А потом я спросила:

– Я могла бы пожить у тебя несколько дней? Не в выходные, как раньше, а в будни?

– Ох, милая! Я бы рада была. Но кто же тебе разрешит?

– А если разрешат? Ты не против?

– Конечно, нет!

Я обняла Марту и выбежала на улицу. Теперь мне нужно было заскочить к Армине, переодеться и забрать мои сокровища – новые платья. У Армины в это время работала другая сиделка, утренняя. Мы с ней ещё не встречались, и я не воспользовалась ключом, как обычно, а только постучала.

Дверь открыла высокая грузная женщина. Её лицо сначала вытянулось: зачем тут какая-то сиротка в приютском комбинезоне, но почти сразу она вспомнила, что ей рассказывала Армина, и гримаса удивления сменилась улыбкой. Из комнаты раздался голос Армины:

– Кто там пришёл? – И она выкатилась в коридор. – Эйна? Почему в такое время?

– Простите. А можно я у вас переоденусь?

Армина приподняла брови, но не спешила меня расспрашивать, и я пояснила:

– Я решила, что больше не буду ходить в школу в комбинезоне. С меня хватит. Я обычный человек. Могу носить обычную одежду. Законом ведь это не запрещено, да?

– Да, – подтвердила Армина. – Дело не в законе, а в правилах приюта.

– А я и не буду в приют в такой одежде приходить. Так что всё нормально.

– Ладно, – согласилась Армина. – Давай. А дальше что? Будешь ко мне заходить перед школой и после школы?

– Думаю, что нет. У меня есть план. Я потом расскажу, хорошо?

Когда я появилась перед школой в голубом платье и светлых туфлях, все, кто стоял на крыльце, повернулись в мою сторону и провожали меня взглядами, пока я поднималась и шла мимо них. До этого дня никто не замечал перемен в моей внешности – мою новую осанку скрывал приютский комбинезон, моя походка по-прежнему казалась тяжёлой из-за грубых ботинок. А сейчас я украдкой поглядывала на изумлённые лица одноклассников и наслаждалась тем, что мне удалось их поразить.

В классе тоже все глазели на меня, и даритель знаний то и дело покрикивал:

– А ну-ка, повернитесь к доске!

На первой перемене, никому ничего не объясняя, я пошла к Дарителю Кириану. Он был не занят, велел мне войти, удивлённо поднял брови при виде моего необычного наряда и молча ждал, что я скажу.

Я не стала ничего выдумывать. Начала с того, что мои результаты экзамена на Бирже были лучшими в городе, и за это я очень благодарна и директору, и школе. Без их поддержки я бы не справилась со школьной программой. Сказала, что я выбрала работу во Второй зоне и скоро уеду туда. И в конце честно призналась: за десять лет жизни в приюте я устала от этого уродливого комбинезона, который делает меня изгоем в любом нормальном обществе. А я ведь ничуть не хуже других – я это доказала, сдав сложный экзамен на Бирже. И что я хочу хотя бы последние две недели в школе, пока мы будем сдавать выпускные экзамены и заключительный экзамен на зрелость, выглядеть как обычный человек. То есть носить платья.

– Да. Понимаю. Вполне законное желание. В школе никто не будет против.

– В школе – да. Но мне нельзя это делать в приюте.

– И как я могу тебе помочь? Написать туда ещё одно письмо?

– Да, пожалуйста, напишите! Только не о платьях.

Даритель Кириан, уже потянувшийся к стопке официальных бланков на краю стола, удивлённо поднял голову.

– А о чём?

– О том, что мне нужно очень серьёзно заниматься, чтобы сдать выпускные экзамены. Поэтому мне сейчас полезнее жить не в приюте, а в спокойной семейной обстановке. Пожалуйста, прошу, напишите Наставнице Фламии, что надо меня отпустить в гости! И не на выходные, а на две недели!

– И к кому же ты пойдёшь?

– К тётушке Марте. Она наша бывшая соседка, знала моих родителей. И работает в приюте уже много лет. Меня к ней и так часто отпускали на выходные. А теперь я бы хотела и в будни у неё пожить. Тогда бы я могла нормально одеваться.

– А она согласна?

– Конечно! – Я улыбнулась. – Думаете, я бы её не спросила, прежде чем к вам прийти?

– Ладно, уговорила, – улыбнулся директор мне в ответ. – Не пропадать же таким красивым платьям! Давай уж заодно и от швейной мастерской с прогулками тебя освободим. Тогда у тебя останутся только школа и фабрика. Сейчас напишу, что тебе с завтрашнего дня требуются особые условия. Курьер сегодня отнесёт письмо, и завтра утром сможешь перебраться к своей тётушке Марте.

Днём у меня осталось немного свободного времени между швейной мастерской и вечерней сменой, и я успела сложить свои вещи. Их оказалось совсем мало: старая потрёпанная книга, которую Марта сберегла после смерти моих родителей, мамин светло-зелёный платок, который я прятала от Наставницы Фламии под свитером, мамины серые бусы, небольшой светлый камень на шнурке – подарок Валиты, у неё было несколько таких. Пузырьки с жидкостями для мытья волос, красная коробка из-под шоколадных шариков. Школьные учебники и тетради, несколько карандашей. Всё это поместилось в тонкий матерчатый мешок – у каждой воспитанницы были такие мешки для личных вещей, нас научили их шить в первый год занятий в мастерской, а потом разрешали брать обрезки тканей для новых мешков, когда старые приходили в негодность.

Этот мешок я засунула в сумку с платьями, а её спрятала под подушку. Валите и Саре велела присматривать за моими вещами, пока я не вернусь со смены. Никто из воспитанниц не решился бы трогать мою сумку, но донести Наставнице Фламии, что я принесла в приют что-то неположенное, некоторые могли бы. Конечно, я надеялась, что никто не заметил мои платья: ведь я, как обычно, вернулась из школы с большой бесформенной сумкой, плотно набитой школьными принадлежностями.

После вечерней смены, когда девочки уже спали, я пробралась к своей кровати, легонько потрясла за плечо Валиту, потом Сару. Валита сразу открыла глаза, как будто ждала моего прихода. Сара не хотела просыпаться, но я должна была с ней поговорить, поэтому безжалостно растолкала её.

– Ну как, всё в порядке? – спросила я Валиту.

Та кивнула и перебралась на мою кровать, чтобы лучше меня слышать. А я села на корточки в проходе, рядом с Сарой, и зашептала:

– Я сейчас уйду на пару недель. К тётушке Марте.

После этих слов Сара окончательно проснулась:

– Как это? Почему?

– Мне разрешили. Директор письмо написал, Наставница Фламия не могла ему отказать. Мне надо к экзаменам готовиться, а здесь это неудобно.

Сара тихо заплакала. Я взяла её за руку.

– Ну, что ты… Не надо! Это же только на две недели! – сказала я, а сама подумала: а ведь скоро я совсем уеду отсюда. Что же тогда будет с Сарой, как она тут без меня будет жить?

Про платья я не стала говорить – это бы ещё больше расстроило и Сару, и Валиту.

– На фабрике увидимся! Вы же завтра в вечернюю смену выходите, да? И я тоже! От работы-то меня никто не освобождал!

Мы обнялись на прощание; я взяла сумку и вышла в коридор. Грязно-жёлтые стены поблёскивали в свете тусклой лампочки; моя тень ползла передо мной по каменным плитам пола, становилась всё короче и совсем съёжилась перед поворотом к лестнице. Мои тяжёлые ботинки громко отсчитали ступени, и я подумала: они звучат, как невысказанные слова. И, словно завершая их печальную речь, в пустом вестибюле хлопнула оконная рама.

Я постучала в каморку, и тётушка Марта крикнула:

– Входите, открыто!

Она сидела за столом и собиралась пить чай.

– Хочешь?

– Нет, спасибо! Тётушка Марта, мне разрешили! У вас пожить!

– Ох… А я не верила, что у тебя получится! Так когда ты ко мне переедешь? – И тут она опустила глаза, заметила сумку у меня в руке и всё поняла.

– Что, прямо сейчас пойдёшь? Это же опасно, сейчас часы покоя! Тебя патрульные поймают!

– Не поймают. Если что, скажу, что возвращалась с вечерней смены, а сумку на фабрике забыла, пришлось вернуться. Работников не задерживают, я знаю!

Тётушка Марта покачала головой: