«Никогда не избирался президент, перед которым стояла бы более сложная задача, чем перед генералом Гаррисоном», — заметил один осторожный виг. «От него ожидают слишком многого».[1411] Общественность действительно возлагала большие надежды, и новый президент Гаррисон с головой окунулся в решение этой задачи. Он назначил способный кабинет министров, возглавляемый Дэниелом Уэбстером в качестве секретаря государства. Он созвал специальную сессию Конгресса, чтобы справиться с депрессией и принять экономическую программу вигов. Его встречи с Генри Клеем, которому предстояло стать доминирующей силой в законодательной ветви власти, показали, что эти два человека ещё не преодолели соперничество за выдвижение от вигов. В какой-то момент, когда сенатор слишком самонадеянно навязывал ему свои советы, Гаррисон огрызнулся: «Вы забываете, мистер Клей, что я — президент».[1412] Но их личные чувства, вероятно, могли быть подчинены их общим целям. Гаррисон был бы президентом от основных вигов, поддерживал теплые отношения со многими лидерами северных партий, если не с Клеем, и в любом случае принципиально соблюдал волю Конгресса. Он проводил заседания своего кабинета в полном составе и был уверен в его коллективном мнении.

Но через несколько дней Гаррисон заболел. Сначала казалось, что это сильная простуда, предположительно подхваченная во время охлаждения на инаугурации. Затем болезнь перешла в пневмонию. Будучи президентом, он, конечно же, получил самую лучшую медицинскую помощь — возможно, это было худшее, что могло с ним случиться. Его врачи применяли «героические» методы лечения того времени: «местное истощение», жесткие слабительные и нарывы. Их любимое средство, кровопускание, они отложили.[1413] Все это было слишком тяжело для ветерана многих сражений. Ровно через месяц после инаугурации президент Гаррисон умер. Триумф вигов на выборах превратился в пепел.

Это был первый случай смерти президента на посту. «Когда христианский народ чувствует, что его постигло великое общественное бедствие, он должен смириться перед Божественным провидением», — заявил его преемник, провозгласив 14 мая 1841 года днём национальной молитвы и поста. Чарльз Финни произнёс по этому случаю одну из своих величайших проповедей, призывая понесшую утрату страну покаяться в своих грехах, которые варьировались от рабства и обращения с аборигенами до осквернения субботы, наемничества, невоздержанности и политической коррупции.[1414]

Вице-президент Джон Тайлер, также сын губернатора Вирджинии, как и Гаррисон, происходил из аристократии Приливов. Больше у кандидатов было мало общего. Если Гаррисон был самым пожилым главой администрации, то Тайлер в пятьдесят один год стал самым молодым. Отказавшись от титула «исполняющий обязанности президента», Тайлер успешно настаивал на том, что он стал наследником самого президентства.

Когда в 1842 году умерла его больная жена Летиция, он не терял времени, ухаживая за красивой двадцатичетырехлетней нью-йоркской наследницей Джулией Гардинер. Их свадьба, первая для действующего президента, положила начало периоду практически царственной роскоши в Белом доме.[1415] Как и другие вице-президенты, сменявшие друг друга на посту президента, Тайлер пришёл к власти в кратчайшие сроки и неподготовленным. Поначалу он сохранил кабинет Гаррисона; возможно, он будет прислушиваться к их советам, полагали некоторые. Они ошибались.

Было бы легко демонизировать Тайлера как зловещего нарушителя народной воли, разрушителя единственного четкого мандата партии вигов и президента, который подделал Конституцию, чтобы обойти требование ратификации договоров Сенатом. Но долг историка — понять, а не просто осудить. В своём собственном сознании Джон Тайлер являлся примером высоких принципов. Он пришёл в политику в возрасте двадцати одного года и успел побывать и губернатором, и сенатором от Вирджинии. Он был преданным старым республиканцем и верным учеником Томаса Джефферсона, приверженцем прав штатов и национальной экспансии. Он строго трактовал Конституцию, защищая права штатов, и широко — утверждая исполнительную власть для расширения американского суверенитета и коммерческих интересов. Как и Джефферсон, он владел рабами, выражая сожаление по поводу института рабства; как и хозяин Монтичелло, он оставил после себя чернокожих людей, утверждавших, что происходят от него.[1416]

Тайлер вступил в партию вигов, потому что не одобрял решительную реакцию Джексона на нуллификацию и отзыв вкладов из BUS. В 1836 году вирджинец был кандидатом в президенты от Хью Уайта. Однако взгляды Тайлера на государственную политику привели к тому, что он занял весьма аномальное положение в партии вигов. Многие из бывших сторонников нуллификации, например, члены старой Партии прав штатов в Джорджии, не только присоединились к партии вигов, но и приняли взгляды Клея на национальный банк. Будучи крупными производителями товаров на экспорт, эти плантаторы понимали важность банковского дела, валюты и кредитов. Они предпочитали возрожденный национальный банк дальнейшей зависимости от финансистов из Нью-Йорка.[1417] Вмешательство государства в экономику не вызывало у всех южан ужаса; многие из них хотели, чтобы государство финансировало, например, дноуглубительные работы на реках или строительство железных дорог. Из них южане, которые все ещё разделяли взгляды Тайлера на строгое строительство, в большинстве своём последовали за Джоном К. Кэлхуном в Демократическую партию после того, как сам Джексон ушёл в отставку. Действительно, в Вирджинии, где жил Тайлер, большинство старых республиканцев из прибрежных районов никогда не покидали Демократическую партию. Значительное большинство вирджинских вигов встало на сторону Клея, а не Тайлера, когда нужно было сделать выбор.

Джон Тайлер также был политиком. На протяжении всех четырех лет пребывания в Белом доме он упорно добивался избрания на свой собственный срок. Его изоляция в партии вигов осложняла дело, но Тайлер упорно шёл к своей цели и проявлял удивительную изобретательность в её достижении. В конце концов, шансы против этого оказались слишком велики, но в ходе реализации этой цели он нанес огромный ущерб партии вигов.

Гаррисон созвал специальную сессию Конгресса 31 мая — самую раннюю дату, которая была возможна в тот век медленных коммуникаций и путешествий. «Мы пришли сюда, чтобы облегчить положение страны», — заявил один виг из Нью-Йорка, когда Конгресс собрался. «Взоры нации устремлены на нас с такой силой, какой ещё никогда не было».[1418] Клей и другие лидеры вигов в Конгрессе знали, чего они хотят, и они хотели получить это быстро. (Демократы подозревали, что поспешность вигов объясняется опасениями, что экономика может начать восстанавливаться до того, как их программа вступит в силу; в итоге такого восстановления не произошло). Виги отменили закон Ван Бюрена о независимом казначействе, а затем разработали закон о создании третьего национального банка. Тайлер подписал отмену закона, но его реакция на другой законопроект оставалась предметом многочисленных спекуляций, пока он проходил через Конгресс. Новый президент не предложил никакого альтернативного предложения. Министр финансов Томас Юинг, пытаясь заполнить образовавшуюся пустоту, предложил банк с ограниченными полномочиями. Клей предпочел придерживаться своего первоначального плана, сделав, однако, две уступки строгой конструкции: банк должен был базироваться в округе Колумбия, а штаты имели бы ограниченное право отказывать в создании его филиалов. Клей считал, что у вигов есть мандат от избирателей, что было правдой, и убеждал себя в том, что «Тайлер не посмеет сопротивляться»[1419] — что было желаемым. Тайлер выждал все десять дней, отведенные ему Конституцией, то ли из нерешительности, то ли из тайного удовольствия заставить Клэя корчиться, а затем наложил вето на законопроект о банке 16 августа 1841 года. Тайлера не убедили ни существование двух предыдущих национальных банков в течение сорока лет, ни мнение Верховного суда, он настаивал на том, что такое учреждение неконституционно.[1420]