И я выбираю такой эпитет только из-за того, что ангелу не пристало ругаться. А так-то, пожалуй, в данном случае уместно было бы выбрать выражение чуть покрепче.

От моего спасителя и наставника, Варифиэля, мне не раз приходилось слышать, что Сариэль излишне эксцентричен для ангела и постоянно впадает в опасную ересь.

И тут надо признать честно: я люблю и бесконечно уважаю своего наставника. Он спас меня, многому научил, сделал ангелом. Мы с ним связаны нитями прошлых жизней, и он даже нарушил ангельские правила, чтобы мне это показать. Учитывая, что мне пока что не положено ничего знать о прошлых жизнях, эту услугу сложно переоценить.

Я чрезвычайно ценю Варифиэля и знаю, что он отличный, преданный делу боец света. Он порой делает некрасивые и кажущиеся неприятными вещи, но он в этом хотя бы последователен. Он говорит: “Если уже взялся за что-то драться, то дерись — и не бойся испачкать руки. Остальное? Просто лицемерие. Другие ангелочки кривят рожу при виде меня — но прекрасно знают, кто подчищает за ними грязь. Знают, а потому вежливо улыбаются.”

И Варифиэль не лгал. У него действительно хватало смелости действовать во благо света, а не просто сидеть и философствовать. Но это не отменяет и того, что иногда мой друг и наставник бывает несколько… излишне скор в своих суждениях.

И уж точно излишне категоричен в определениях ереси.

Тем не менее нельзя не признать, что некая доля правды в его выводах всё же присутствовала. По крайней мере, когда Сариэль сказал мне, что хотел бы завербовать одного из демонов… Скажем, мне показалось это совершенно неадекватной идеей.

Хотя, узнав Шаакси чуть поближе, я начала допускать: возможно, в данном случае знаменитому всезнанию старших чинов следует доверять.

— О чём вы думаете так напряжённо, моя дорогая? — мягкий голос пророка вернул меня в реальность.

Он был потрясающим существом. Одно присутствие его рядом озаряло всё вокруг мягким, ласковым светом сродни тому, что весной после дождя согревает землю: не слишком жаркий, не слепящий, не жестокий, не далёкий и не холодный — тот свет, который не может не очаровывать ангелов.

— Да так, ни о чём, — я погладила Гектора по короткой серой шёрстке, избегая взгляда внимательных, кротких глаз пророка.

— Вот как? — уточнил он. — Что же, полагаю, это должно быть довольно неприятное для вас “ничего”. Оно тяготит вас, а это не дело: чем ангел тяжелее, тем сложнее ему летать… А что может быть важнее для подобного вам создания, чем полёт?

— Торжество добра, — ответила я. — Это важнее всего на свете.

Пророк тепло улыбнулся и протянул мне печенье с белой помадкой.

Выглядел он при этом очень мило, но мне упорно виделось в его жесте что-то от взрослого, который вручает неразумному дитяте сладости в качестве утешительного приза.

Ну, либо затыкает рот, дабы не вякало.

Престолы небесные, как же я устала чувствовать себя таким вот несмышлённым ребёнком, которому затыкают рот! Ещё и эта, невозможная для ангела, но вопреки своей невозможности постоянно нарастающая головная боль…

Будто почувствовав мою тоскливую злость, Гектор, милейший зверь, утешительно ткунлся мне в ладонь своей усатой мордочкой.

Мы отлично повеселились в Хамельне. Зачем же ты грустишь сейчас?

Я поморщилась, но Гектора на всякий случай почесала. Да что творится в последнее время с моей головой?!

— ..А разве демоны умеют играть на флейте?

— Обижаешь! Демоны умеют играть на всём, потому что музыка — это искусство и искушение, а искусство и искушение — это мы, и имя нам… И всё в таком роде. Но в этот раз, прямо сейчас, почему бы не сыграть тебе? Ты выберешь из этих детишек тех, в чьих телах заключены Древние, и заберёшь их домой, в отражения. Мы не сможем сделать это для всех, но пусть хоть кому-то повезёт. Свобода иногда может быть вопросом удачи, так?

— Так. А ты? Что получишь с этого ты?

— А я, пожалуй, возьму себе крысу. Им-то, серым бедолагам, теперь тоже негде жить.

— Хм. Зачем тебе?..

— Крысы немного похожи на демонов, знаешь? Их ненавидят люди, и вроде бы даже не без повода, но преимущественно за то, что крысы жиреют на ими же разводимой грязи и разносят ими же принесённую заразу…

— Что?!

— Да так, ничего. Возьму этого, назову…

— Хансом?

— Да нет, пожалуй… Знаешь что? А дай ему имя ты. Как назовём его?

— Ну не знаю. Быть может… Гектор?

— Эй, ты…

—... в порядке? — спросил Пророк вежливо.

Вот ведь… гадство.

Чтоб не сказать погрубее.

Честно, если бы я не была ангелом, то решила бы, что банально схожу с ума. Это и происходит с сумасшедшими людьми, верно? Потеря ориентации в пространстве и времени, невесть откуда возникающие флешбеки, видения-воспоминания, голоса в голове, которые одновременно твои и не твои…

— Да, в порядке.

Я склонилась над столом и нажала пальцами на веки, стирая картинки внешнего и внутреннего зрения, позволяя милосердной тьме упасть перед глазами.

Ангелы не сходят с ума.

У нас для этого, с одной стороны, нет мозга, в котором хотя бы теоретически могут разладиться физиологический процессы, с другой — на нас не могут повлиять многочисленные твари из тех, что любят прикидываться галлюцинациями и голосами в голове, чтобы довести жертву до отчаяния и саморазрушения.

И, тем не менее, факты налицо.

Я уставилась в окно, на Старе Место, вид которого успокаивал. Губа у Шаакса не дура — выбрать себе место именно здесь. И как же повезло, что он умеет скрывать свой дом от людей! Было бы очень жаль, если бы такой отличный вид на Орлой пропал…

…Я когда-то выбрал это место именно для того, чтобы смотреть.

И смотрю сейчас, когда на Ратуше два ангела: крылья одного мраморны, а другого — железны.

Он раскрывает их, свет костра отблескивает на них, и я больше не вижу циферблата. Я…

…Схожу с ума.

Это, к сожалению, факт.

Но как ангел может обезуметь? Это ведь невозможно? Кто могущественен достаточно, чтобы…

Минуточку.

Нет, минуточку.

Осознав, я даже вскочила на ноги, шокированная.

Шакс, маркиз безумия. Ответ всё это время лежал на поверхности! Именно это он делает: играет со мной, сводит меня с ума, подкидывает невозможные воспоминания. Это всё — его работа!

-

— Точно всё в порядке, моя дорогая? Вы выглядите чрезвычайно взволнованной, — голос Пророка в который раз вернул меня в реальный мир, на этот раз — окончательно и бесповоротно.

— Теперь я всё поняла! — воскликнула я.

Пророк по этому поводу отчего-то не выглядел счастливым, скорее, очень даже наоборот.

— Должен отметить, что, по моему опыту, эти слова, сказанные с известной долей надрыва, экзальтации и категоричности, являются обычными спутниками полного непонимания.

Ну ничего себе завернул, а?

— При всём моём почтении, о посвящённый, в данном случае я уверена. Все детали наконец-то встали на место, и я теперь понимаю, что происходит.

— А что происходит, имею ли я спросить?

— Шаакси сводит меня с ума!

Пророк задумчиво пожевал губу.

— Ну положим, я почти уверен, что при наличии должного на то желания происходящее действительно можно трактовать именно так. При наличии должного на то желания любые факты можно подогнать под нужную трактовку, это ни для кого не секрет. Но всё же не видится ли вам в этом всём какое-то противоречие? Шаакси не показался мне одним из тех, кто стал бы намеренно сводить вас с ума.

— Кто знает? Демоны коварны, — хотя мне тоже, по правде, не показался. Но мало ли, что там и кому кажется? Варифиэль всегда говорил, что ложь всегда правдивее и красивее правды, потому что правда чаще корява, кровава и мало годится для парадных выступлений и витрин.

А Шаакси выглядел с самого начала (или почти с самого) слишком хорошо, чтобы быть правдой. Он вызывал чересчур много эмоций, перепутанных, противоречивых, совершенно неуместных и непонятных.