Словно Воронов не использовал псионику как инструмент. Словно он сам был  псионикой. Ну, или чем‑то большим, чем просто сила. Фундаментальным законом, как гравитация или время.

Даниил почувствовал, как по спине ползут мурашки от этой мысли.

Воронов разрушил «Зеркало» – самый защищённый объект ФСМБ в стране. Освободил всех заключённых одним ударом. Но Даниила… отпустил.

Почему?

Этот вопрос грыз его изнутри всю неделю.

Может, потому что счёл недостойным внимания? Слишком ничтожным и незначительным, чтобы тратить на него силы?

Или…

Или это тоже был урок?

«Ты свободен. Впервые в жизни по‑настоящему свободен. Теперь реши сам – кем ты будешь. Останешься монстром, каким тебя сделали? Или станешь человеком?»

Даниил покачал головой, резко отгоняя эти мысли. Они заводили в тупик, в бесконечную рефлексию, от которой начинала болеть голова ещё сильнее.

– Готово! – крикнул он громче, чем собирался, выходя из кухни.

Михалыч оторвался от газеты, которую снова читал. Прошёл на кухню, окинул взглядом стопки чистых тарелок, заглянул в раковину. Провёл пальцем по краю одной из кастрюль, проверяя.

Кивнул с одобрением.

– Неплохо, парень. Чисто. Даже жир весь оттёр, молодец. Садись за тот столик у окна, накормлю как обещал.

Даниил опустился на продавленный стул, чувствуя, как ноги подкашиваются от усталости. Только сейчас он осознал, как сильно вымотался.

Через пару минут Михалыч вернулся с подносом. Поставил перед Даниилом большую, почти до краёв наполненную миску густого борща со сметаной. Рядом – ломоть чёрного хлеба, толстый, с хрустящей корочкой. Кружку холодной воды. И, неожиданно, – большую котлету на отдельной тарелке.

– Обещал ведь, – буркнул Михалыч, увидев удивлённый взгляд Даниила. – Ешь давай, пока горячее.

– Спасибо, – выдохнул Даниил.

Он набросился на еду, даже не пытаясь соблюдать приличия. Ел жадно, обжигаясь горячим борщом, запивая большими глотками холодной воды. Откусывал огромные куски хлеба. Котлета исчезла за считанные секунды.

Михалыч стоял рядом, облокотившись на стойку, и смотрел на него со смесью сочувствия и любопытства. Покачивал головой.

– Давно не ел, видать?

– Угу, – промычал Даниил с набитым ртом. Проглотил. – Со вчерашнего утра и то – кусок хлеба.

– Тяжело тебе, парень. Видно же. – Михалыч помолчал, потом спросил осторожно: – Откуда идёшь‑то?

– Издалека, – уклончиво ответил Даниил, зачерпывая остатки борща со дна миски.

– Ну это понятно, что издалека. Я смотрю – ты не местный совсем. Акцент другой, манера говорить. Да и вид… – Михалыч замолчал, не закончив фразу.

Даниил поднял глаза от пустой уже миски.

– С севера. Очень далеко с севера. Ушёл оттуда и не планирую возвращаться.

– А куда путь держишь? Цель какая есть?

Вопрос завис в воздухе.

Даниил замер с кружкой воды на полпути ко рту.

Куда он идёт? Хороший вопрос. Чертовски хороший вопрос. Он не знал, вообще понятия не имел.

Просто на юг. Прочь от столицы. Прочь от «Зеркала» – или того, что от него осталось. Прочь от призраков прошлого, которые преследовали его по пятам.

Но конкретной цели или пункта назначения не было.

– Не знаю, – медленно ответил он, опуская кружку на стол. – Просто иду куда дорога выведет, туда и приду.

Михалыч хмыкнул, качая головой.

– Философ, значит. Романтик. – В его голосе не было насмешки, скорее что‑то вроде понимания. – Ладно. Твоё дело. Доешь – можешь идти дальше. Или… – он замялся, почесав лысину. – Слушай, а хочешь переночевать? У меня тут на задворках сарай есть. Чистый, сухой, сено свежее лежит. Замок на двери есть, изнутри закрыться можешь. Всяко лучше, чем под кустом в поле.

Даниил поднял на него глаза. Широко распахнутые, полные искренней, почти детской благодарности.

– Серьёзно? Вы… вы правда разрешите?

– Чего там разрешать‑то. Пустует всё равно. Раньше там инструменты хранил, теперь всё в подсобку перенёс, так что свободен. Только утром уйдёшь тихо, чтоб соседи не видели, а то начнут языками чесать, мол, Михалыч бомжей приютил. – Он усмехнулся. – Хотя не впервой, если честно. Раза три уже таким, как ты, помогал. Мир жестокий, кому‑то везёт, кому‑то нет.

– Спасибо, – Даниил сглотнул комок в горле. – Правда, огромное спасибо. Но… я, наверное, пойду дальше.

Михалыч удивлённо поднял брови.

– Дальше? Сейчас? Парень, уже темнеет. Куда ты пойдёшь в такую темень?

– Я… привык ночевать на улице, – соврал Даниил, отводя взгляд. – И вообще, не хочу вас затруднять.

На самом деле причина была другой. Слишком близко к людям. Много внимания да и опасно это. Вдруг кто‑то узнает? Вдруг его ищут? ФСМБ не могла просто так забыть о побеге из «Зеркала». Могли разослать ориентировки: фотографии или описание. А Михалыч – добрый человек. Если к нему придут с вопросами, он не сможет хорошо соврать. Расскажет про оборванного парня, который мыл посуду за еду. И тогда след приведёт сюда. Нет, лучше держаться подальше от людей.

Михалыч посмотрел на него долгим, оценивающим взглядом. Потом вздохнул.

– Ну, дело твоё. Не хочешь – не надо. Только осторожнее там. В лесу волки бывают. Редко, но бывают.

– Буду осторожен, – пообещал Даниил. – Ещё раз спасибо. За всё.

Михалыч махнул рукой, возвращаясь к своей газете.

– Иди уж. Береги себя, парень.

Даниил вышел из кафе в сгущающиеся сумерки.

Постоял немного на крыльце, вдыхая вечерний воздух – прохладный, пахнущий полями и дальней грозой. Небо на западе ещё светилось оранжевым, но тьма уже наступала быстро.

Он направился дальше по дороге, держась обочины.

Шёл минут двадцать, может, полчаса, пока не заметил справа от дороги небольшую рощу – густую, тёмную, манящую укрытием. За деревьями слышался монотонный шум воды – река протекала где‑то совсем близко.

Идеальное место. Укрытие от чужих глаз, вода поблизости, и главное – никого вокруг на километры.

Даниил свернул с дороги и углубился между деревьями. Нашёл небольшую поляну у самой кромки воды. Собрал сухие ветки – их было достаточно после жаркого лета. Разжёг костёр, используя остатки спичек, которые стащил ещё позавчера на одной из заправок.

Пламя разгорелось быстро, жадно, отбрасывая тёплый оранжевый свет на стволы окружающих деревьев и создавая круг безопасности в темноте.

Даниил сел у огня, протянув руки к теплу, и просто смотрел на танцующие языки пламени. Гипнотизирующее зрелище, древнее и успокаивающее.

За рекой, где‑то в темноте леса, кто‑то ухал протяжно и тревожно – сова, наверное, вышла на охоту. Ветер шелестел листвой над головой, принося запах влаги и речного ила. Где‑то вдалеке плеснула рыба, нарушив гладь воды.

Звуки живого мира. Свободного мира, мира, который продолжал существовать независимо от человеческих драм и трагедий.

Даниил медленно откинулся назад, опираясь на руки, и посмотрел на небо сквозь просветы между кронами деревьев.

Звёзды. Бесконечное множество звёзд, рассыпанных по чёрному бархатному полотну ночи. Живые, мерцающие, тёплые точки света – не холодные мёртвые призраки из видения Воронова, а настоящие, горящие солнца где‑то невероятно далеко.

Он смотрел на них долго, не отрываясь, и чувствовал нечто странное, почти забытое – свободу. Настоящую, физическую, осязаемую свободу.

Не было стен камеры, сжимающих со всех сторон. Не было подавителей, гудящих в ушах и давящих на разум тяжестью. Не было надзирателей с их холодными взглядами. Не было приказов Тарханова, определяющих каждый его шаг.

Только он сам, костёр перед ним, река за спиной и бесконечное ночное небо над головой.

Даниил закрыл глаза, глубоко вдыхая прохладный ночной воздух. Дым от костра щекотал ноздри. Где‑то стрекотали ночные насекомые. Впервые в этой жизни он и правда чувствовал, что свободен от своей прошлой жизни…