В 1840-х и 50-х годах также наблюдалась активная британская и немецкая иммиграция. Германия пострадала от картофельной болезни в более мягкой форме, что вызвало в апреле 1847 года трехдневные беспорядки в Берлине, которые немецкая пресса назвала «картофельной революцией». Однако новоприбывшие из Британии и Германии избежали непопулярности ирландцев, отчасти потому, что большинство из них были протестантами, а отчасти потому, что большинство из них могли позволить себе перебраться за пределы портовых городов в глубинку, где они занимались различными видами деятельности, включая фермерство. Иммиграция из всех источников в десятилетие после 1845 года составила почти три миллиона человек, что стало самым большим показателем в истории Америки по отношению к численности постоянного населения. Процент иностранцев среди населения США вырос с 8,2 в 1840 году до 9,7 в 1850 году, когда впервые была проведена перепись населения; в 1860 году этот показатель увеличился до 13,2[1965] (Максимум пришёлся на 1910 год — 14,7 процента; в начале XXI века этот показатель составляет около 12 процентов).

Резкий рост иммиграции, особенно ирландской, вызвал бурную реакцию среди коренного населения. Нативистские настроения объединили экономические тревоги по поводу новой иммиграции с этническими стереотипами в отношении ирландцев и давним религиозным недоверием к римскому католицизму. Они могли привлекать как избирателей из рабочего класса, так и из среднего класса. После 1846 года многие коренные жители присоединились к тому, что ранее казалось эксцентричными взглядами Сэмюэля Ф. Б. Морзе, — страху, что иммиграция представляет собой угрозу американской экономической и политической стабильности. В 1850 году появился Орден Звездно-полосатого знамени — нативистское тайное общество, члены которого, когда их спрашивали об этом, неизменно утверждали, что «ничего не знают». В насмешку газета Горация Грили «Нью-Йорк Трибьюн» назвала нативизм движением «Незнайки», и это название прижилось.

В отличие от нативистского движения более поздних лет, нативисты в эпоху антебеллума стремились не к ограничению иммиграции как таковой, а к ограничению политической власти иммигрантов, лишая неграждан избирательного права, увеличивая срок проживания в стране для получения гражданства и ограничивая занятие должностей гражданами, родившимися в стране. Как и антимасоны, нативистское движение превратилось из группы местных добровольных ассоциаций в общенациональную политическую партию для достижения своих целей. (Создать новую политическую партию в XIX веке было проще, чем сегодня, поскольку доступ к избирательным бюллетеням не представлял проблемы. Партии сами печатали бюллетени, поэтому любая группа могла напечатать свой собственный и попытаться убедить избирателей проголосовать за неё.) На Севере нативистская «Американская партия», вероятно, привлекла в свои ряды примерно равное количество избирателей из числа вигов и демократов; сам Морзе был демократом. На Юге она привлекала в основном вигов.[1966] В целом, нативистское движение нанесло политический ущерб партии вигов больше, чем её соперникам; католики-иммигранты объединились, чтобы защититься от него, голосуя за Демократическую партию, активно выступавшую за иммигрантов. Из-за антирабовладельческой позиции Римско-католической церкви некоторые аболиционисты и сторонники ограничения рабства испытывали симпатию к нативизму, хотя другие, такие как Сьюард и Уилмот, решительно отмежевались от него. Лидеры двух национальных партий были едины в осуждении нативизма как по принципиальным соображениям, так и потому, что видели в нём политическую угрозу. Такие опасения были оправданы, ведь нативизм отражал недовольство существующими партиями и сыграл важную роль в распаде второй партийной системы в 1850-х годах. Те демократы, которые присоединились к нативистам в начале 1850-х годов, спустя несколько лет часто переходили в новую Республиканскую партию.[1967]

Выборы 1848 года ознаменовали не только смену партии власти, но и своеобразную революцию в американской политике: крушение системы вторых партий. Этнические проблемы, обострившиеся в результате стремительного роста иммиграции, стали выходить на первый план в политике, где они оставались в течение нескольких лет в 1850-х годах. Что ещё более важно, эти выборы положили начало процессу, в результате которого секционные вопросы стали доминировать над всеми остальными, и это доминирование продлится в течение целого поколения. Экономические вопросы, которые волновали Америку Эндрю Джексона и Джона Куинси Адамса — банковское дело, тарифы, внутренние улучшения — больше не были стержнем, вокруг которого двигалась политика. Полк завоевал для своих соотечественников новую империю, и теперь им предстояло решить, что они хотят с ней делать, и в частности, должно ли рабство управлять ею. Через несколько лет в ответ на этот вызов возникла новая партийная система — та, которую мы имеем до сих пор.

Генри Клей находился в отставке с момента своего неожиданного поражения на выборах 1844 года. 13 ноября 1847 года в своём программном выступлении в родном городе Лексингтоне он объявил о выдвижении своей кандидатуры на выборах 1848 года на платформе отказа от территории Мексики, за исключением скромно определенного Техаса. «Бесплодные земли Мексики, — предупреждал он, — могут оказаться роковым приобретением, порождающим смуту, разлад, раскол, возможно, воссоединение». Саму войну он назвал «ненужной и наступательной агрессией». «Никакие земные соображения не могли бы искусить или спровоцировать меня голосовать за неё», — утверждал он. Отнюдь не выступая за расширение рабства, он напомнил своей аудитории, что «я всегда считал рабство большим злом» и поддерживал постепенную эмансипацию и общество колонизации. Он призвал Конгресс (в который теперь входила палата представителей вигов) определить цели войны.[1968] Джеймс Гордон Беннетт потратил пятьсот долларов на специальный экспресс из Лексингтона в Цинциннати, где телеграф соединялся с Нью-Йорком, чтобы речь Клея появилась в его «Нью-Йорк Геральд» уже на следующий день. Стремление редактора грошовой газеты к сенсации превзошло даже его лояльность Демократической партии.

Несмотря на точность своего предвидения, Клей проиграл выдвижение от партии вигов. Ратификация договора Гваделупе-Идальго в феврале свела на нет его платформу «Нет территории», а его ассоциация с тридцатью четырьмя годами дебатов о государственной политике стала помехой. Даже такой искренний виг, как представитель Линкольн, чувствовал, что партии нужно новое лицо. Уинфилд Скотт, ведущий претендент на номинацию благодаря своим впечатляющим военным достижениям, был скомпрометирован обвинениями президента и некоторыми его собственными необдуманными публичными высказываниями. В четвертом туре съезд вигов, собравшийся в июне в Филадельфии, выдвинул Закари Тейлора, героя Буэна-Висты, и провел его без платформы. Некоторые из вопросов, исторически ассоциировавшихся с партией вигов, такие как валюта и банковское дело, стали уже устаревшими. Но одна проблема все ещё оставалась актуальной — страх перед узурпацией исполнительной власти, который Полк, несомненно, усугубил. Историки качают головами по поводу того, что партия выдвигает кандидатуру военного героя войны, против которой они выступали. В то время виги отчаянно нуждались в победе, считая, что Полк настолько предал доверие, что под угрозой оказалось само конституционное правительство. В итоге съезд разделил мнение Полка о том, что герой войны будет самым сильным из кандидатов вигов. Тейлор, военнослужащий регулярной армии, который одержал свою самую крупную победу, используя в основном добровольческие силы, преодолел непопулярный авторитаризм военной жизни (как не преодолел его Скотт). Кандидатура «Старого грубияна» давала возможность отречься от президентства Полка, но не от солдат, участвовавших в его войне, и при этом свести к минимуму межпартийные противоречия.