— И жену твою пристроим на время, пока немного обживетесь. Приказчик Шараповых ищет прислугу. Я с ним сегодня вечером переговорю.

— Вы спасете нас!..

Иван Иосифович перебил Федора:

— Пойдем-ка вместе к Павлу Даниловичу. Только смелее, не бойся.

Конторщик первым вошел во внутреннюю комнату. За ним нерешительно переступил порог Федор. Войдя, он перекрестился и учтиво поздоровался.

Тихонов уставился на Федора черными с красными прожилками глазами:

— Ну, что скажешь?

— Пришел к вам, добрый господин, как вы велели… Насчет работы.

— Какой работы? — Тихонов недоуменно пожал плечами. — Я тебя впервые вижу.

Если бы Федора ударили плетью по лицу, он бы меньше был ошеломлен, растерян, удивлен.

«Да ведь вы час назад пообещали мне работу», — хотел сказать Федор, но не посмел, продолжал стоять, ловя ртом воздух. Пол куда-то уходил из-под похолодевших ног.

Иван Иосифович вкрадчиво кашлянул, провел пальцами по усам и заискивающим голосом сказал:

— У нас лесовозов, Павел Данилыч, маловато. Поразъехались кто куда… Может, этот парень нам подойдет?

Тихонов грозно посмотрел на своего конторщика, но промолчал. Он считался с Иваном Иосифовичем, уважал за то, чего ему самому не доставало, — за грамотность и уменье изъясняться по-русски. Тихонов поручал своему конторщику вести с хозяевами приисков деловые переговоры о поставке леса, производить сложные расчеты и не имел основания быть недовольным. Но Тихонов любил покуражиться. Он наслаждался, когда люди унижались перед ним, заискивали.

— Хвост-то у тебя большой, или ты один? — громко спросил Тихонов у Федора, словно тот был глухой.

Федор ответил, что с ним в тайгу приехала семья, жена и ребенок, которых нечем кормить. Они умрут от голода, если он не получит работу.

Тихонов сидел, развалясь в кресле.

— Работать будет один, а кормить надо троих, — сказал он, обращаясь к конторщику. — А жить где будут?

— Не извольте беспокоиться, Павел Данилыч, — ответил, конторщик, — я позабочусь о семействе.

— Каким образом?

— Пристрою его жену у других людей. Прислуги нужны.

— Этот парень кто тебе — брат, сват? Что ты о нем так печешься?

— Земляк. Мы земляки, Павел Данилыч.

Тихонов сладко зевнул.

— Ну, коли так, пусть будет по-твоему. Ступайте. Вели никого ко мне не пускать. Надоели.

Иван Иосифович потоптался минутку и спросил:

— Стало быть, берем, Павел Данилыч?

Тихонов уже дремал. Но он, видимо, услышал вопрос, потому что утвердительно кивнул головой.

Конторщик и Федор вышли из комнаты на цыпочках. Иван Иосифович пригласил Федора в свою комнату, напоил его чаем и выдал в счет будущего заработка десять рублей. Федор был на седьмом небе от радости.

Вечерело. Иван Иосифович стал уговаривать Федора не идти обратно, на ночь глядя, остаться у него до утра. В тайге полно грабителей, не ровен час, встретятся по дороге.

Был большой соблазн прилечь и отдохнуть после стольких треволнений, но его ждет Майя. Если не вернется к ночи, она будет волноваться. Кроме того, они сидят там голодные.

Федор не послушался совета Ивана Иосифовича, спрятал за пазуху деньги, перекрестился на дорогу и заспешит обратно.

…Как только Федор вышел из барака, Стеша подошла к Майе, внимательно оглядела ее с ног до головы и спросила по-русски:

— Кам тебя зовут?

Майя покраснела:

— Майя.

— Какая ты хорошенькая, как майский цветочек, — сладенько заговорила Стеша. — Потому и имя у тебя такое… Майя.

Майя еще больше смутилась, опустила глаза. Ей понравилась Стеша, но она ни за что никогда ей об этом не скажет. Только бы глаза не выдали.

— А меня Стешей зовут, — представилась стряпуха. — Ты скажи своему мужу, пусть нанимается к Сибирякову. А ты пойдешь ко мне в помощницы. Глядишь, найдут кучу золота и нас с тобой не обделят. Станем с тобой денежными!.. Я тогда двину к себе в Тулун, на родину, куплю дом и возьму примака, какого-нибудь вдовца. Ты что смотришь? Думаешь, никто не позарится? Ого, я еще за молодую сойду! Мужика ничего не стоит вокруг пальца обвести. Я слишком поздно поняла это. Я-то по своей бедности в двенадцать лет пошла в батрачки. Судомойкой взял к себе один купец в Тулуне. К шестнадцати годам стала поварихой. А у купца-то был сын, мой однолетка. Гимназист. На лето домой приезжал. Вот и… силком взял… Может, и не сложилась бы моя судьба так, не мыкала бы горе одна…

Стеша всплакнула. Вытирая передником слезы, она продолжала рассказ о своей горемычной жизни:

— А я-то, дура забитая, возьми и пожалуйся утром хозяйке. Та давай меня ругать последними словами и выгнала на улицу. Вернулась я с плачем к матери, села у нее на шее. А сын-то купца пристал ко мне как смола, чуть ли не каждый вечер ходил к нам, приносил конфеты. Обещал жениться. Я поверила ему и понесла с первой же ночи. Как только узнал мой жених, что у меня брюхо растет, сразу же перестал ко мне ходить. Потом куда-то пропал, точно его ветром сдуло. А у нас с матерью глаза не просыхали от слез. Родила я сына, а кормить-то его нечем. И давай я молить бога, чтобы прибрал ребеночка. Собиралась руку на него поднять…

Женщины некоторое время сидели, пригорюнившись, каждая думая о своем.

— Что же мы сидим, — первой спохватилась Стеша и, взяв большой таз, вышла во двор.

Только теперь дошло до сознания Майи, что эта женщина хотела убить своего ребенка. По спине ее пошел озноб. Она испуганно посмотрела на Семенчика, который сидел у печки и играл щепками.

Стеша тут же вернулась, неся в тазу мясо. От него несло неприятным запахом.

— Помой, Майя, мясо, только почаще меняй воду, а я принесу дров и затоплю печь, — сказала она, поставив таз, и опять пошла во двор.

Майя стала мыть мясо. Наружная дверь чуть приоткрылась. Послышался негромкий разговор, перешедший в шепот. Хриплый мужской голос тихо спросил:

— В бараке есть кто-нибудь?

Ответил Стешин голос. Был он игривый, немного вызывающий:

— А кого тебе нужно? Все ушли на работу. Кому же там быть?

— Ты одна? Так чего мы стоим? Пойдем, полежим… на любой койке. Ну, скорей!..

— Уходи отсюда, бесстыжий!

— Стешка, не дури. Слышь?.. Ну, зайдем, поговорим.

— Не пущу. И не думай!..

Дверь распахнулась. Стеша стала на пороге, распростерла руки.

В барак стремительно вошел мужчина в косматой бараньей шапке. Рыжие усы лихо закручены, торчали вверх, на запястье правой руки висела нагайка с кистями, одет во все новое.

Непрошеный гость, увидев Майю, даже попятился от неожиданности:

— Да тут еще одна красавица!.. — Он расправил усы, стал закручивать их, не сводя нахальных глаз с Майи. Потом руки его полезли в карман, достали кошелек. — Стеша, поди принеси бутылку и чего-нибудь закусить. — Он протянул ей новую, шуршащую десятирублевку.

— Евстегнеюшка, мой соколик, я сейчас, — пропела Стеша и, подмигнув ему, выбежала из барака.

Евстигней подошел к Майе ближе и, улыбаясь, стал смотреть на нее.

Майя продолжала мыть вонючее мясо, следя за каждым движением Евстигнея.

— Тебя как зовут, красавица?

Майя не ответила. Она не на шутку испугалась этого человека.

— Уж не японка ли ты? Или китаянка?

Майя делала вид, что не понимает его.

Вскоре вернулась Стеша. От быстрой ходьбы щеки у нее зарумянились.

— Вот тебе, Евстегнеюшка, выпить и закусить. — Она со сладенькой улыбочкой протянула ему бутылку водки и колбасу.

Евстигней отстранил рукой покупки, не сводя масляных глаз с Майи:

— Ладно, приготовь. Откуда здесь взялась эта красавица?

Брови у Стеши дрогнули — она ревновала.

— Сама не знаю. Спроси-ка, у нее, может, скажет. — Голос у Стеши стал злой, ворчливый.

— Спрашивал, не говорит. Не понимает, что ли, по-русски? Больно долго там возишься! Скорее!

— Успеешь! — пропела Стеша, настраиваясь на игривый лад.

Евстигней разлил в три стакана водку: