Тишина. Он постучал снова, громче.

– Иванов! Открывай, или мы выбьем дверь!

Изнутри послышались шаги. Замок щёлкнул, дверь приоткрылась на цепочку. В щели показалось лицо мужчины средних лет – осунувшееся, с тёмными кругами под глазами.

– Чего надо? – спросил он хрипло.

– Ты почему не на работе? – Бык уперся рукой в дверь.

– Болею, – Иванов протянул через щель листок бумаги. – Справка от врача. Мигрень. Не могу работать.

Бык взял справку, бегло пробежал глазами. Печать больницы, подпись врача, дата сегодняшняя.

– Мигрень, – повторил он медленно. – Удобно.

– Это правда! – Иванов попытался закрыть дверь. – У меня справка! Вы не имеете права…

Бык резко дернул дверь. Цепочка с треском оборвалась, дверь распахнулась. Иванов отшатнулся назад, упал на пол в коридоре.

– Собирайся, – коротко сказал Бык. – Едешь на завод.

– Но у меня справка! Законная! – Иванов попятился на четвереньках.

– Мне плевать на твою справку.

Два наёмника зашли в квартиру, подняли Иванова за руки, потащили к выходу. Тот пытался сопротивляться, кричал, но это не имело значения.

Бык вышел следом, закурил новую сигарету.

Одного взяли. Осталось ещё триста.

Следующая квартира была заперта изнутри на засов.

Бык стучал пять минут. Никто не открывал.

– Выбивай, – приказал он.

Наёмник с тараном – здоровенный детина по прозвищу «Медведь» – размахнулся и ударил в дверь. Раз. Два. Три.

Дверь поддалась, распахнулась. Внутри была пустая квартира. Окно на первом этаже распахнуто настежь. Рабочий сбежал через окно, пока они ломали дверь.

Бык выругался сквозь зубы.

– Ищите по всему дому! Он не мог уйти далеко!

Наёмники рассыпались по подъезду. Обыскали подвал, чердак, соседние квартиры.

Никого.

– Блядь, – Бык плюнул на асфальт. – Ладно. Следующий дом.

К обеду группа вытащила восемь человек.

Из сорока, кого нужно было забрать только в этом районе.

Остальные либо сбежали, либо баррикадировались в квартирах так, что проще было бы взрывать стены.

Бык стоял возле своего внедорожника, глядя на список адресов на планшете.

– Мы так до вечера одну улицу будем зачищать, – сказал Рысь, вытирая пот со лба. – Их слишком много, они разбегаются, прячутся…

– Знаю, – Бык закурил очередную сигарету.

Его рация ожила. Голос другого командира отряда, работающего в соседнем районе:

– Бык, у нас проблема. Трое моих парней застряли на Заводской улице. Машина не заводится.

– Какая машина?

– «Барс». Новый, только вчера на базу пригнали. Проводку кто‑то перерезал.

Бык нахмурился.

– Перерезал? Кто?

– Не знаю. Машина стояла под охраной, но когда ребята вернулись – она уже была мёртвая.

Бык молчал несколько секунд, переваривая информацию.

– Ладно. Высылаю эвакуатор, держитесь там.

Он выключил рацию, посмотрел на Рыся.

– Саботаж, – сказал тот тихо.

– Да, – Бык затушил сигарету о подошву ботинка. – Похоже на то.

К вечеру ситуация ухудшилась.

Бык получал доклады один за другим:

«Патруль на Промышленной улице – у всех четырёх машин проколоты шины. Все четыре, одновременно, пока мы проверяли дом».

«Группа на Речной – один из парней отравился. Съел пирожки, которые ему дала местная женщина. Сейчас блюёт как проклятый, не может встать».

«Третий отряд – рации глючат. Кто‑то забивает частоту белым шумом. Не можем связаться с половиной групп».

Бык стоял в своём временном штабе – переоборудованном складе на окраине города – и смотрел на карту Котовска, усеянную красными метками.

Саботаж повсюду. Ничего опасного и прямых атак не было, но это было хуже.

Горожане начали против них войну на истощение.

Рысь подошёл к нему, протянул отчёт.

– Итоги дня. Вытащили на завод тридцать два человека. Потеряли три машины – одну из‑за проводки, две из‑за проколотых шин. Четверо наших в лазарете – двое отравились, двое подрались между собой из‑за какой‑то херни.

– Подрались? – Бык нахмурился. – Свои подрались?

– Да. Говорят, просто сорвались. Нервы на пределе.

Бык молчал, глядя на карту. Тридцать два человека из трёхсот.

Чернов сказал – каждый час простоя минус десять процентов зарплаты. Завод простоял весь день. Значит, сегодня он и его люди работали бесплатно.

Бык почувствовал, как внутри разгорается глухая ярость.

– Что с этим «Святым»? – спросил он, не отрывая взгляда от карты.

– Никто не знает, где он. Люди видели его – курьер с чёрным котом, но когда мы приходим по адресам – его уже не было.

– Кто‑то предупреждает его, – Бык сжал кулаки на краю стола.

– Да. Весь город на его стороне.

Тишина затянулась.

Потом Бык медленно выпрямился, посмотрел на Рыся.

– Завтра меняем тактику, – сказал он холодно. – Хватит ходить по квартирам. Блокируем весь район, перекрываем выходы – никто не входит и не выходит. И начинаем давить: отключаем воду, потом электричество. Посмотрим, сколько они продержатся без света и воды.

Рысь кивнул молча.

Бык вернулся к карте, положил ладонь на красные метки.

– Хотят играть в партизан? Получат полную блокаду.

Ночь накрыла Котовск тяжёлым одеялом тишины. Бык стоял на крыше своего штаба, куря последнюю за день сигарету и глядя на город внизу. Огни в окнах жилых домов горели.

А он стоял здесь, с автоматом на груди и рацией на поясе, и впервые за двадцать лет службы чувствовал… неуверенность.

Он привык воевать с теми, кто стреляет в ответ. С боевиками, террористами, бандитами. С теми, кого можно найти, прижать к стенке и уничтожить. Но как воевать с городом? С женщиной, которая продает тебе пирожки с улыбкой, а через час ты блюёшь от отравления? С подростком, который прокалывает шины, пока ты отвернулся? С рабочим, который сидит дома с официальной справкой, и ты не можешь доказать, что он симулирует?

Бык затянулся последний раз, швырнул окурок вниз, на асфальт.

– Ну что же, «Святой», – пробормотал он в пустоту. – Это война.

Он повернулся, направился к лестнице вниз.

– Только ты забыл одну вещь. В войне побеждает тот, у кого больше силы.

Степан Васильевич проснулся от пения птиц.

Он лежал в своей постели, глаза ещё закрыты, и несколько секунд не мог понять, что его разбудило. Это был не резкий звонок будильника и не кашель жены, который врывался в его сон каждое утро последние двадцать лет.

Степан прислушался и тут до него дошло – его разбудило пение птиц. Чистое, звонкое и радостное.

Степан Васильевич медленно открыл глаза и посмотрел на потолок. Утренний свет лился через щель между шторами – мягкий, тёплый, золотистый. Не привычный серый и тусклый, пробивающийся сквозь завесу смога, а…

…Золотистый.

Он повернул голову. Рядом, на своей половине кровати, спала его жена – Марина. Её лицо было спокойным, расслабленным. Дыхание ровное, без хрипов и кашля. Волосы, тронутые сединой, рассыпались по подушке.

Степан Васильевич смотрел на неё и чувствовал, как внутри поднимается радость.

Впервые за двадцать лет она спит спокойно.

Он осторожно, стараясь не разбудить жену, приподнялся на локте и прислушался.

Тишина.

Словно он жил не в городе, а где‑нибудь в деревне, такая тишина стояла – живая, дышащая тишина. Где‑то внизу слышался смех детей, игравших во дворе, шелест листвы за окном, далёкий гул машин на главной улице – размеренный, спокойный, не раздражающий.