— Подсаживайтесь к столу. Угощаю!

— Ой, Евстегнеюшка, какой ты сегодня щедрый! Люблю щедрых!

Стеша падала в глазах Майи, она не узнавала ее: хохочет, поджимает нижнюю губу. Глядеть противно.

Евстигней стал жестами приглашать Майю к столу. Потом попытался взять ее за руку.

Тем временем Стеша поставила на стол тарелку с нарезанной кружочками колбасой.

— Отстаньте от меня, — раздраженным голосом сказала Майя.

Евстигней показал белые, ровные зубы:

— Заговорила. Голосок-то какой приятный. Как колокольчик. Не надо быть такой строгой. Впрочем, мне нравятся строгие женщины.

— А я тебе, Евстегнеюшка, разонравилась? — стрельнула глазами Стеша.

— А какой от тебя прок, коли ты ни рыба ни мясо? — Евстигней продолжал улыбаться. — Так, если нет другой бабы, можно перебиться. Сухарь с водичкой. А нам водочки подай с колбаской.

Лицо Стеши залилось густой краской, казалось, прикоснись к нему спичкой, и оно загорится. Но женщина ничего не ответила на эти обидные слова, будто их вовсе не слышала.

Не глядя на Евстигнея, Стеша подсела к столу.

— Пригласи к столу эту красавицу! — сказал Евстигней.

Стеша послушно встала из-за стола и подошла к Майе.

— Майя, тебя угощает сам господин Евстигней Петрович Подзатылкин. Не обижай его…

— Я сыта.

— Подойди, не бойся, я не кусаюсь. — Евстигней приложил руку к груди.

Стеша шепнула Майе на ухо:

— Не пужайся, я не дам тебя в обиду.

Майя, вытирая руки, подошла к столу. Поймав на себе взгляд Евстигнея, она вернулась к печке, взяла на руки Семенчика и села на скамейку, на некотором расстоянии от стола.

— Чей это ребенок? — спросил Евстигней.

— Мой, — ответила Майя, целуя сына в голову.

Семенчик смотрел в тарелку, не смея попросить колбасы. Евстигней понимающе улыбнулся, взял с тарелки кусочек колбасы, дал Семенчику.

— Как тебя зовут?

Семенчик, зажав в руках колбасу, молчал.

Евстигней пододвинул к Стеше и Майе стаканы с водкой.

— Давайте выпьем! — сказав это, Евстигней опрокинул стакан с водкой в рот, сильно выдохнул и стал закусывать.

Стеша тоже выпила до дна, понюхала корку хлеба.

Майя чуть-чуть пригубила и опять поставила стакан.

Евстигней с жадностью набросился на колбасу. Он громко чавкал, лицо у него покраснело, глазные белки налились кровью. Стеша лениво жевала хлеб с колбасой, поглядывая на Евстигнея захмелевшими главами. Майе хотелось есть, поэтому она подналегла на хлеб и колбасу, не забывая и о Семенчике. Вскоре тарелка опустела.

Евстигней вылил из бутылки остаток водки в свой стакан, поднес его к стакану Майи, выпил.

— Ух, хорошо! Недаром говорят: первая рюмка колом, вторая — соколом, третья — залетной пташечкой. — Евстигней достал из кармана десятирублевку. — Стеша, притащи еще водки! Только живо!

Стеша взяла деньги и неверными шагами вышла из барака.

— Замужем? — спросил Евстигней у Майи.

Узнав, что муж Майи безработный, Евстигней заухмылялся.

— Хочешь, пристрою твоего мужа там, где побольше золота? — Евстигней подмигнул ей. — А за это ты полюби меня один раз.

Лицо Майи обдало жаром, уши, казалось, горели. Она встала и попятилась, держа Семенчика на руках.

— Ну, что тебе стоит? — Евстигней протянул руку через стол, стараясь поймать Майю.

Майя отпрянула в сторону. Подзатылкин, подумав, что с ним заигрывают, громко и раскатисто засмеялся.

«Скорее бы Стеша вернулась», — не на шутку встревожилась Майя, беспокойно поглядывая на дверь.

— Ну, красавица, не упускай случая! Осчастливлю. Одену тебя с мужем в шелка, засыплю золотом. Есть у меня на примете одна шахта, где тьма золота. Я туда еще никого не посылал. Евстигней Петрович на прииске как у себя дома. Знает, что где лежит, а Сибиряков ничего не знает. Он ни в одну шахту не спускался, а я в каждой по сто раз бывал, знаю, где густо, а где пусто. Наш хозяин думает, что он богат, а того и не знает, что здесь не Сибиряков, а Подзатылкин хозяин. Захочу — золото к нему рекой польется, захочу — по миру пойдет!.. Милая, взгляни на меня ласковыми глазами!

Майя поставила на пол Семенчика и, продолжая мыть мясо, ответила:

— Не к лицу вам, такому богачу, потешаться над бедной женщиной. Или вам мало других, богатых, нарядных?

«Ну и дура», — подумал Евстигней, сдерживаясь, чтобы не разразиться бранью.

В это время в барак влетела раскрасневшаяся Сташа. Она поставила на стол бутылку водки, посмотрела на Евстигнея, потом на Майю, как бы спрашивая: «Hy, что тут случилось в мое отсутствие?» Евстигней, не обращая внимания на Стешу, вышел из-за стола:

— Рабочие меня ненавидят, ревнуют к своим женам. Ну и пусть ненавидят, пусть ревнуют, пусть считают меня собакой! Меня это не трогает, потому что Подзатылкин здесь — царь и бог! Есть у нас становой Богулевский. Стоит этот чиновник недорого — один фунт золота. — Евстигней громко засмеялся. — Исправник Курдюков продается немного дороже — за четыре фунта золота, а полицмейстера Оленникова за три фунта с требухой можно купить. А я дорого стою! За меня нужно отдать все прииска Сибирякова!..

Подбежав к столу, он схватил бутылку, ударил ладонью о дно. Пробка вылетела. Стеша отняла у Евстигнея бутылку и налила свой стакан. Она хотела долить стакан Майи, но та отодвинула. Евстигней осушил стакан, поставил его на стол и протянул руки, пытаясь обнять Майю. Майя отскочила.

— От меня на убежишь. — Евстигней грязно выругался. — Не таких кобылиц объезжали! Тебя тоже оседлаем! — Он распростер руки и опять пошел на Майю.

Стеша с кривой улыбкой стояла в стороне и наблюдала.

— Эй, Стешка, поди принеси еще водки! — крикнул Евстигней, хотя бутылка была только начата.

Стеша выскользнула из барака. Евстигней схватил Майю за талию, поднял и понес к койке. Майя громко закричала. Перепуганный Семенчик заплакал на весь барак. У койки завязалась борьба. Пьяный Подзатылкин никак не мог справиться с Майей, вцепившейся ему в волосы. Когда он ее отпустил, она подбежала к печке, схватила увесистый половник и замахнулась. Евстигней попятился, увертываясь от удара, обо что-то споткнулся и растянулся на полу. Майя схватила на руки сына и выбежала на улицу.

Почти рядом с бараком текла речка Бодайбинка. Майя прибежала к самому берегу и спряталась за кучей камней. Промозглый осенний ветер пробирал до костей, заставляя стучать зубами. Майя прижимала к себе сына, стараясь его согреть. Наверху, в бараке, слышались пьяные голоса Евстигнея и Стеши — они пели.

Майе показалось, что сидят они тут уже целую вечность, что песня в бараке никогда не кончится. Стало совсем невмоготу, и тут оборвалась песня. Вскоре голоса Стеши и Евстигнея послышались уже во дворе. Евстигней уходил. Стеша громко звала Майю. Она не откликнулась, еще глубже притаилась за камнями. Закоченели руки и ноги. Семенчик тоже замерз, как ни старалась Майя его согреть, и громко заплакал. «Еще простудится», — обеспокоилась Майя. Пришлось возвращаться в барак.

— Дура ты дура, — встретила ее Стеша. — Да я бы на твоем месте веревки из него вила. И муж бы при деле был, и сама барыней ходила. Ты не бойся, Евстигней Петрович никакой болезнью не болен…

Ее прервал женский голос:

— Потаскуха!

Майя обернулась и увидела у порога незнакомую женщину в стеганке, одетой поверх ситцевого платья, обута в большие с мужской ноги торбаса, голос низкий, грудной. Незнакомка смело подошла к печке, опустилась на табуретку:

— Как тебе не стыдно под, каждого пьяного?..

— Зато ем досыта, а ты побираешься. Такие, как ты, под забором кончают.

— А у таких, как ты, носы проваливаются. — Женщина встала. — И поделом! Только зачем других в грязь тащить? Меня хотела продать этому кобелю, теперь вот ее… Он что, платит тебе, за это?

— Да, платит, пудами золото таскает!.. Вон!.. Вон!.. — вдруг закричала Стеша, наступая на женщину.

Женщина спокойно пошла к двери. На пороге обернулась.

— Не смей трогать ее. — И вышла.