Девочка из маленького городка Нью-Гэмпшир, Сара Джозефа Бьюэлл воспитывалась родителями, которые верили в равное образование для полов, и позаботилась о том, чтобы она получила дома эквивалент высшего образования. Она вышла замуж за многообещающего адвоката Дэвида Хейла, который разделял её интеллектуальные интересы. В течение девяти счастливых лет они занимались взаимным самосовершенствованием и воспитанием детей. Затем, в 1822 году, Дэвид внезапно умер, за четыре дня до рождения их пятого ребёнка. Как и королева Виктория после смерти принца Альберта, Сара Хейл до конца жизни носила чёрный цвет. Оставшись вдовой с семьей, которую нужно было содержать, Хейл обратилась к своему единственному богатству — литературным способностям. Через год вышел сборник стихов, через пять лет — успешный роман «Нортвуд», который закрепил её репутацию и дал возможность редактировать «Дамский журнал». В 1830 году она опубликовала книгу стихов для детей, рассчитанную на рынок воскресных школ; в неё вошла непреходящая классика, «Ягненок Мэри».

Карьера Сары Хейл характеризовалась глубокой иронией: эта твердолобая успешная бизнес-леди выпускала журналы, которые определяли и прославляли женскую домашнюю жизнь. Будучи сама полноправным участником рыночной экономики, она представляла себе женский мир отдельно от неё, отдельную сферу. Хейл сделала себя арбитром вкуса для женщин среднего класса в вопросах одежды, жилья, кулинарии, воспитания детей, литературы и морали. С помощью печатных изданий она создавала и распространяла ту вежливую культуру, к которой стремились её читательницы. Но Хейл также стремилась обогатить и расширить женскую сферу. Она рано и последовательно выступала за женское образование и помогла основать колледж Вассар. Её журналы пропагандировали заботу о здоровье женщин, их имущественные права и возможности общественного признания, хотя и не избирательное право. Читая её журнал, объем которого в 1840-х годах достигал ста страниц в номере, женщины по всей стране поддерживали связь с тем, что казалось им широким женским миром. Соблюдая пожелания Луиса Годи, владельца журнала, Хейл избегала прямых ссылок на политику партии. Но она находила другие способы донести до читателя свою просоюзническую идею, и её национализм можно сравнить с национализмом Дэниела Уэбстера.[1458] Она придавала большое значение своим усилиям, направленным на строительство памятника на Банкер-Хилле и сохранение плантации Вашингтона, Маунт-Вернон, как патриотических святынь, которые Север и Юг могли бы по достоинству оценить. Её самым важным наследием для американцев сегодня является праздник День благодарения, зародившийся в Новой Англии, над национализацией которого она работала много лет и который в конце концов получил президентскую санкцию при Линкольне.[1459] Хейл считала, что женщины должны играть особую роль в американском обществе, уравновешивая жесткую конкуренцию капитализма, в котором доминируют мужчины, и примиряя межнациональные конфликты с помощью чувств. Если Доротея Дикс представляла морально-реформаторскую сторону виггерства, то Сара Джозефа Хейл озвучивала его примирительный, национально-унионистский аспект.

Джон Куинси Адамс и другие конгрессмены от северных вигов, выступавшие против рабства, такие как Уильям Слейд из Вермонта и Джошуа Гиддингс из Огайо, глубоко смущали южных вигов. На Юге партия вигов чувствовала себя уязвимой перед обвинениями в мягкости по отношению к аболиционизму, подобно тому, как в 1950-х годах Демократическая партия опасалась, что её сочтут мягкой по отношению к коммунизму. Принятое Уильямом Костом Джонсоном в 1840 году «правило кляпа» представляло собой попытку южных вигов доказать лояльность партии вигов интересам юга. У представителя Джонсона, мэрилендского вига, в округе было мало рабов, он поддерживал колонизацию и постепенную эмансипацию для своего штата, но он, как никто другой из представителей глубокого Юга, настаивал на том, что вопрос о рабстве должен решаться только южными белыми. В январе 1840 года Джонсон вновь представил крайний вариант «правила кляпа», которого первоначально требовал Кэлхун, согласно которому Палата представителей не должна была даже принимать петиции против рабства. К этому времени Кэлхун вновь присоединился к Демократической партии, и это был год выборов, как и тогда, когда первый кляп был принят. Поэтому руководство демократов Палаты представителей отказалось перебивать ставки на поддержку рабовладельцев. Они приняли предложение Джонсона и реализовали его: Палата приняла более жесткую версию правила «кляпа» с большим перевесом голосов — 114 против 108. Но северянам было труднее проглотить этот вариант: более половины северных демократов проголосовали против, и ни один из северных вигов не последовал примеру своих коллег из Мэриленда.[1460]

Когда в 1841 году Конгресс Гаррисона, в котором доминировали виги, собрался на заседание, члены, выступающие против рабства, воспользовались возможностью поднять вопрос о правиле кляпа. Последовали две недели жесточайших споров и парламентских перепалок. Трижды Палата голосовала за отмену правила кляпа, и трижды отменяла его — все с небольшим перевесом. Проблема сводилась к следующему: Хотя у вигов было большинство в сорок голосов, сорок пять их членов были южанами. В конце концов, столкнувшись с насущной необходимостью экономического кризиса, измученные виги отказались от попыток решить вопрос с «правилом кляпа», чтобы заняться остальными пунктами своей программы. Демократическое меньшинство поддержало «кляп», отчасти потому, что он связывал большинство вигов. Позже, когда Тайлер отделился от вигов, его маленькая группа сторонников южных штатов во главе с Генри Уайзом из Вирджинии продолжала, как и прежде, объединяться с калхунитами в поддержку самого строгого соблюдения правила «кляпа».

В январе 1842 года Джон Куинси Адамс представил петицию сорока двух жителей Хаверхилла, городка в его избирательном округе, с просьбой о расторжении Союза (чтобы освободить просителей от соучастия в рабстве). Разумеется, Адамс был категорически не согласен с петицией, которую он считал своим долгом представить на рассмотрение Палаты представителей. Но Генри Уайз потребовал вынести бывшему президенту порицание. Последовавший за этим суд в Палате представителей Адамс превратил в оправдание. Семидесятичетырехлетний, не остановленный ни угрозами, ни письмами ненависти, ни ругательствами возмущенных южан, он в течение недели блестяще выступал в свою защиту, ставя в неловкое положение своих обвинителей (разрушив политическую карьеру своего главного обвинителя, Томаса Маршалла из Кентукки) и вызывая восторженную поддержку среди северных вигов. Пресса восприняла это как сенсацию. Не желая, чтобы это продолжалось ещё неделю, его противники бросили полотенце и «отложили» предложение о порицании. Адамс в знак триумфа положил перед ошеломленными коллегами две сотни других петиций. После этого старик отправился в турне по Северу, чувствуя себя несколько неловко в непривычной для него роли народного героя.[1461]

К этому времени конгрессмены-демократы с севера начали проявлять беспокойство; подписи под петициями против рабства теперь ставили не только янки-евангелисты (как утверждали джексонианцы), но и представители рабочего класса и избиратели-демократы, особенно на «Верхнем Севере», расположенном выше Пенсильвании. Даже некоторые южане, начиная с Уайза, понимали, что правило кляпа (как и война с семинолами) обходится дороже, чем стоит, и от него следует отказаться.[1462] Число демократов-северян в Палате представителей, голосовавших за продолжение действия правила кляпа, неуклонно сокращалось. Наконец, в декабре 1844 года Палата проголосовала 108 голосами против 80 за отмену правила кляпа. Северные виги, как обычно, единогласно проголосовали за отмену, и на этот раз их сильно поддержали северные демократы, которые проголосовали 54 против 16 за избавление от правила, ставшего явной помехой. Старик Красноречивый выиграл свою долгую борьбу за демократическую свободу слова. Дело, за которое он взялся по убеждению, оказалось эффективным средством формирования общественного мнения. Характерно, что он отдал должное Всевышнему: «Благословенно, вечно благословенно имя Божье!».[1463]