Город жил.

Степан Васильевич осторожно встал с кровати, накинул халат, подошёл к окну и раздвинул шторы.

И замер.

За окном был Воронцовск – его город, его дом. Но не тот Воронцовск, который он помнил пять месяцев назад. Не серый, задыхающийся, умирающий городок с закрытыми заводами и пустыми улицами.

Перед ним был город, который ожил.

Улицы чистые, асфальт свежий, без ям и трещин. Дома отремонтированные, с новой краской на фасадах – яркие, ухоженные. Вдоль тротуаров тянулись ряды деревьев с густой, сочной листвой. Клумбы на каждом углу – цветы яркие, здоровые, буйно цветущие.

И главное – воздух.

Степан Васильевич глубоко вдохнул через открытое окно.

Чистый и прозрачный. Без намёка на заводской смог, который двадцать лет забивал лёгкие и оседал на подоконниках жирной копотью.

Он посмотрел на горизонт – и увидел горы.

Далёкие, синие и чёткие. Их всегда скрывала дымка смога от старого завода. Степан Васильевич знал, что горы там есть – видел их на картах, но никогда не видел своими глазами.

А сейчас они были перед ним – величественные и красивые.

– Степа?

Он обернулся. Марина Ивановна проснулась, села на кровати, потирая глаза. Её голос был сонным, но мягким, без привычной хрипотцы.

– Доброе утро, – тихо сказал Степан Васильевич, и в горле вдруг перехватило.

Она посмотрела на него, потом на окно за его спиной. Встала, подошла, обняла его сзади, положив голову на плечо.

Они стояли молча, глядя на город.

– Степа, – прошептала она наконец. – Ты слышишь?

– Что? – спросил он, не отрывая взгляда от гор на горизонте.

– Тишина, – она крепче обняла его. – И… Катенька сегодня ночью совсем не кашляла.

Степан Васильевич замер.

Катя – их десятилетняя дочь. Всю жизнь она просыпалась по ночам от приступов кашля – сухого, надрывного. Врачи говорили – хронический бронхит, обострённый плохой экологией. Лекарства помогали слабо, а последние два года стало только хуже. Степан уж совсем собирался оставлять пост и уезжать, чтобы не мучать ни жену и дочку.

Марина вставала к ней каждую ночь. Держала за руку, гладила по спине, давала сироп. Иногда Катя кашляла так сильно, что не могла дышать.

А сегодня…

– Совсем? – хрипло переспросил Степан Васильевич.

– Совсем, – подтвердила жена, и в её голосе дрожали слёзы. – Проспала спокойно всю ночь. Я заходила проверить – дышит ровно и без хрипов.

Степан Васильевич закрыл глаза, и по щекам потекли слёзы. Впервые за несколько лет его дочь спала спокойно. Потому что воздух чистый и потому что Калев Воронов сделал то, что казалось невозможным.

– Марин, – прохрипел он сквозь слёзы, не открывая глаз. – Я… я не знаю, как его благодарить. Если бы не он, нам бы пришлось уехать. Я ведь собирался оставить пост и увозить вас.

Марина крепче обняла его, уткнувшись лицом в спину.

– Я знаю, Степа. Я знаю.

Они стояли так несколько минут, молча, обнявшись, глядя на город и горы за окном.

Потом Степан Васильевич вытер глаза, глубоко вдохнул – снова этот чистый, невероятный воздух – и выпрямился.

– Мне нужно на работу, – сказал он, и голос окреп. – Много дел.

Марина отпустила его, улыбнулась.

– Иди. Я разбужу Катю. Сегодня у неё контрольная по математике.

Степан Васильевич кивнул, повернулся к шкафу, начал одеваться.

Надел свежую рубашку – белую, отглаженную. Костюм – тот самый, который подарил ему Хозяин перед поездкой к губернатору. Тёмно‑синий, безупречного покроя, который сидел на нём как влитой и заставлял чувствовать себя уверенно.

Он посмотрел на себя в зеркало и увидел не того забитого, сгорбленного провинциального чиновника, каким был пять месяцев назад, а мэра процветающего города.

Представителя Калева Воронова.

Степан Васильевич важно поправил галстук, взял портфель и вышел из спальни.

На кухне его ждал завтрак – Марина уже успела накрыть стол. Яичница, свежий хлеб, кофе. Домашний и уютный запах разносился по квартире.

Катя сидела за столом в пижаме, сонная, с растрепанными волосами. Увидела отца, улыбнулась.

– Доброе утро, пап!

Голос правда был звонкий, чистый и без хрипов.

Степан Васильевич подошёл, поцеловал её в макушку.

– Доброе утро, солнышко. Как спалось?

– Отлично! – она потянулась, зевая. – Мне даже приснилось что‑то хорошее, но не помню что.

Марина Ивановна стояла у плиты, переворачивая яичницу, и её глаза были влажными.

Степан Васильевич сел за стол, выпил глоток кофе. Посмотрел на жену, на дочь.

Его семья здоровая и счастливая.

Спасибо, Хозяин,  – подумал он, сжав чашку в руках. – Спасибо за то, что ты сделал. Я никогда не забуду этого – никогда.

Он доел завтрак, попрощался с семьёй и вышел из квартиры.

На улице было тепло и солнечно. Степан Васильевич шёл по тротуару к своей служебной машине – новенькой, блестящей, которую Хозяин подарил городской администрации вместе с ещё двумя такими же.

Вспомнил, как он тогда приезжал к воротам «Эдема» с оркестром и трактором, отчаянно пытаясь привлечь внимание Воронова.

Как Хозяин вышел – спокойный, холодный – и выслушал его просьбу.

Он даже был благодарен тем клановым идиотам, которые помешали Хозяину выпить кофе. Если бы не они, то он бы мог и не принять титул.

Степан поморщился – о таком не хотелось даже думать.

Я сделал правильный выбор, – подумал он, выезжая на дорогу. – Когда пошёл к нему. Когда не побоялся выглядеть смешным с этим оркестром. Я показал ему своё отчаяние, свою готовность на всё ради города.

И он услышал.

Степан Васильевич наслаждался городом – новый асфальт, отремонтированные дома, ухоженные парки, работающие заводы и счастливые лица людей.

Он чувствовал настоящую гордость за свой город.

Гордость за то, что он – мэр этого города.

Представитель Калева Воронова.

Степан Васильевич свернул на главную улицу, ведущую к зданию мэрии, и притормозил у светофора.

Впереди, на тротуаре, группа рабочих в ярко‑оранжевых жилетах возилась возле клумбы. Трое мужчин с секаторами и садовыми ножницами подстригали кусты, которые буйно разрослись вдоль ограды сквера.

Степан Васильевич узнал их – бригада городских озеленителей. Во главе – Семён Петрович Круглов, бригадир, мужик лет пятидесяти с загорелым лицом и вечно недовольным выражением.

Светофор переключился на зелёный, но Степан Васильевич не поехал. Он опустил стекло и помахал рукой.

– Семён Петрович! Доброе утро!

Бригадир обернулся, увидел мэра, вытер пот со лба и направился к машине. Лицо у него было красное от жары и усилий, на руках – садовые перчатки, в одной руке – секатор.

– Степан Васильевич, – сказал он, подходя к окну машины. – Здравствуйте.

– Как дела? Как работа? – спросил мэр, улыбаясь.

Семён Петрович вздохнул тяжело, покачал головой и вдруг, неожиданно, начал… жаловаться.

– Степан Васильевич, так дальше нельзя! – сказал он с таким серьёзным видом, словно речь шла о катастрофе. – Мы не справляемся!

Степан Васильевич моргнул, удивлённо глядя на него.

– Что случилось?

– Ваши кустарники! – Семён Петрович махнул секатором в сторону клумбы. – Они растут как на дрожжах! Раньше мы стригли их раз в месяц – и хватало! А теперь? Каждую неделю приходится! Каждую! Не успеваешь подстричь один сквер, а он уже снова зарос!

Он говорил с таким возмущением, что Степан Васильевич не сразу понял, шутит он или всерьёз.

– И это ещё ладно, – продолжал Семён Петрович, набирая обороты. – Но цветы! Раньше половина не всходила, чахла, жухла. Мы их подсаживали, возились, а теперь? Они прут, как сорняки! Лилии по колено! Розы – вон, смотрите! – он ткнул секатором в сторону клумбы, где действительно цвели огромные, пышные розовые кусты. – Я такие только в ботанических садах видел! А у нас – на каждом углу!

Один из рабочих, молодой парень в оранжевом жилете, подошёл следом, вытирая руки о штаны.