В своеобразном полисе Южной Каролины соперничали три политические фракции: сторонники самого Кэлхуна, среди которых был Роберт Хейн; радикалы, отстаивающие права штата, во главе с Уильямом Смитом и Томасом Купером; и юнионисты, которые, несмотря на свою оппозицию протекционизму, не рассматривали нуллификацию как средство защиты. Хотя, как и другие фракции, юнионисты возглавлялись магнатами-плантаторами, среди их последователей были фермеры и купцы из Чарльстона.[958] Ранее Кэлхун был союзником юнионистов, но с 1825 года он иногда сотрудничал с радикалами, а в 1828 году и калхуниты, и радикалы поддержали Джексона. Взявшись за дело нуллификации, Кэлхун смог укрепить свой союз с радикалами, чья политическая сила в штате росла. На выборах в штате в октябре 1832 года радикалы и Кэлхун вместе получили большинство в две трети голосов в законодательном собрании, необходимое им для созыва конвенции по нуллификации, преодолев, наконец, долгое сопротивление юнионистов. Воспользовавшись случаем, они назначили быстрые специальные выборы на 12 ноября, и избиратели подавляющим большинством голосов приняли решение о созыве конвента в пользу нуллификации.
Почему политическое сообщество Южной Каролины настаивало на нуллификации, в то время как остальная часть Юга чувствовала себя комфортно с Джексоном и считала, что может жить с Тарифом 1832 года? Опасения по поводу рабства, широко распространенные на Юге, больше всего тревожили белых в штате с самой высокой долей порабощенного населения (54% в 1830 году). Ещё со времен Миссурийского компромисса те, кого в Южной Каролине называли радикалами, испытывали опасения по поводу будущего рабства. В 1827 году в Южной Каролине под псевдонимом «Брутус» появился мощный памфлет под названием «Кризис», в котором защитный тариф и внутренние улучшения связывались с проблемой рабства. Американское колонизационное общество, предупреждал автор, является преследователем общей отмены рабства. Брут (настоящее имя которого было Роберт Дж. Тернбулл) заявил, что перед лицом растущей мощи Севера и все более широкого толкования Конституции только последовательное настаивание на суверенитете штатов может предотвратить окончательную эмансипацию Конгрессом.[959] С такими опасениями Кэлхун и радикалы, с которыми он теперь сотрудничал, хотели опробовать нуллификацию как средство давления на большинство, чтобы заставить его пойти на уступки. Если бы им удалось заставить эту процедуру сработать в случае с тарифом, у них была бы тактика, которую можно было бы использовать в случае необходимости, и защита рабства стала бы намного надежнее. Гордясь своим изобретением, Кэлхун надеялся, что ему удастся продемонстрировать эффективность нуллификации и замять необдуманные разговоры о сецессии. Для радикалов тариф стал поводом испытать новое оружие в защиту философии прав штатов, которой они давно придерживались. В отличие от Кэлхуна, у них не было никаких сомнений по поводу сецессии как ещё одного варианта действий.[960]
То, что нуллификация Южной Каролины была направлена не только на защиту рабства, но и на снижение тарифа, ясно из переплетения мотивов производителей риса и длинноворсового хлопка в низменных районах страны. Как и производители хлопка с короткими штапелями, они продавали свой урожай на международном рынке. По сравнению с производителями в Пьемонте, крупные прибрежные плантаторы риса и элитного хлопка меньше страдали от конкуренции со стороны более плодородных земель на западе и, следовательно, чувствовали себя менее ущемленными в финансовом плане. Но тариф, сократив предложение долларов в иностранных руках, ограничил зарубежный рынок для их урожая и подтолкнул их покупателей к поиску альтернативных источников поставок. Производители риса пострадали от тарифа больше, чем производители хлопка, поскольку мировой спрос на рис был более экономически «эластичным».[961] Более того, вкладывая более 50 процентов своего общего богатства в людей, эти крупные капиталисты чувствовали, что они больше всех в Америке заинтересованы в рабовладельческой системе. На болотах, где выращивался рис, расплодились комары. Рабочие африканского происхождения, обладающие частичным иммунитетом к малярии, а также традиционными знаниями о культуре риса, полученными на родине, казались идеально подходящими для ухода за рисовыми культурами. Аристократы проводили большую часть года в Чарльстоне, вдали от своих плантаций, оставляя свои владения рабам, выполнявшим заранее назначенные «задания» (обычно по пол-акра рисовой земли на работника) под надзором порабощенных надсмотрщиков, называемых погонщиками.[962]
По иронии судьбы, низменная страна Южной Каролины была одновременно и районом, где рабы пользовались наибольшей автономией, и районом, где хозяева были наиболее фанатично преданы рабству. В некоторых районах нижних земель соотношение чёрных и белых достигало десяти к одному, и нигде не было более грозного барьера против любой критики рабства. Южная Каролина была основана в XVII веке колонистами с Барбадоса и долгое время поддерживала торговые и культурные связи с британской Вест-Индией; теперь же плантаторы читали в своих газетах, что парламент вскоре отменит рабство в Британской империи. Если Конгресс когда-нибудь попытается последовать этому примеру, «Нуллификация» может оказаться полезным источником информации.
24 ноября 1832 года Конвент по нуллификации Южной Каролины принял постановление, объявляющее тарифы 1828 и 1832 годов неконституционными, а после 1 февраля 1833 года «принуждение к уплате пошлин, установленных указанными актами в пределах этого штата, не будет законным». Позднее этот срок был продлен; его целью было дать Конгрессу время на отмену защитных мер в тарифе в соответствии с новым ультиматумом. В конце ордонанса содержалась угроза отделения, если федеральное правительство попытается принудить штат.[963] Выполняя предписание ордонанса, законодатели штата Южная Каролина начали подготовку к сопротивлению федеральной власти, включая сбор двадцати пяти тысяч добровольцев-ополченцев, хотя они рассчитывали избежать вооруженного конфликта. Они вызвали из Вашингтона Роберта Хейна, чтобы тот стал губернатором штата, и избрали Кэлхуна вместо него в Сенат, показав тем самым, что (несмотря на угрозу отделения) самые крайние радикалы не окажутся у власти. Соответственно, 28 декабря 1832 года Кэлхун сложил с себя полномочия вице-президента и занял место в Сенате.[964]
Приверженцы нуллификации чувствовали себя воодушевленными, когда Джексон поддержал закон Южной Каролины о неграх-моряках и джорджийцев в их пренебрежении договорными правами чероки — и то, и другое вполне можно считать формой нуллификации. Но они ошибались, думая, что на этот раз он их поддержит. Джексон был последним человеком, который отступал от конфронтации, и он воспринял нуллификацию как патриотический и личный вызов от человека, которому он уже успел не доверять и которого ненавидел. Президент рассматривал движение за нуллификацию так же, как и Национальный банк, — как заговор против республиканской свободы, вызванный и возглавляемый амбициями демагога. Хотя они с Кэлхуном были шотландско-ирландскими хлопкоробами, родившимися в Южной Каролине, и оба считали себя наследниками джефферсоновского республиканизма, на самом деле они существенно различались по темпераменту и мировоззрению. Калхун представлял зрелую рабовладельческую аристократию и считал себя её философом-государственником. Джексон думал и говорил как чужой для аристократии. Он был типичным рабовладельцем, ставшим хорошим человеком, скорее старым солдатом, чем философом. Как и Кэлхун, он был озабочен проблемой суверенитета, но для него это была не теория, а вопрос глубоко прочувствованного личного авторитета. Как главнокомандующий, Старый Гикори не потерпел бы мятежа. Кэлхун и Джексон разделяли старомодное представление о мужской чести, которая требовала оправдания любой ценой. Самый серьёзный конституционный кризис, с которым столкнулась американская республика в период между принятием Конституции и Гражданской войной, был также противостоянием двух решительных личностей.
