Партия вигов, несмотря на свою силу в электорате, талантливое руководство и последовательность программы, была лишена жестокой судьбой и собственными ужасающими ошибками (смерть Гаррисона и выбор Тайлера в качестве его кандидата) возможности реализовать мандат, полученный на выборах 1840 года. В результате не был восстановлен национальный банк, не была принята всеобъемлющая Американская система Клея. И никогда больше партия не контролировала президентский пост и обе палаты Конгресса одновременно. Тем не менее, виги оказали влияние на американское общество, хотя и менее прямое, чем это позволил бы национальный политический контроль. Через реформаторские движения, такие как движение Доротеи Дикс, через влияние на культуру, как это делала Сара Хейл, через работу по распространению грамотности и экономическому развитию на уровне штатов, как это делал Авраам Линкольн в Иллинойсе, и через выставление моральных ошибок на общественное рассмотрение, как это делал Джон Куинси Адамс в Конгрессе, виги привнесли свою отличительную систему ценностей. Восстание Дорра в Род-Айленде, где настойчивость демократов в вопросе избирательного права для белых мужчин вступила в конфликт с приверженностью вигов закону и порядку, стало иллюстрацией одного из контрастов между приоритетами партий. Общая характеристика этого периода как «век Джексона», заслонила вклад вигов. Тем не менее, как модернизаторы экономики, сторонники сильного национального правительства и гуманитарии, более восприимчивые, чем их соперники, к талантам независимо от расы и пола, виги заслуживают того, чтобы о них помнили. Они способствовали превращению Соединенных Штатов из совокупности отдельных сельскохозяйственных общин в космополитическую нацию, интегрированную торговлей, промышленностью, информацией и добровольными ассоциациями, а также политическими связями. С точки зрения XXI века мы видим, что виги, хотя и не были доминирующей партией своего времени, были партией будущего Америки.

Проповедь могла стать большой новостью в молодой республике, как это случилось в Балтиморе, штат Мэриленд, 5 мая 1819 года. Уильям Эллери Ченнинг, служитель церкви на Федерал-стрит в Бостоне (сегодня это церковь на Арлингтон-стрит), приехал в город для рукоположения своего молодого протеже Джареда Спаркса в служители недавно построенной церкви, посвященной «унитарианскому и антикальвинистскому богослужению». Действуя в рамках новоанглийских традиций заученных проповедей и отвечая вкусу эпохи к красноречию, Ченнинг выступал в течение девяноста минут. Он предложил своеобразный синтез протестантского христианства с Просвещением. Науку и Библию он объявил идеально совместимыми, поскольку Бог «никогда не противоречит в откровении тому, чему учит в своих делах». Ченнинг и его последователи толковали Библию не буквально, а широко, как прогрессивное откровение — примерно так же, как юристы толкуют Конституцию, объяснил он. Действительно, существовала параллель между подходом Ченнинга к Библии и широким толкованием Конституции, которое главный судья Маршалл дал в Балтиморе в деле «Маккаллох против Мэриленда» в начале того же года. В то время как Маршалл наделил федеральное правительство полномочиями поощрять экономическое развитие, Ченнинг нашел в Библии вдохновение для нравственного совершенствования человечества. Поколением позже Авраам Линкольн объединит их приверженность идеям сильного правительства, экономического прогресса и гуманизма. Пока же порывы Ченнинга и Маршалла шли по отдельным, но параллельным путям к цели, которую тогда обычно называли «улучшением».[1464]

В своей проповеди Ченнинг не нашел оправдания традиционной доктрине Троицы ни в разуме, ни в откровении, поэтому он отверг её и назвал своё учение «унитарным христианством». Суть его проповеди заключалась в отрицании кальвинистской доктрины предопределения. Идею о том, что Бог действительно намерен проклясть нечестивых, а не просто предвидит это, Ченнинг объявил противоречащей божественному нравственному совершенству. В стране, где кальвинизм представлял собой доминирующее культурное наследие и где теологическая логика имела силу убеждения, это было сильное мясо. Проповедь Ченнинга отразила давно копившееся недовольство традиционными кальвинистскими теологическими формулировками среди конгрегационального духовенства и мирян восточного Массачусетса. Его речь стала тем, чем она и должна была стать, — манифестом его религиозных взглядов. Она вызвала продолжительные дебаты между «ортодоксальными» кальвинистами и «либеральными» унитариями, послужила толчком для значительного переосмысления богословами и вызвала интерес в народе. Когда проповедь Ченнинга была напечатана, она разошлась самым широким тиражом среди всех американских памфлетов — между «Здравым смыслом» Томаса Пейна в 1776 году и «Вторым ответом Хейну» Уэбстера в 1830 году.[1465]

Несмотря на небольшой рост и болезни, «святой доктор Ченнинг» излучал харизму и поразил воображение целого поколения религиозных либералов, реформаторов и литературных интеллектуалов. Ченнинг унаследовал от своих пуританских предшественников образ священнослужителя как интеллектуального и нравственного лидера общества; он соответствовал ему. Будучи членом Гарвардской корпорации (одного из руководящих органов университета), он возглавил основание Гарвардской школы богословия в 1816 году для подготовки либеральных священнослужителей. Его «Замечания о национальной литературе» (1830) вдохновили американцев ответить на вызов, брошенный англичанином Сиднеем Смитом на его колкий вопрос: «Кто во всём мире читает американские книги?».[1466] Социальные идеи Ченнинга вытекали из его религиозных. Он поддерживал «образование трудящихся классов» (название одного из его самых популярных обращений) и, как известно, выступал против рабства и империализма. Хотя женское движение возникло только после его смерти в 1842 году, Ченнинг восхищался ранней работой Мэри Уолстонкрафт «Обоснование прав женщины» и пользовался уважением таких антирабовладельческих феминисток, как Джулия Уорд Хоу и Лидия Мария Чайлд. Хотя он критиковал возрожденцев за то, что считал поверхностным эмоционализмом, Лайман Бичер и Чарльз Финни уважали его личное христианство, если не богословие.[1467]

Философия Ченнинга лучше всего характеризуется как форма христианского гуманизма. Подобно гуманистам европейского Возрождения, он утверждал ценности классического образования и верил в реализацию потенциальной божественности в человеческой природе. Ченнинг провозгласил «самовоспитание» наших человеческих способностей и сил самой истинной формой поклонения и прославил человеческое достоинство как то, что он называл «подобием Бога». (Взгляды Ченнинга отличались от взглядов Хосеа Баллоу, теолога универсалистской деноминации, которая в 1961 году объединится с унитарианством; Баллоу полагался на доброту Бога, а не на божественность человечества, чтобы гарантировать всеобщее спасение). К христианскому гуманизму Ченнинг добавил просветительскую веру в права личности и умение рассуждать на основе эмпирических данных, как и большинство других американских протестантов.[1468]

Ченнинг и его единомышленники-унитарии считали, что ведут Новую Англию прочь от кальвинизма, подобно тому как гуманисты эпохи Возрождения считали, что ведут Европу прочь от Средневековья. Гуманистический дух, который они взращивали, повлиял на многие аспекты американской интеллектуальной жизни и социальных реформ. Его можно увидеть в кампании Доротеи Дикс по созданию приютов для умалишенных, в трудах Горация Манна по созданию государственных школ, в аболиционизме и феминизме Сэмюэла Дж. Мэя, а также в применении братом Ченнинга, акушером Уолтером, эфира для смягчения боли при родах. Он фигурировал в дебатах о том, следует ли отменить смертную казнь (или, как это чаще всего происходило, прекратить публичные казни). Унитарианский гуманизм также вызвал удивительный литературный расцвет, включающий уникальный всплеск, известный как трансцендентализм. Широкое влияние этого гуманизма, и особенно его проявление в художественном творчестве, оправдывает термин, ставший знаменитым благодаря историку литературы Ф. О. Маттиссену: «Американское Возрождение».[1469]