Фламия махнула рукой – спорить с Валитой ей не хотелось – и скрылась за дверью.

– Всё, бежим, а то ничего не успеем! – скомандовала Валита.

– Чего не успеем? – удивилась Оркис.

– Увидишь! Пойдём! – Валита подтолкнула её к выходу, подняла с пола груду простыней, сунула мне в руки тряпичную сумку с моими вещами, и мы бросились по лестнице вниз.

Мы уже давно всё спланировали. Я договорилась с Сарматом, что в этот вечер мы соберём всех наших друзей на поле телесного здоровья, и он привёл туда и Торлана с Астаей, и Питана с Патаном, и даже Альвина – я больше не злилась на него, мне просто было его жалко. Вот туда-то мы с девчонками и направились из приюта.

Сармат принёс с собой галеты и большую бутыль с витаминным напитком, мы сидели на земле под трибунами – трава там уже засохла от жары и торчала рыжеватыми колючими пучками – и передавали бутыль по кругу. Я вспомнила, что в учебнике древней истории говорилось о народе, у которого была такая традиция: сидеть вокруг костра и передавать по кругу трубку мира. Разводить костры у нас не разрешалось. Что такое трубка, мы тоже представляли весьма смутно, но сама идея нам понравилась, мы смеялись, шутили и говорили, что у нас теперь есть «бутыль мира».

Обещали никогда не забывать друг друга, а я думала: вам легко говорить, вы сможете и дальше встречаться. А я? Исчезну из вашей жизни. Вспомните ли вы меня?

Как будто подслушав мои мысли, Валита положила руку мне на плечо и улыбнулась.

– Эйна, а помнишь, ты спрашивала, на что ты похожа?

Конечно, я помнила. Валита, с её волосами «как золотое солнце» – хоть это и придумала я сама, – надолго взбудоражила всех девчонок в нашей группе. Каждая из нас думала: а я, я на что похожа? И однажды я спросила Валиту про меня. Она тогда ничего не ответила.

– Я только сейчас поняла, на что ты похожа! На весеннюю траву!

Все замолчали и с интересом смотрели на Валиту, а она продолжала:

– Ты как будто пробилась через асфальт, немного побыла с нами, а теперь – всё. Мы остаёмся, а тебя с нами больше не будет.

Через полтора часа девочкам нужно было возвращаться в приют, чтобы не опоздать на вечернее наставление. Мы с ребятами проводили их до калитки, я обняла всех по очереди – Валиту, Думару, Сару, Оркис. Пообещала зайти к ним перед отъездом, чтобы попрощаться.

Остальные отвели меня к тётушке Марте, и мы долго стояли у подъезда, не в силах расстаться.

– Ты сможешь сюда приехать из Второй зоны? – спросила Астая.

Мы с ней совсем недолго были знакомы, но она мне очень нравилась.

– Не знаю. Если смогу, обязательно приеду! – Я посмотрела на её живот, пока ещё незаметный, и добавила: – Очень хочу увидеть вашего малыша!

Когда я наконец поднялась в квартиру тётушки Марты, она усадила меня пить чай, а сама разволновалась, заплакала.

– Как же быстро время пролетело… Девять лет назад, помню, я тебя впервые увидела в вестибюле – ты крошечная была, худющая! А теперь уже совсем взрослая. Уедешь скоро. Увидимся ли ещё…

Я и сама готова была разреветься. Кто знает, как у меня всё сложится во Второй зоне. Смогу ли я когда-нибудь сюда вернуться? Но что толку горевать, это ничего не изменит. Я обняла тётушку Марту:

– Не надо плакать, всё будет хорошо! – Я уже знала, что если говорить вслух такие слова, то и сам невольно начинаешь в них верить. Так что я это больше для себя сказала.

Марта ушла на работу, а я открыла окно, улеглась на диван поверх одеяла и задумалась. Детство почти закончилось: и у меня, и у Валиты с Думарой, и у моих одноклассников. Что с нами будет дальше?

Я вспомнила рассказы бывших воспитанниц, которые ушли из приюта в прошлом и позапрошлом году. Мы почти каждый день встречались с ними на фабрике, и в перерыве, когда мы сидели в комнате отдыха, они делились опытом. А мы, затаив дыхание, слушали истории из настоящей взрослой жизни. Многие девочки в первые же дни начали встречаться с молодыми работниками и вскоре вышли замуж. Среди них почему-то считалось, что семья – это очень хорошо. Может быть, потому, что мы выросли без родителей, и нам всем очень не хватало дома и семьи.

Но даже если рассуждать практически – наверное, вдвоём проще и удобнее вести хозяйство. Особенно нам, приютским, ведь мы ничего не знаем о нормальной семейной жизни и ничего не умеем. Я это хорошо поняла, когда начала работать у Армины. Даже сварить суп и то было сложно. А ведь сколько таких задач возникает, если у тебя своё жильё! И стирка белья, и уборка комнаты, и уход за своей одеждой – в приюте нас этому не учили.

Если бы я не получила аттестат, я бы осталась в приюте до зимы, до моего семнадцатилетия. Потом перешла бы в общежитие и ещё три года провела на фабрике простой работницей, без возможности что-то изменить. Именно это ждёт всех моих подруг из приюта. В двадцать лет, если захотят, они смогут выбрать одну из специальных программ обучения, без печатных материалов – там не надо ничего читать, все знания передаются устно и на практике. Но я видела, что среди бывших воспитанниц, с которыми мы встречались на фабрике, мало кто шёл учиться. Почти все выходили замуж и рожали детей. И считали, что только так и можно стать счастливой. А я втайне жалела их, но молчала. Что я могла им сказать?

А вот с Валитой мы постоянно это обсуждали. Сначала мне казалось, что я должна её переубедить, доказать, что мой образ жизни лучше, «правильнее», заставить её стать мастером через три года. Но Валита находила такие аргументы, на которые мне нечего было возразить. У неё было своё понимание счастья – не такое, как у меня. Она тоже ставила цели, она тоже стремилась к лучшему – просто её цели и её «лучшее» отличались от моих. И только когда я осознала, что мы с Валитой похожи, несмотря на все наши отличия, – мы обе отказываемся принимать то, что нам не нравится, и готовы бороться за свои убеждения, – я смогла смириться с тем, что Валита будет делать то, что она сама считает правильным. Для меня это стало важным уроком.

После этого, обсуждая планы на будущее с Сарой, я вела себя мягче, не пыталась ничего навязывать подруге, а только рассказывала, какие варианты у неё есть и чем они хороши – каждый по-своему. Может быть, именно потому, что я не давила, Сара не отвергала для себя будущую учёбу. Она даже спросила, сможет ли тётушка Марта научить её читать! Если всё получится, Сару и без аттестата зрелости возьмут на курсы мастеров сразу после переезда в общежитие – я специально сходила к начальнику цеха, и он подтвердил, что это не запрещено.

Мне хотелось верить, что Сара справится – она столько лет наблюдала, как я добиваюсь своих целей, и это будет её поддерживать, когда я уеду. Я смогла – значит, и она сможет!

Но иногда меня охватывали сомнения: способны ли мои подруги изменить свою жизнь? Я вспоминала свои победы и чувствовала себя особенной, мне казалось, что я лучше других. Я одёргивала себя: «Некрасиво так думать: они ведь не виноваты, что им не повезло». И сама же возражала: «Неправда! Какое же это везение? Сколько труда я вложила, сколько упорства и злости мне потребовалось». И я то гордилась своими успехами, то испытывала неловкость перед подругами.

Ещё я думала о Торлане. Его Астая и правда оказалась очень смелой. Не побоялась быть не такой, как все, – забеременеть в шестнадцать лет, бросить школу, выйти замуж. Интересно, что с ними будет дальше? Мне казалось, что из Торлана получится отличный отец. Он слишком хорошо помнит свои детские обиды и никогда не скажет своему ребёнку, что тот тупой. Как бы я хотела встретиться с их семьёй через несколько лет, когда их малыш подрастёт и пойдёт в школу!

Думала я и о Валите с Сарматом. Я верила, что они останутся вместе и даже поженятся. Правда, для Валиты это будет означать отказ от учёбы. Бывшие воспитанницы приютов, не умеющие читать, могут поступить на курсы мастеров, только если они не вышли замуж до двадцати лет. Потому что замужние женщины должны рожать детей, так положено. А зачем учить работницу, которая может в любой момент уйти в отпуск по беременности и родам?