— Да, лейка на месте. — Эссен тоже улыбнулся и отступил на шаг, освобождая дорогу гостю. — Входите, товарищ. Я извещен и жду вас.

Это была их вторая встреча. Первая состоялась больше года назад.

Руководитель берлинских антифашистов сказал об Эссене так:

— Верю ему, как самому себе. Прирожденный революционер и конспиратор. Раньше многих из нас понял, что обстановка в стране складывается в пользу нацистов и что они могут захватить власть. Тогда же предложил инсценировать переход на сторону нацизма, надеть личину ренегата. И с тех пор мужественно и умело ведет свою трудную роль. Сейчас возглавляет подпольную группу, которая занимается самым опасным делом — разведкой в секретных службах нацистов.

Дальнейшие события показали, что люди, рекомендовавшие Эссена, были точны в его характеристике. Конечно, многое из того, что поступило от Алекса, как конспиративно именовался глава группы подпольщиков, стало известно советской разведке и из других источников. Но это не только не умаляло значения деятельности Эссена, но, напротив, подтверждало, сколь ценной является его работа: так уж заведено в разведках, что полученные по одному каналу сведения лишь тогда считаются достоверными, если подтверждены (разведчики говорят: «перекрыты») иными сообщениями. Так вот, вся информация Алекса, которую Центр имел возможность перепроверить, вся без исключения оказалась достоверной и точной. Сведения были весьма важные, в них шла речь о некоторых сторонах деятельности абвера и СД, о новых военных разработках, в частности о прицелах, дающих возможность пилотам производить бомбометание в ночное время…

И все же одна из главных задач, порученная Алексу, долгое время оставалась нетронутой. Лишь две недели назад Эссен сообщил в Москву, что в поле зрения наконец возник нужный объект. Кузьмич получил указание срочно встретиться с руководителем группы…

Пока хозяин возился на кухне, разливая кофе, Кузьмич сидел на крохотном диване и рассматривал комнату, в которой находился. В ней было метров двенадцать. Обстановку кроме дивана составляли стол и полочка книг над ним, несколько стульев и кресло, еще столик в углу, под портретом Гитлера, а на столике, покрытом алой бархатной скатеркой, книга в коричневом переплете с металлическими уголками — гитлеровская «Майи кампф».

Вошел Эссен с подносом, снял с него чашки, вазу с галетами.

— Кофе будем пить с сахаром, — объявил он. — Кофе тоже почти настоящий. То и другое выдано мне вчера по особому списку «образцовых немецких рабочих». Так что у нас праздник. — Взгляд Эссена скользнул по лежащему на столе номеру «Фолькишер беобахтер» с речью и изображением Гитлера. — Двойной праздник: настоящий сахар и… настоящая война!

— Да, дела, — протянул Кузьмич. Он посмотрел на подоконник. — Лейка на месте. Ждете еще кого-нибудь?

— Придет тот самый человек.

— Расскажите о нем.

— Он моих лет. Росли вместе: жили в соседних домах. Когда подросли, обоих призвали в один и тот же полк. Весной пятнадцатого ему оторвало снарядом левую ступню. Годом позже я вернулся из госпиталя с поврежденными легкими и больными глазами. И тут мы встретились снова. В восемнадцатом оказались в Баварии — сперва он, потом я. Были свидетелями провозглашения Советской республики и ее гибели. В эти дни бедняге снова досталось: в схватке с полицией заполучил рану в ту же ногу, пуля пробила мякоть бедра. Случилось так, что я находился неподалеку, оказал помощь. Потом, когда революция была подавлена, начались скитания в поисках работы. Оба мы порядком наголодались, прежде чем обрели работу и кров.

— Он стал «нацистом» при тех же обстоятельствах, что и вы?

— Да. Тогда-то мы и вступили в новые отношения… Короче, мне досталась роль руководителя.

— А он попал к вам в подчинение?

— Верно… Вот я и посоветовал ему определиться в услужение к какому-нибудь нацисту из видных: с таким увечьем ему было трудновато работать на заводе. Да и не нужен он был мне в роли рабочего. А на новом месте возможна перспектива… Так он попал к своему теперешнему хозяину. Сперва был камердинером, потом получил повышение, стал управителем поместья. Видать, понравился… Год назад потерял жену. За неделю сгорела от крупозного воспаления легких. Она была очень дружна с моей Кристиной.

Кузьмич невольно огляделся. В комнате ничто не указывало на то, что здесь живет и хозяйка. Эссен перехватил его взгляд.

— Нет ее, Кристины, — угрюмо сказал он. — Давно нет. Видите, какая штука: не смог бы я изображать этакого сукина сына, находись она рядом. Жене полагается быть под стать мужу. А она резкая, прямая до наивности. Чем-нибудь да выдала бы нас.

— Отправили ее куда-нибудь?

— Пришлось нам «поссориться». — Эссен усмехнулся. — Словом, развелись, и она уехала. Для всех — к каким-то своим родственникам в Тироль.

— А на самом деле?

— Да у вас она, — сказал Эссен и рассмеялся. — Седьмой год, как живет в Москве…

Кузьмич молча смотрел на сидящего перед ним человека и чувствовал, как поднимается в груди горький комок.

Эссен снял очки, вытер покрасневшие глаза.

— Однако задерживается наш товарищ, — сказал он, взглянув на часы.

В этот момент позвонили.

Вошел коренастый мужчина с шишковатой большой головой и мощным торсом. Сделал несколько шагов, чуть припадая на левую ногу, мельком взглянул на незнакомца и нерешительно остановился.

— Представься, — сказал Эссен, появляясь вслед за ним из передней. Он показал на Кузьмича: — Это наш большой друг.

— Мое имя Конрад Дробиш, — проговорил вошедший низким хрипловатым голосом.

— Здравствуйте, товарищ! — Рука Кузьмича скрылась в огромной ладони Дробиша. — Ну и лапа у вас! — воскликнул он, шутливо массируя онемевшие пальцы. — Подковы можно ломать.

— Он и ломает, — подтвердил Эссен. — Да что подковы! Был случай, на спор завязал узлом железный прут толщиной с палец!

— Это все гантели, — Дробиш шумно вздохнул, осторожно присел на краешек стула. — Гантели каждый день: полчаса утром, столько же перед ужином. — Он бросил взгляд на номер «Фолькишер беобахтер» на столе, пальцем отодвинул его в сторону: — Утром слушал радио Лондона. О, там переполошились! Похоже, понимают, что уже не могут дать задний ход. — Посмотрел на Кузьмича. — Войны не избежать?

— Она уже идет, война…

— Я о другом. О новой вселенской мясорубке.

Кузьмич неопределенно повел плечами.

— Пей. — Наполнив чашку, Эссен пододвинул ее к Дробишу. — Пей, Кони, и говори. Повтори все про сейф и дневник. Товарищ должен знать все, что известно тебе самому. — Он подчеркнул: — Любые подробности, какие только пожелает.

Сказав это, Эссен прошел к цветам на подоконнике и убрал лейку.

— Хорошо бы начать с автора дневника, — сказал Кузьмич, когда хозяин вновь занял место за столиком. — Для меня очень важно представить себе этого человека…

— Понял. — Дробиш положил ладони на край стола, приблизил к Кузьмичу лобастую голову. — Говорит вам что-нибудь такое имя: Теодор Тилле? Вижу, что нет. Так вот, это и есть мой хозяин. Если коротко — старый наци, пройдоха и ловкач. По-своему очень неглуп. Кстати, много читает. Особенно любит книги с острым сюжетом, авантюрные романы и мемуары военных. У него в замке порядочная библиотека… Ко всему, дружок нашего обожаемого фюрера.

— Они близки и сейчас?

— Точнее, Тилле был дружком Гитлера, пока тот не стал тем, что он есть теперь… При всех своих качествах Теодор Тилле отстал на каком-то этапе развития нанизма и в последнее время находился в тени.

— Причины?

— Не знаю их. Но отчетливо вижу, что чувствует себя обиженным, забытым: другие вон какие посты отхватили, распухли от всяких благ, а он как был, так и остался рядовым «партейгеноссе». Посему и охладел к «вождю нации».

— Если можно, факты.

— Просматривая за завтраком газеты, прежде всего ищет в них информацию о новых назначениях. Зеленеет от злости, если встретит знакомое имя. Тут уж мне достается: кофе недостаточно горяч, хлеб плохо поджарен… Однажды, когда он сидел на террасе с книгой, я принес почту: газеты и пакет со штампом «Личная канцелярия фюрера». Он тотчас вскрыл пакет, достал письмо. Там было всею три строчки, и я смог разглядеть их из-за его плеча. Референт уведомлял, что фюрер получил письмо Тилле, но очень занят и в ближайшее время не сможет его принять… Надо было видеть хозяина в эту минуту! Налился желтизной, губы запрыгали. «Табaки, — прохрипел он, — был Табaки и остался им». Отшвырнул книгу, которую читал, и ушел в дом. Я подобрал ее, полистал. Знаете, как она называется? «Маугли»! Книга про мальчика, жившего среди зверей. Табaки — это шакал, враг Маугли.