Охранники застыли, не смея даже дышать. На их лицах читался неприкрытый ужас. Один из них было дёрнулся, но тут же замер на полпути – инстинкт самосохранения орал, что это была бы последняя ошибка в его жизни.

На месте двери остался идеально чистый проём. Просто пустое пространство, через которое был виден кабинет губернатора.

Степан Васильевич стоял, не в силах оторвать взгляд от того места, где секунду назад была дверь.

Боже мой , – проносилось у него в голове. – Что это было? Как это возможно?

Он видел это своими глазами, но разум отказывался верить. Дверь просто… перестала существовать, потому что Хозяин сказал, что её нет и реальность послушалась.

В приёмной стояла гробовая тишина.

Марина Владимировна застыла у своего стола, уставившись на пустой проём с таким выражением лица, словно мир перевернулся с ног на голову. Её рот был приоткрыт, но ни звука не вырывалось наружу.

Мэры – все, без исключения, и «богатые», и «бедные» – сидели, не шевелясь, даже не дыша, глядя на пустой дверной проём широко распахнутыми глазами.

На лицах «богатых» мэров – читался шок, смешанный с нарастающим страхом.

Презрение испарилось, насмешливость исчезла, осталось только понимание: этот человек смертельно опасен.

На лицах «бедных» мэров – шок смешивался с едва сдерживаемым ликованием.

Наконец‑то , – читалось в их глазах. – Наконец‑то кто‑то показал этим высокомерным ублюдкам, что они не всесильны.

Калев стоял перед пустым проёмом ещё несколько секунд, глядя в кабинет губернатора. Потом повернулся к «отверженным», посмотрел на них и сделал короткий, властный жест головой в сторону пустого проёма.

Он не сказал ни слова, но все всё поняли.

Вы со мной.

Несколько секунд никто не двигался. Мэры сидели, не веря своим глазам, не веря своим ушам, не веря тому, что только что произошло.

Они всегда ждали в приёмных. Уже привыкли к этому как к постоянному ритуалу и вдруг… вдруг кто‑то просто стёр дверь из реальности и пригласил их войти вместе с собой.

Пётр Николаевич Воробьёв, мэр Каменска, первым поднялся со стула. Медленно, неуверенно, его ноги дрожали.

Потом поднялась Ирина Сергеевна Волкова. Потом – Олег Игоревич Медведев. Потом – остальные.

Один за другим. В смеси страха, шока и внезапно вспыхнувшей надежды они поднялись и пошли к Калеву Воронову. К человеку, который только что сделал невозможное.

Степан Васильевич видел как меняется выражение лиц людей вокруг. Страх уступал место решимости, а покорность – достоинству.

Они выпрямляли спины и поднимали подбородки, словно сбрасывали с себя невидимые цепи, которые держали их в рабстве перед областной властью все эти годы.

Марина Владимировна наконец обрела голос.

– Стойте! – по прежнему кричала она истерично. – Вы не можете! Это нарушение! Я вызываю охрану! Немедленно!

Калев не обращал на это никакого внимания, а спокойно, не торопясь, вошёл в кабинет губернатора. Глеб последовал за ним, как молчаливая, непоколебимая тень. Степан Васильевич шагнул следом, и его сердце колотилось так сильно, что казалось, вырвется из груди, а за ним, один за другим, в кабинет входили «отверженные» мэры. Все восемь человек, которых годами держали за дверью, заставляли ждать, унижали и игнорировали. Они входили через пустой проём, где раньше была дверь, которую им редко открывали.

Марина Владимировна схватилась за рацию, кричала что‑то о вызове дополнительной охраны, о нарушении порядка, о немедленном аресте.

«Богатые» мэры – Орлов, Зарецкий, Гужевой, Зайцев, Медведев – сидели в своих удобных креслах, побледневшие, не смея пошевелиться.

Они только что увидели, как реальность подчинилась воле одного человека и поняли, что есть сила, перед которой даже губернатор – ничто.

Охранники у пустого проёма стояли неподвижно, не смея даже стряхнуть пыль со своих голов и плеч. Один из них тихо шептал молитву, в то время как Калев Воронов уже был внутри.

Кабинет губернатора был огромным, роскошным и помпезным – воплощением власти и богатства.

Высокие потолки с лепниной. Массивная хрустальная люстра. Панорамные окна во всю стену с видом на центральную площадь Северогорска. Мраморный пол, покрытый дорогими коврами. Стены, обшитые деревянными панелями из редких пород, украшенные картинами и дипломами в золочёных рамах.

В центре – огромный стол из тёмного дерева, за которым восседал губернатор Виктор Павлович Громов. Мужчина лет пятидесяти пяти, полный, с круглым лицом, залысинами и маленькими глазками‑бусинками. На нём был дорогой тёмно‑синий костюм, на запястье – часы стоимостью с небольшой дом, а на пальце – массивный золотой перстень с печаткой.

Перед его столом, в креслах для посетителей, сидели четверо высокопоставленных чиновников областной администрации – его ближний круг, те, кто принимал реальные решения.

Заместитель губернатора по экономике – грузный мужчина лет пятидесяти с самодовольным лицом. Директор департамента финансов – худой, нервный человек в очках. Руководитель управления по развитию территорий – женщина средних лет в строгом костюме. И начальник областного управления безопасности – седой мужчина с военной выправкой.

На стене за спиной губернатора висел огромный голографический экран, на котором светилась карта области с отмеченными городами, промышленными зонами, транспортными маршрутами.

Громов как раз произносил речь. Пафосную, самодовольную речь о «стратегическом развитии региона» и «эффективном распределении ресурсов».

– … и таким образом, джентльмены, – говорил он, откинувшись на спинку массивного кожаного кресла и поигрывая дорогой ручкой, – мы видим, что концентрация инвестиций в ключевых промышленных центрах даёт максимальную отдачу. Промышленный, Заречье, Северный – вот локомотивы нашей экономики. Вот города, которые приносят реальную прибыль в областной бюджет. А остальные… – он пренебрежительно махнул рукой, – … ну, остальные пусть довольствуются тем, что имеют. Нельзя же распылять ресурсы на всех подряд, это неэффективно. Рынок сам решит, кто выживет, а кто…

Он не закончил фразу, потому что в этот момент в кабинет через пустой дверной проём вошёл Калев Воронов. Спокойно, не торопясь, словно это был его собственный кабинет, а не чужой. За ним – Глеб. Потом – Степан Васильевич.

Громов замер на полуслове, уставившись на вошедших. Ручка выпала из его пальцев и со стуком упала на стол. Его лицо за секунду прошло через целый спектр эмоций: удивление, недоумение, возмущение, и, наконец, ярость.

Багровая, клокочущая ярость.

– Что… какого чёрта⁈ – взревел он, вскакивая с кресла так резко, что оно откатилось назад и ударилось о стену. – Кто вам разрешил⁈ Где охрана⁈ Где моя дверь⁈

Он ткнул толстым пальцем в сторону пустого проёма, где ещё несколько минут назад была массивная резная дверь.

Калев не ответил. Даже не посмотрел на губернатора.

Он просто прошёл дальше в кабинет, остановился перед огромной голографической картой области на стене и начал спокойно изучать её, словно Громова вообще не существовало.

Степан Васильевич и остальные мэры остановились в нескольких шагах от входа, не решаясь пройти дальше. Глеб занял позицию справа от Калева, скрестив руки на груди.

Громов побагровел ещё сильнее, вены на его шее вздулись, а голос стал хриплым от ярости:

– Воронов! Ты чёрт возьми посмел… ты осмелился ворваться в мой кабинет⁈ Ты понимаешь, что ты сделал⁈ Это нарушение закона! Это вторжение! Я вызову полицию! Тебя арестуют! Посадят!

Он схватился за интерком на столе, нажимая кнопку вызова охраны.

– Охрана! Немедленно в мой кабинет! Задержать нарушителей! Всех! Применить силу если нужно!

Ему ответил дрожащий, испуганный голос одного из охранников из приёмной:

– Господин губернатор… мы… мы не можем… там… дверь…