Современником и соперником Ирвинга, менее отточенным, но более глубоким, был Джеймс Фенимор Купер. Отец Купера, Уильям, крупный земельный спекулянт и конгрессмен-федералист, основал Куперстаун, штат Нью-Йорк. Когда старший Купер умер, он оставил Фенимору и его пятерым братьям и сестрам имущество стоимостью пятьдесят тысяч долларов каждому. К сожалению, он также оставил запутанные юридические дела, которые в конечном итоге привели к тому, что после паники 1819 года семейные владения пришлось продать с аукциона по заниженным ценам. Купер оказался не в состоянии вести привычную жизнь джентльмена-землевладельца и в поисках средств к существованию обратился к своему перу. Когда в 1819 году в США появился роман Вальтера Скотта «Айвенго», действие которого происходит в средневековой Англии, Купер решил, что романы, основанные на американской истории, тоже могут быть популярны.

Самыми запоминающимися книгами Купера стали пять романов под названием «Истории Кожаного Чулка». Первый из них, «Пионеры», вышел в 1823 году. Действие романа происходит в городке Темплтон, которым управляет магнат по имени Мармадюк Темпл. Современники и потомки считали Темпла и Темплтон вымышленными версиями Уильяма Купера и Куперстауна. В сложном характере судьи Темпла автор проработал свои амбивалентные чувства к умершему отцу, чьи аристократические ценности Фенимор Купер разделял, но чьи коммерческие сделки обманули доверие сына. Роман также исследует амбивалентные чувства Купера к движению на запад, которое распространяло не только высокую цивилизацию, которую ценил автор, но и жадность наемников, которую он ненавидел. То, что на первый взгляд кажется обычным романом, на самом деле затрагивает фундаментальные моральные вопросы времени и места, в котором жил Купер. Три года спустя Купер написал роман «Последний из могикан», основанный на осаде форта Уильям Генри во время франко-индейской войны. Героический следопыт Кожаный Чулок, второстепенный персонаж «Пионеров», становится центральным. Он и его друзья индейцы-могикане, Чингачгук и Ункас, являются примером природных достоинств, которые уничтожало движение на запад. В «Кожаном чулке» Купер создал устойчивую американскую мифологическую фигуру — мужественного героя, который обращается к природе, а не к женщинам, стоит вне общества, но не вне морали, прибегает к насилию, чтобы поступить правильно. Этот миф хорошо продавался как во времена Купера, так и позже.[566]

Ирвинг и Купер жили в Британии в течение нескольких лет, что позволило обоим авторам претендовать на авторские отчисления за британские издания своих произведений. Вернувшись в Америку в 1833 году, Купер выкупил отцовский особняк и попытался устроиться в жизни сельского сквайра. Но он ссорился с соседями и соотечественниками в целом и вскоре снова оказался втянут в судебные тяжбы. Купер все больше ощущал себя отчужденным от американского общества, парадоксы которого он исследовал в своих произведениях. Он отождествлял себя скорее со старым помещичьим дворянством, чем с коммерческим миром, в котором он жил. По иронии судьбы, он особенно презирал массовые печатные издания, которые способствовали его собственному успеху. Эта горечь наиболее ярко проявилась в его романе «Дом, который нашли» (1838), с его жестокими портретами беспринципного журналиста Стедфаста Доджа и демагогического политика Аристабулуса Брэгга. Чувство отчуждения Купера от буржуазного общества было характерно для многих последующих американских интеллектуалов.

Получение среднего образования многими (не всеми) женщинами за годы независимости Америки создало новую аудиторию для печатной продукции. С ростом уровня грамотности среди женщин, особенно на Севере, большую часть аудитории творческой литературы теперь составляли женщины, поскольку у представительниц среднего класса было больше свободного времени, чем у мужчин. Женщины любили читать, чтобы расширить свой кругозор, тем более что их повседневная жизнь так часто была ограничена домом и детьми. Женщинам-писательницам иногда было легче обратиться к этой новой широкой аудитории, чем мужчинам. Несмотря на господствующее мнение о том, что зарабатывать деньги — неподобающее занятие для замужних женщин из среднего класса, появились профессиональные писательницы и редакторы. Самой известной из американских писательниц этого поколения была Кэтрин Мария Седжвик, жительница Новой Англии. Седжвик начала писать о юных героинях, преодолевающих невзгоды, затем перешла к историческим романам вместе с Хоуп Лесли и, наконец, разработала формулу дидактических историй, рассчитанных на массовую аудиторию рабочего класса. При жизни Седжвик добилась как критического, так и коммерческого успеха, но затем её забыли и лишь недавно открыли заново. Разочаровавшись в кальвинистском богословии своего культурного наследия, Седжвик обратилась к рассказу, чтобы донести до читателя своё послание либеральной духовности. Она была примером того типа писателей, особенно распространенного среди женщин, которые относились к литературе как к форме религиозного и морального убеждения. Эта литературная деятельность достигнет своего апогея в романе Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома» (1852).[567]

В 1820 году Дэниел Бун умер в Миссури в возрасте восьмидесяти пяти лет. Старый пограничник послужил моделью для «Кожаного чулка» Купера. Бун сражался в время Революции и открыл Кентукки для белых поселенцев; его смерть, казалось, ознаменовала конец целой эпохи. Ещё до своей смерти Бун превратился в легендарную личность. Тимоти Флинт, журналист-печатник из Цинциннати, завершил этот процесс в своём рассказе о жизни Буна, ставшем самым продаваемым биографическим очерком XIX века. В руках Флинта Бун стал образцом для молодых американцев, мужественным и уверенным в себе, предвестником прогресса. С помощью средств массовой коммуникации герой прошлого мог помочь грядущему поколению справиться с будущим в быстро меняющемся мире.[568]

Инновации в технологиях часто ставят новые вопросы в законодательстве. Пароходная компания, в которой работал Роберт Фултон, принадлежала могущественному клану Ливингстонов из Нью-Йорка; законодательное собрание штата вознаградило их за технологический прорыв монополией на торговлю пароходами в Нью-Йорке. Затем Ливингстоны выдали Аарону Огдену лицензию на торговлю между Нью-Йорком и побережьем Джерси. Томас Гиббонс, бывший деловой партнер Огдена, нанял Корнелиуса Вандербильта в качестве капитана парохода и Дэниела Вебстера в качестве адвоката и оспорил монополию. Дело «Гиббонс против Огдена» дошло до Верховного суда США в 1824 году. Верховный судья Маршалл постановил, что, поскольку Конституция наделяет Конгресс полномочиями «регулировать торговлю между несколькими штатами», монополия, предоставленная штатом Нью-Йорк, не может применяться к торговле с Нью-Джерси.[569] В отличие от решения суда по делу о банке, это решение было встречено с большим одобрением, поскольку пароходная монополия стала непопулярной даже в самом Нью-Йорке и вскоре была отменена.

Ещё более важным, чем толкование федеральной Конституции, было толкование общего права судами штатов. В отличие от континентальных европейских юристов, увлеченных разумом эпохи Просвещения и сводами законов наполеоновских времен, американские юристы почитали наследие, свойственное англоязычным народам, основанное на народных обычаях, впервые зафиксированных странствующими королевскими судьями короля Генриха II. Яростно отстаиваемое англо-американскими колонистами до обретения независимости, уважение к общему праву было подтверждено в Седьмой поправке к федеральной Конституции. Общее право легло в основу правовой системы всех штатов, кроме бывшей французской колонии Луизианы. По словам судьи Джозефа Стори, общее право представляло собой «бдительного и непреклонного стража частной собственности и общественных прав».[570]