Депрессия жестоко ударила по внутренним улучшениям, финансируемым штатами, и ещё больше пострадали государственные банки. Не успел спад пройти, как восемь штатов плюс территория Флориды объявили дефолт по выплате процентов по облигациям. Все они находились на Юге или Западе, за исключением Пенсильвании, две трети облигаций которой находились за границей. Федеральное правительство не только отказалось выручать штаты, но даже не пришло на помощь территории Флориды. Международная кредитоспособность Америки получила сильный удар. Английский поэт Уильям Вордсворт, чья семья вложила деньги в ценные бумаги Пенсильвании, заявил, что «высокая репутация штата, с помощью щедрой природы, / Завоевала доверие, а теперь безжалостно предана».[1205]

После возвращения процветания Пенсильвания и большинство других штатов возобновили выплату процентов, но Арканзас, Миссисипи и Флорида (ставшая штатом после 1845 года) отказались от основной суммы, как и Мичиган. Федеральное правительство понесло собственные потери, поскольку первоначальный фонд Смитсоновского института был вложен в арканзасские облигации. Это отречение имело долгосрочные последствия для кредитного рейтинга штатов Юга. Спустя поколение, когда Конфедерация попыталась разместить ценные бумаги в Лондоне, британские банки вспомнили, что их худший кредитный опыт был связан с южными штатами и что Джефферсон Дэвис из Миссисипи выступил за отречение. Соответственно, они ограничили свои обязательства.[1206]

Находясь в особняке, Мартин Ван Бюрен продолжал придерживаться максимы, изложенной им в письме Томасу Ритчи в 1827 году: демократическая партия должна основываться на союзе простых республиканцев Севера с рабовладельцами Юга. Президент чувствовал себя комфортно в таком союзе. В нью-йоркской политике его фракция проявляла меньше энтузиазма, чем фракция ДеВитта Клинтона, в отношении принятия штатом закона об эмансипации. Семья Ван Бюрена владела рабами ещё до вступления в силу закона об эмансипации в Нью-Йорке, а сам он владел по крайней мере одним человеком ещё в 1814 году. Не испытывая никаких моральных чувств по этому поводу, президент оправдывал свою заботу о рабстве сохранением Демократической партии и Союза штатов. Ведя свою предвыборную кампанию в 1836 году, Ван Бюрен из кожи вон лез, чтобы заверить южных политиков, что, хотя он и северянин, ему можно было доверить защиту их «своеобразного института». Он поддержал цензуру почты и пообещал противостоять любым попыткам отменить рабство в округе Колумбия (где Конгресс обладает полномочиями законодательной власти), что он повторил в своей инаугурационной речи. Когда газета в Онейде, штат Нью-Йорк, поддержала Ван Бюрена и аболиционизм, его кампания решила устранить этот конфуз, подстрекая толпу (возглавляемую конгрессменом-демократом) уничтожить офис газеты.[1207] В Палате представителей сторонники Ван Бюрена добились принятия «правила кляпа», запрещающего даже обсуждение петиций, затрагивающих тему рабства, как в округе, так и где-либо ещё. Опираясь на такие заверения, «Красный лис» провел несколько рабовладельческих штатов, включая Вирджинию, где он пользовался поддержкой Ричмондского хунто Ритчи.[1208]

Оказавшись в Белом доме, Ван Бюрен неукоснительно выполнял свои прорабовладельческие обещания. Его военный министр, Джоэл Пойнсетт из Южной Каролины, зашел так далеко, что потребовал всеобщей военной подготовки для трудоспособных белых мужчин в ополчениях их штатов, чтобы всегда иметь силы для подавления восстаний рабов. (Виги осудили это предложение как создание «постоянной армии», и оно ни к чему не привело.).[1209] Даже штат Джона К. Кэлхуна не мог найти недостатков в приверженности президента рабству. Радикальный нуллификатор Томас Купер заверил Ван Бюрена, что политический истеблишмент Южной Каролины поддерживает его: «Ваши обещания по вопросу об отмене рабства воспринимаются и одобряются», — писал он, — «они сильно скажутся в вашу пользу на Юге». Когда Ван Бюрен выставил свою кандидатуру на перевыборы в 1840 году, Кэлхун вернулся в ряды демократов и поддержал его. Отказавшись от своей давней поддержки национального банковского дела, Кэлхун поддержал Независимое казначейство. На самом деле защита рабства для южнокаролинца была важнее экономической политики. Со свойственным ему рвением к абстракциям Кэлхун настоял на том, чтобы Сенат принял шесть резолюций в пользу «стабильности и безопасности» рабства на Юге. Джон Куинси Адамс мог бы прокомментировать в своём дневнике, что президентство Ван Бюрена проиллюстрировало успешный синтез (впервые достигнутый, как он отметил, Томасом Джефферсоном) «интереса южан к внутреннему рабству с буйной демократией северян».[1210]

Превосходство белых оставалось центральным элементом джексоновской демократии на протяжении всего периода существования второй партийной системы, причём не в меньшей степени, чем экономическое развитие было характерно для вигов. Практически каждый аспект политического мировоззрения демократов так или иначе поддерживал превосходство белой расы и рабство в частности: Устранение индейцев, местная автономия и суверенитет штатов, уважение прав собственности, недоверие к государственному экономическому вмешательству, критика раннего промышленного капитализма и (как станет очевидным) аннексия Техаса.[1211] Демократическая партия одобряла рабство и осуждала антирабовладельцев, причём не только на Юге, но и на Севере. «Вся демократия Севера, — заявляла газета Washington Globe, национальный орган партии, — выступает против любых попыток аболиционистов достичь своих целей как по конституционному принципу, так и по здравой политике».[1212] Если в конгрессе виги разделялись по секционному признаку, когда голосование касалось рабства, то демократов-северян обычно можно было встретить поддерживающими своих южных коллег. Исследование 1300 политических деятелей антанты выявило 320 из них в качестве «тестообразных», то есть конгрессменов-северян, которые голосовали вместе с Югом по важнейшим вопросам, связанным с рабством. Все, кроме десяти, оказались демократами.[1213] Раннее стратегическое решение Ван Бюрена вступить в союз с рабовладельцами, как и решения местных партийных политиков играть на расизме северного рабочего класса, помогло сделать Демократическую партию более прорабовладельческой, чем её соперники. Но, вероятно, самый важный фактор, определяющий отношение к партии, существовал на низовом уровне. Многие избиратели вигов, особенно представители северного евангелического и антимасонского крыла партии, хотели улучшить моральное качество американской жизни и не одобряли рабство. Избиратели демократов-северян, с другой стороны, меньше беспокоились о моральных проблемах за пределами своей собственной общины. Рабство казалось им чужой проблемой, которую они готовы были предоставить решать политикам, лишь бы они были уверены, что чернокожие не переедут в их район и не будут конкурировать с ними за рабочие места. С их точки зрения, достоинством рабства было то, что оно удерживало большинство афроамериканцев на Юге.[1214]

И Демократическая партия, и партия вигов стремились к общенациональной организации, и в обоих случаях необходимость сохранения южного крыла партии препятствовала критике рабства. Но было и важное различие. Виги терпимо относились к антирабовладению среди своих северных сторонников, а демократы — нет. Статистика голосования в Конгрессе подтверждает тот факт, что в то время как виги разделялись по вопросу рабства, члены демократов, даже на Севере, придерживались прорабовладельческой линии партии.[1215] Демократов, которые питали антирабовладельческие настроения, заставляли молчать или требовали от них отречения как цены за лояльность партии. «Ни один человек или группа людей», — говорилось в обращении Демократической партии к народу Соединенных Штатов в 1835 году, — не может «даже желать вмешиваться» в южное рабство «и называть себя демократом».[1216] Одним из немногих демократов, осмелившихся выразить хоть какую-то симпатию к аболиционистскому движению, был журналист Уильям Леггетт. Леггетт работал в демократической газете New York Evening Post, и когда её редактор Уильям Каллен Брайант в 1835 году уехал в Европу, он оставил Леггетта временно руководить газетой. Леггетт воспользовался своими полномочиями и опубликовал редакционные статьи, осуждающие цензуру и насилие толпы, направленное против аболиционистов. Администрация в ярости отреклась от Леггета; Брайант вернулся домой, чтобы уволить его и вернуть себе контроль над «Пост». Леггетт, несмотря на годы службы партии, оказался в чёрном списке, а его попытка выдвинуться в конгресс от демократов в 1838 году была сорвана.[1217] Другой пример иллюстрирует ту же мысль. У христианских филантропов Артура и Льюиса Таппанов был брат по имени Бенджамин, который, как и они, критиковал рабство, но, в отличие от них, был демократом и рационалистом. Когда Бенджамин Таппан баллотировался в Сенат США от штата Огайо в 1838 году, ему пришлось отречься от антирабовладельческих взглядов, чтобы получить номинацию демократов. Таппан оправдывал своё поведение тем, что независимое казначейство Ван Бюрена было важнее проблемы рабства.[1218] В отличие от этого, в 1838 году Виг-партия Огайо избрала в Конгресс ярого аболициониста Джошуа Гиддингса. Антирабовладельческие настроения были так же сильны в Массачусетсе, как и в любом другом штате Союза. Маркус Мортон, демократ из Массачусетса, на протяжении своей политической карьеры осторожно высказывал антирабовладельческие взгляды. Однако его партия потребовала от него отречься от антирабовладельческих взглядов, прежде чем утвердить его на посту управляющего Бостонским портом — «таким образом демонстрирует, — по словам историка, симпатизирующего Мортону, — насколько мало места тогда существовало в Массачусетской (или, если уж на то пошло, Северной) демократии для политика, выступающего против рабства».[1219] Тем временем правило двух третей на национальных съездах демократов гарантировало, что никто не сможет получить президентскую номинацию партии без поддержки южан. У вигов такого правила не было, и иногда северное крыло их партии получало нужного ему кандидата. Формируя Демократическую партию таким образом, Эндрю Джексон и Мартин Ван Бюрен создали инструмент, который превратит меньшинство прорабовладельческих интересов в большинство, которое будет доминировать в американской политике до 1861 года. «Власть рабов», на которую жаловались аболиционисты и свободные поработители, не была плодом их воображения.[1220]