Гужевой открыл рот, но Анатолий Петрович не остановился.

– А вы! ВЫ даёте мне гроши из бюджета, который выделен из столицы! Урезаете бюджет каждый год! И требуете откаты за каждый чёртов перевод! Я не зарабатываю! Я выживаю! И дети выживают! На старом оборудовании! На хламе!

Он тяжело дышал, сжимая планшет так сильно, что пальцы побелели.

– И знаете что? Воронов за один час сделал для техникума больше, чем вы за десять лет!

Гужевой медленно выпрямился.

– Ты закончил? – спросил он тихо.

Анатолий Петрович понял, что зашёл слишком далеко, но было уже поздно.

– Да, – сказал глухо он. – Закончил.

Гужевой усмехнулся.

– Хорошо. Тогда слушай внимательно, Лисицкий. Ты только что подписал себе приговор. Я сделаю всё, чтобы этот техникум закрыли. Проверки, санитарные, пожарные, магические – я найду нарушения и закопаю тебя в бумагах! Все твои студенты окажутся на улице!

Анатолий Петрович стоял, глядя на экран, и чувствовал, как внутри всё холодеет.

– А если твой новый хозяин, Воронов, попытается вмешаться, – продолжил Гужевой, – я устрою такой скандал в региональной прессе, что его репутация пострадает. «Лорд‑Протектор захватывает чужие города». Думаешь, ему это нужно?

Он наклонился ближе к камере.

– Ты облажался, Лисицкий. И теперь заплатишь за это.

Связь оборвалась.

Анатолий Петрович стоял, глядя на пустой экран.

Вера Ивановна смотрела на него с ужасом.

– Анатолий Петрович… что мы будем делать?

Анатолий Петрович медленно опустил планшет на стол. Посмотрел на уведомление о переводе – восемь с половиной миллионов.

Я спас техникум, но теперь Гужевой придёт за мной. Воронов дал деньги, а он угрожает уничтожением. Что мне делать?

Он опустился в кресло, закрыл лицо руками.

– Я не знаю, Вера Ивановна, я не знаю… – сказал он тихо, откинувшись назад и мечтательно подняв голову. – Если бы только Лорд‑Протектор…

Он не договорил, так как мысль пришедшая ему в голову казалась полностью абсурдной, настолько, что он не решился произнести ее вслух. Слишком уж она была… желанной.

Кафе «У Григория» пахло кофе и выпечкой. Окна были завешены плотными шторами, дверь заперта изнутри на засов. Снаружи город жил своей отравленной жизнью – наёмники патрулировали улицы, рабочие возвращались с завода серыми тенями. Внутри, в маленьком зале кафе, собрались те, кто ещё не сломался.

Даниил сидел за угловым столом, локти на столешнице, руки сцеплены в замок перед лицом. Он смотрел на разложенные перед ним бумаги – схемы завода «Деус», нарисованные от руки, с пометками, стрелками, крестиками. Его голова гудела, но на этот раз не от мигрени, а от постоянного фонового шума, который он чувствовал всё время, с тех пор как дар проснулся окончательно.

Боль. Страх. Злость. Отчаяние.

Город кричал беззвучно, но Даниил слышал этот крик каждую секунду.

Григорий стоял за барной стойкой, вытирая стаканы механическими движениями – старая привычка, которая помогала ему думать. Его лицо было мрачным и усталым. Он не спал нормально уже несколько дней – никто из них не спал. Иван Семёныч сидел напротив Даниила, разложив перед собой ещё одну схему – более детальную, с подписями на каждом узле.

Рядом с ним сидел Вадим – бывший рабочий «Деус», крепкий мужик лет сорока, с квадратной челюстью и тяжёлым взглядом. Его уволили две недели назад за «нарушение дисциплины» – он отказался работать сверхурочно без оплаты. Теперь он сидел здесь, сжимая кружку с остывшим кофе, и смотрел на схемы с выражением человека, который уже ничего не боится, потому что потерял всё.

У окна стояли Коля и Нина Петровна. Коля – молодой парень, лет двадцати пяти, худой, нервный, с вечно дёргающимся глазом. Он был курьером, развозил медикаменты по городу, знал все дороги, все переулки, все лазейки. Нина Петровна – старшая медсестра городской больницы, женщина лет пятидесяти пяти, с усталыми глазами. Она видела слишком много за последние месяцы.

За отдельным столиком в углу сидели хакеры – Максим, Лена и Артём. Трое молодых, все до тридцати, все с ноутбуками перед собой, все с усталыми, воспалёнными глазами. Они работали круглосуточно – следили за сетью, перехватывали сообщения наёмников, распространяли информацию через VPN и зашифрованные каналы. Пока связь ещё работала.

Антон сидел рядом с Даниилом, массивный, как всегда, но сейчас он выглядел меньше – как будто город давил на него, сжимал, делал его тяжёлым и медленным. Он молчал, уставившись в стол.

Григорий наконец отложил стакан, выпрямился, посмотрел на собравшихся.

– Ладно, – сказал он тихо. – Давайте ещё раз. Иван Семёныч, объясни им, почему мы не можем просто взорвать этот чёртов насос.

Иван Семёныч вздохнул тяжело, потёр лицо ладонями, потом ткнул пальцем в схему перед собой.

– Вот главный насос, – сказал он хрипло, голос устал от бесконечных объяснений. – Он качает воду для охлаждения основного реактора. Если его вырубить – завод встанет через два часа. Чернов потеряет миллионы.

– Звучит идеально, – пробормотал Коля у окна.

– Звучит как самоубийство, – оборвал Иван Семёныч. – Насос находится в центре завода – это самая охраняемая зона. После того как наёмники пришли, периметр усилили в три раза. Патрули каждые пятнадцать минут, камеры на каждом углу, пропуска проверяют дважды – на входе и у самого насоса.

Вадим кивнул мрачно:

– Я там работал до увольнения. Иван Семёныч прав, раньше можно было проскользнуть – знал пару лазеек. Но теперь… забудьте. Они параноят, один раз видел, как патруль задержал своего же инженера, потому что тот забыл второй пропуск в раздевалке.

– Сколько времени нужно, чтобы сломать насос? – спросил Григорий.

– Минут двадцать, – ответил Иван Семёныч. – Если делать правильно, чтобы выглядело как авария. Нужно перегреть обмотку, замкнуть контакты, вывести из строя автоматику. Быстрее нельзя – палево будет.

– Двадцать минут, – повторил Григорий медленно. – За которые тебя поймают раз пять.

Иван Семёныч развёл руками:

– Я говорю как есть.

Григорий посмотрел на схему, потом на Ивана Семёныча. Помолчал и медленно покачал головой:

– Значит, всё. План не сработает.

Повисла тяжёлая, давящая тишина. Вадим отпил холодный кофе, поставил кружку с глухим стуком, Иван Семёныч потёр лицо ладонями, а Антон уставился в стол.

Даниил смотрел на схему, но не видел её. Он чувствовал напряжение в комнате – как туго натянутую струну, готовую лопнуть. Все понимали, что план провалился, не начавшись.

Он все время чувствовал фон города. Вибрацию боли и страха, которая не отпускала его ни на минуту. Тысячи людей, которые больны, бояться, злятся, но молчат.

Они уже готовы, просто не знают об этом. Просто боятся быть первыми.

Но если кто‑то скажет им то, что они уже чувствуют… если кто‑то покажет, что они не одни…

Даниил медленно поднял голову, посмотрел на Григория:

– Есть другой способ.

Все взгляды обратились к нему.

Григорий нахмурился:

– Какой?

Даниил медленно глубоко вдохнул и выдохнул:

– Люди, которые выйдут на улицы. Они откажутся работать, откажутся подчиняться, откажутся молчать. Это стянет всех наёмников с завода.

Иван Семёныч покачал головой:

– Даниил, люди боятся. Никто не выйдет.

– Выйдут, – сказал Даниил твёрдо, и в его голосе появилась уверенность. – Если им сказать правду, показать, что они не одни. Что их тысячи, и все они чувствуют одно и то же.

Григорий медленно выпрямился, прищурился, изучая Даниила:

– Ты хочешь… поднять город? Сам?

– Да, – просто ответил Даниил.

Тишина стала ещё тяжелее.

Нина Петровна тихо и осторожно заговорила первой:

– Даниил… ты говоришь о том, чтобы использовать свой… дар? Не для лечения, а для…