Не все американцы одобряли имперскую судьбу своей страны, связанную с территориальной экспансией. Для некоторых людей христианская религия служила скорее опорой для критики американской национальной экспансии, чем для её одобрения. По их мнению, национальная миссия Америки должна заключаться в демократическом примере, а не в завоеваниях. Массовое отторжение правительством восточных индейских племен в 1830-х годах вызвало горький протест. Позже сильная политическая оппозиция критиковала войну Полка против Мексики. Противники рабства осуждали территориальную экспансию как план (по словам поэта Джеймса Рассела Лоуэлла) «притащить новые рабовладельческие штаты». Критики американской культуры задавались вопросом, не было ли изобретение Морзе всего лишь улучшенным средством для достижения неулучшенной цели. «Мы очень спешим построить магнитный телеграф от Мэна до Техаса, — заметил Генри Дэвид Торо, — но, возможно, Мэну и Техасу не о чём важно сообщать».[7]

На самом деле, различные усовершенствованные средства коммуникации несли в себе очень важные послания. В ранний национальный период были сформулированы, обнародованы и даже во многих случаях реализованы новые и противоречивые идеи. История молодой американской республики — это прежде всего история борьбы за общественное мнение. Политические партии спорили о серьёзных вопросах, экономических и конституционных; политические разногласия были резкими, а партийная лояльность — ожесточенной. Тем временем новаторы, по крайней мере такие же оригинальные, как Морзе, исследовали новые подходы в юриспруденции, образовании, народной политике и корпоративной организации.[8] Рабочие пытались узаконить профсоюзы в глазах общественного мнения и наносили удары вопреки общему закону. Как и технологии, политика и экономическое развитие, американская религия демонстрировала удивительную оригинальность. Милленарии предупреждали о скором втором пришествии Христа. Движение евангелистов вызвало национальный душевный кризис и споры о целях страны и наилучших средствах их достижения. Реформаторы, движимые религиозными мотивами, оспаривали давно устоявшуюся практику обращения с женщинами, детьми и осужденными; утописты всех мастей основывали общины, посвященные экспериментам с новыми гендерными ролями и семейными отношениями. Манеры и обычаи подвергались не меньшей критике, чем институты: Петушиные бои, дуэли и употребление алкоголя (среди прочих традиционных занятий) стали предметом споров. Все эти реформы создавались, обсуждались и распространялись с помощью чрезвычайно расширившихся печатных и телеграфных средств массовой информации. В ходе этих дебатов разрозненные группы боролись за определение национальной миссии Америки. В том, что у Америки, среди всех стран мира, есть своя миссия, никто не сомневался. За что бы ни выступала Америка, будь то империя свободы или свет добродетели для народов, её создала рука Божья.

Как никакая другая дискуссия, спор о будущем человеческого рабства в империи, посвятившей себя свободе, грозил разорвать страну на части. Революция в области коммуникаций придала новую остроту социальной критике и, в частности, спорам о рабстве. Рабовладельцы больше не могли позволить себе отмахнуться от комментариев посторонних. Критики рабства воспользовались новыми возможностями распространения идей, чтобы бросить вызов этому институту на самом Юге. Встревоженные, защитники рабства возвели баррикады против вторжения непрошеных высказываний. Улучшение коммуникации не обязательно способствовало гармонии.

В Библии в версии короля Якова после слов «Что сотворил Бог» стоит восклицательный знак. Но когда Морзе передавал сообщение, он не поставил никаких завершающих знаков препинания.[9] Позже, расшифровывая сообщение, Морзе добавил вопросительный знак, и таким образом оно часто печаталось в рассказах о его достижении. Это неверное цитирование имело своё собственное значение. Вопросительный знак Морзе непреднамеренно превратил фразу из утверждения судьбы избранного народа в её сомнение. То, что Бог сотворил, воздвигнув Америку, действительно оспаривалось, во времена Морса не меньше, чем сегодня. В названии этой книги я не ставлю последний знак препинания, как это сделал Морс. Это позволяет названию раскрыть оба возможных смысла, поскольку сама книга стремится как утвердить, так и поставить под сомнение ценность того, что делали американцы того периода.

1 января 1815 года сквозь густой туман над южной Луизианой тускло рассвело. В шести милях ниже по течению от Нового Орлеана две враждебные армии прятались друг от друга в окутывающем тумане. Захватчики состояли из восьми тысяч британских солдат, некоторые из которых все ещё находились на кораблях в открытом море, под командованием генерал-майора Эдварда Пакенхема. Для защиты города Соединенные Штаты к тому времени собрали не более четырех тысяч человек под командованием генерал-майора Эндрю Джексона. Хотя по меркам наполеоновской Европы они были невелики, для Северной Америки это были большие армии. Суровая зима во всём атлантическом мире замедлила коммуникации и затруднила перевозки. Ни одна из армий не знала, что за океаном представители их стран подписали мирный договор восемью днями ранее. Зато они знали, что с момента высадки британцев за две недели до этого почти каждый день шли проливные дожди, а ночи были морозными и прохладными. Британцам пришлось действовать в конце непрочной линии снабжения, без палаток и на коротком пайке. Особенно страдали одиннадцать сотен чернокожих колониальных солдат из Британской Вест-Индии. Не привыкшие к зимней погоде и все ещё одетые в тонкую тропическую форму, некоторые из них умерли от переохлаждения.[10]

За завесой тумана каждая армия вела активные действия. Американцы отметили Новый год парадным смотром своей разношерстной армии. В войсках Джексона было мало регулярных войск. Здесь были ополченцы Теннесси (компонент, с которым генерал Теннесси чувствовал себя наиболее комфортно), ополченцы Луизианы, в основном франкоговорящие, и конные драгуны Миссисипи. Был полк ирландских американцев под названием «Луизианские голубые» и два батальона чернокожих, один из которых состоял из афроамериканцев, а другой — из гаитянских иммигрантов. Некоторые из чернокожих солдат были рабами, отданными хозяевами в армию, но большинство из них были свободными людьми. Джексон обращался к чернокожим как к «храбрым согражданам» и обещал им жалованье и уважение, равные белым. Из своего убежища на Баратарии поднялась печально известная пиратская банда Жана и Пьера Лаффитов, которые перешли на сторону американцев, решив, что сильное присутствие королевского флота не отвечало их профессиональным интересам. Приказы Джексона этой разнородной армии приходилось переводить не только на французский, но и на испанский (ведь Луизиана была как испанской, так и французской колонией, прежде чем стать американским штатом) и чокто, язык коренных американских союзников, защищавших его левый фланг. Генерал собрал эти смешанные силы за бруствером из бревен и земли, сооруженным вдоль заброшенного водотока, который когда-то вращал мельничное колесо. Этот канал, названный каналом Родригеса, служил оборонительным рвом перед крепостной стеной. Справа от Джексона протекала река Миссисипи.[11]

Но под Новый год захватчики проявили ещё большую активность: Они готовили штурм американской линии. Незадолго до 10:00 утра туман немного рассеялся, и британская артиллерия открыла подготовительный обстрел, застав американцев врасплох. Здание штаба Джексона было разрушено, хотя он сам и его офицеры чудом остались невредимы. Постепенно, а затем все более решительно американская артиллерия отвечала. Каждая армия импровизировала укрытия для своих канониров из вещей, которые можно было найти на близлежащих плантациях; американцы использовали тюки хлопка, а британцы — бочки с сахаром. Ни то, ни другое не выдержало испытания боем. Британская пехота ждала сигнала к атаке, держа штыки наготове. Пакенхем хотел заставить замолчать несколько орудий противника и пробить брешь в его оборонительных сооружениях, прежде чем отдать приказ о штурме. Три часа продолжалась артиллерийская дуэль. В конце концов, когда боеприпасы в орудиях закончились, Пакенхем прекратил обстрел и отменил атаку. Хотя британская артиллерия немного превосходила американскую по «бросковому весу», американские артиллеристы нанесли противнику больше урона, чем получили сами. Во второй половине дня снова пошёл дождь.[12]