— Мистер Хамади, как я уже говорил, был весьма влиятельным человеком. Его потомки до сих пор живут в Сабасе. Я знаю об этом, потому что они заказывают у нас «Меланхоличную Деву». Но как писал Дин, сам мистер Хамади в конце жизни переехал в Лэнсом. Уже когда Хэдшир стал колонией Бриттона. Они встречались с Хамади каждый год, навещали одного из членов клуба. Мистера Мора.

Патриций указал на портрет самого старшего, седовласого мужчины с мрачным лицом.

— А где они его навещали, не подскажете? — спросил я.

Вопрос, конечно, прозвучал по-идиотски, но мне нужна была любая зацепка. Возможно, Дин и Хамади встречались в каком-нибудь ресторане или другом знаковом для них месте.

— Подскажу, — тут же ответил Леонель. — На кладбище. Мистер Мор был уже мёртв, и члены клуба каждый год ходили к нему на могилу.

Поднявшаяся во мне волна жара внезапно опустилась вниз и остыла.

— Ясно, — мрачно отозвался я (здравствуй, тупик). — А что вы можете сказать про остальных? — добавил я вопрос без особой надежды.

Патриций начал перечислять имена людей на портретах, указывая рукой слева направо.

— Это мистер Харрис. Кажется, он служил в банке «Дюваль». Это мистер Кларк, коннозаводчик. Это мистер Томпсон, инженер. Ну… мистера Хамади мы уже обсудили. Дальше мистер Холл, газетчик. И мистер Мор, ресторатор. — Патриций перевёл взгляд на пол, на упавшие картины. — Ну а здесь мистер Робинсон, актёр театра, кажется. И мистер Смит из Бриттона, военнослужащий.

Я не сразу сообразил, что конкретно только что услышал.

Внутри пронеслась волна обжигающего холода и высекла на коже мурашки.

Мистер Смит из Бриттона.

Мистер Смит…

Сначала я уставился на Леонеля, медленно моргнул, потом нахмурился и переспросил:

— Кто, простите?..

— Мистер Смит из Бриттона, военнослужащий, — спокойно повторил патриций. — По крайней мере, так было указано в дневнике Дина… А что, этот мистер Смит вас тоже интересует? Кстати, он тут самый молодой. Но о нём Дин ничего не писал. Только его профессию. Так что простите, Теодор. Ничего не смогу вам рассказать.

Я принялся изучать картину, упавшую на пол и завалившуюся верхним краем на стену.

Кажется, у меня разом вспотел лоб и пересохли губы, да и всё во рту пересохло… ведь я смотрел на того самого человека, которым когда-то был, двести лет назад.

Смотрел на одну из своих людских воплощений.

Похоже, самую жестокую и циничную, самую хитрую, самую порочную и самую кровожадную.

Во мне сохранились лишь крохи от того существа, но всё же сохранились — порой я ощущал это всем естеством, будто в меня вселялся дьявол.

Появлялась беспричинная жажда крови, злость и желание взять силой всё, что хочется.

Причём тёмная жажда появлялась во мне не только, когда я надевал Печать. Меня захлёстывало тьмой и раньше, ещё в школе Сильвер, как только начинало зашкаливать кодо. Однако Печать в разы усиливала это состояние.

Так, значит, вот он какой, мрачный волхв и энормос на начальном пути своих перевоплощений, максимально близкий к демонической и тёмной своей природе.

Возможно, даже первый перерождённый, только что призванный Хозяином для кражи Печатей.

Мои глаза жадно принялись изучать портрет.

Молодой светловолосый мужчина с тяжёлым взглядом и широкими, вразлёт, бровями. Между ними — глубокая морщина, слишком глубокая для столь молодого возраста.

Могучие плечи и грудь, бычья шея. И рукояти двух мечей за спиной. Точно такие же, один в один — чёрные, лоснящиеся. Это были те самые мечи, что я выплавил из булыжников совсем недавно.

Мои глаза смотрели и смотрели, безотрывно.

Возможно, это был единственный мой портрет из того времени.

И чем дольше я его изучал, тем сильнее меня будоражило.

Тот человек с портрета не стал бы любезно беседовать с патрицием Скорпиусом. Он бы прижал к его горлу лезвие клинка, а получив информацию, прирезал бы патриция, не задумываясь.

Он бы действовал один, без довесков. Он бы не стал мучиться совестью и помогать каким-то там жалким адептам из Ронстада. Он бы наплевал на врагов и на их угрозы. Он бы наплевал на друзей, потому что их бы у него не было.

Он бы пробил себе путь мечами, залил бы свои следы кровью. Он бы никогда не стал никого спасать, он бы думал лишь о себе, своих желаниях, инстинктах и делах. Он бы…

— …мистер Ринг, с вами всё в порядке? — Тревожный голос патриция выхватил моё сознание из мысленного тумана.

— Да, — хрипло ответил я и еле оторвал взгляд от портрета.

— Если вы так заинтересованы в этом мистере Смите, то могу сказать, что его могилу Дин и мистер Хамади тоже навещали.

После встречи с самим собой, хоть и на портрете, я, кажется, туговато начал соображать.

— Не понял… что?.. Навещали?

— Судя по всему, да, — подтвердил Леонель. — Навещали.

И тут во мне возникла не просто волна жара. Сердце забилось так неистово, что я еле себя успокоил. Хотя внешне почти не проявил эмоций, лишь прищурился.

— Напомните, патриций, где это кладбище?

— В Лэнсоме. У церкви Святой Софии.

— А… ясно.

Моя б воля, я бы сейчас же, сию секунду, сорвался с места и отправился в Лэнсом на всех парах, но вместо этого лишь выдавил улыбку.

— Значит, я всё же помог вам, Теодор? — тоже улыбнулся Леонель.

— В какой-то мере, — уклончиво ответил я.

— Теперь мы можем поговорить о войне?

Чёрт возьми, война…

Паршивый Ронстад, паршивые адепты, паршивые Ринги.

Меньше всего я хотел сейчас разговаривать о войне, но пришлось кивнуть. Меня ещё порядком горячило от новой информации о Святом отце Ригли, Дине Скорпиусе и их тайном клубе.

Вот прямо сейчас бы проверить то кладбище. Я чуял. Как охотничий пёс чуял: Печать совсем близко, осталось протянуть руку…

Стук в дверь заставил меня отвлечься.

Вошёл Френсис с чаем.

На этот раз чашки на подносе стояли на блюдцах, рядом лежали ложки, высилась пиала с красной жижей, вроде джема. Бармен оставил поднос и поспешил удалиться, будто рисковал жизнью, если бы задержался хоть на секунду.

Патриций дождался, когда дверь за Френсисом закроется, взял чашку в руки, сделал глоток и сказал (точно так же, как и я до этого — без предисловий, сразу в лоб):

— Осада Ронстада начнётся не через месяц, как пишут газеты, а через три дня. Лэнсом готовит то же оружие, что позволило им победить в Великую родовую битву. Дериллий и харпагов. Вы знали об этом, мой принц?..

То, что Ринги будут использовать дериллий и харпагов, несложно было и самому догадаться.

Но вот насчёт времени осады…

— Откуда у вас эта информация? — нахмурился я.

— Информация надёжная, Теодор. Другую бы я вам не озвучил, — заверил меня Леонель. — Клан Скорпиусов давно финансирует подготовку повстанческих отрядов. Но, думаю, вы уже догадались.

Я продолжал хмуриться.

— А вы не боитесь мне об этом говорить, патриций? Я ведь из Рингов, а их весь Хэдшир ненавидит, но вы вдруг признаётесь в том, о чём другие бы на вашем месте молчали.

Патриций спокойно сделал ещё один глоток чая.

Он не торопился.

Чувствовал своё превосходство и старался его подчеркнуть.

— Нет, не боюсь, Теодор. Я знаю, с кем имею дело. Наслышан о вас. И поверьте, информация у меня не из лэнсомских газет. Вы бы ни за что не повелись на приманку с императорским троном.

Тут он, конечно, был прав. В интуиции ему не откажешь

Мужчина поставил чашку на стол и выдохнул. Судя по всему, готовился к самой важной части нашего разговора.

— Что ж, дорогой друг, — продолжил он. — Статус обязывает меня быть в курсе событий. У нас есть два завербованных чиновника из военного Ордена в Лэнсоме. Так, канцелярские крысы. Они ни на что не влияют. Но при подготовке документов их роль высока. Они всё видят и читают. А значит, вижу и читаю я. Вот откуда у меня информация о времени осады Ронстада. Всеобщая мобилизация и армейские сборы — всего лишь отвлекающий манёвр. У Лэнсома всё готово и скоро он обрушит на Ронстад свою имперскую мощь.