понимаешь, я не знаю тут никого, чужой, одним словом…
– Не ведаешь – это знамо дело, – кивнула Марфа, – а вот чужой или свой, это уж тебе решать, мил человек… Петро наказал передать, что не след тебе по кабакам с артельными шастать, а чтобы было чем заняться – гостинец оставил, – и мотнула головой в сторону плетеного короба с заплечными ремнями, в который можно было легко упаковать саму Марфу.
Партийные историки, описывающие первую ссылку Сталина, твердили, как под копирку: «Долгими зимними ночами, когда семья Литвинцевых засыпала, Сталин тихо зажигал маленький светильник и подолгу просиживал за книгами…» Однако ни один из них ни разу не пояснил, что это была за литература, и ни словом не обмолвился о ее содержании… Ну, какие могли быть книги у неграмотной крестьянки? Какая могла быть библиотека в «городе пяти кабаков»?
А вот в заплечном коробе Петро находился целый клад для самого привередливого историка-этнографа, где любовно были подобраны книги и рукописи, рассказывающие про русскую историю, кардинально отличавшуюся от учебников, написанных придворными учеными и освященных чиновным Синодом.
Взять в руки первую книгу «Поморские ответы» революционера подвигли скука и любопытство. Сами богословские споры его не занимали, но он сразу приметил и решил, что нужно будет взять на вооружение тактику ведения дискуссии и особенно точеные категорические силлогизмы, с помощью которых авторы книги доказывали подложность «Соборного деяния на еретика армянина на мниха Мартина», приводимого Русской православной церковью в качестве одного из центральных доказательств истинности и древности «новых обрядов». Некоторые риторические вопросы поморов он и сам хотел бы задать зазнайкам из Синода – помнил их с семинарии как напыщенных, оторванных от жизни бюрократов:
– Почему именно староверы, придерживающиеся исконных, древлеправославных обрядов, считаются раскольниками, а не никониане, внедряющие свои догмы только с конца XVII века?
– Почему двоеперстие Андрея Первозванного и Сергия Радонежского не вызывает такого негодования у РПЦ, как двоеперстие современников?
– Что бы сказали эти два святых при виде современной РПЦ? Является ли она тем самым храмом, который строили они сами?
Зато при чтении двенадцати статей царевны Софьи с комментариями историка белокриницкого согласия Федора Евфимьевича Мельникова молодого революционера уже захлестывали волны эмоций от ощущения попранной справедливости и чувства солидарности с бескорыстными страдальцами за свою веру: «Правительство беспощадно преследовало людей старой веры: повсюду пылали срубы и костры, сжигались сотнями и тысячами невинные измученные христиане, вырезали людям старой веры языки за проповедь и просто за исповедание этой веры, рубили им головы, ломали ребра клещами, закапывали живыми в землю по шею, колесовали, четвертовали, выматывали жилы… Тюрьмы, ссыльные монастыри, подземелья и другие каторжные места были переполнены несчастными страдальцами за святую веру древлеправославную. Духовенство и гражданское правительство с дьявольской жестокостью истребляло своих же родных братьев – русских людей – за их верность заветам и преданиям святой Руси и Христовой Церкви. Никому не было пощады: убивали не только мужчин, но и женщин, и даже детей».
Джугашвили невольно прикидывал, что произошло бы с марксистским движением в России, если бы царское правительство по отношению к нему вело себя так же, как по отношению к староверам во времена Никона… Насколько хватило бы его интеллигентных товарищей, если бы вместо ссылки с содержанием за счет казны их колесовали, четвертовали и сжигали живьем? Он даже мотнул головой, отгоняя яркую картину костров, дыб и остальных инструментов идеологических дискуссий…
А ведь, несмотря на тотальный геноцид, староверы все равно сражались. Сосо восхитили воины-монахи, крепости-монастыри и оружейные мастерские, клейма которых, оказывается, были известны по всей Европе. Вот тебе и запрет на оружие для духовных лиц! Оказывается, не испокон веку и не для всех… Было в отечественной истории и по-другому. И это логично. Пересвет и Ослябя, пушкари Троицы, сидельцы Соловков освоили воинское мастерство, явно не земные поклоны отбивая. «Полки чернецкие» Сергия Радонежского – совсем не метафора-аллегория… Тогда становится ясно, почему по всей империи триста лет полыхала самая настоящая гражданская война, не закончившаяся и поныне. Она просто угасла, как исчезает пламя, исчерпав горючий материал, хотя от раскаленных угольев еще идет нестерпимый жар.
Целую неделю переваривал Сосо описания погромов, казней и притеснений староверов, пока не добрался до другой литературы – заботливо собранных в хронологическом порядке современных записок, отчетов, писем и дневников. Бегло пролистав их, он насторожился и начал копать уже всерьез, жадно выписывая себе в тетрадь цифры, даты и наименования. Картина открывалась грандиозная. Старообрядческие организации, весьма пестрые, не имеющие единого центра управления, никак не связанные и даже конфликтующие друг с другом, густой сетью покрывали всю страну.
